— Держаться от него подальше?
Перебила я. Было слишком поздно для защитных слов отца.
— Нет, — тихо ответил он. — Будь осторожна. Мне не нужно, чтобы ты все испортила. Слишком поздно для меня, чтобы сказать тебе держаться подальше.
У меня возникло ощущение, что он имел в виду совсем не то, что я.
— Я могу держаться подальше. Это не значит, что я привязана к нему.
Папа покачал головой.
— Нет, ты не можешь оставаться в стороне. Потому что это больше не зависит от тебя. С этого момента он будет решать, и он не позволит тебе оставаться в стороне, пока он не получит то, что он хочет от тебя.
Его губы скривились, как будто он точно знал, что это такое. Я ненавидела, как он мог заставить меня чувствовать себя грязной этим выражением. Как будто он имел право судить меня, когда он с радостью позволил моей маме продать ее тело, чтобы он мог оплатить свои счета за азартные игры.
— Мы живем не в средневековье, папа. Он не имеет надо мной никакой власти.
Я даже не знала, почему мы это обсуждаем. Мы с Фабиано только и делали, что разговаривали, и до сих пор он вел себя как настоящий джентльмен. Возможно, у папы были проблемы с алкоголем, или он принимал более тяжелые наркотики. Мама тоже была параноиком. Он вытащил сигарету, свою последнюю из потрепанной пачки, закурил и глубоко затянулся.
— Каморра владеет городом и его жителями. И теперь ты принадлежишь ему.
Он выпустил дым, окутав нас им. Я закашляла.
— Каморра?
Я слышала этот термин в репортаже об Италии по телевизору некоторое время назад. Они были частью мафии, но это был Лас-Вегас, а не Неаполь.
— Ты имеешь в виду мафию?
Папа встал.
— Я и так уже сказал слишком много, — сказал он с сожалением, делая еще одну затяжку. Пальцы, сжимавшие сигарету, дрожали.
— Ничем не могу помочь. Ты и так слишком глубоко увязла.
Слишком глубоко? Я была в Лас-Вегасе три дня и работала в баре Роджера всего один день. Как я могу быть слишком глубоко? И что именно это значит?
Папа не дал мне возможности задать еще несколько вопросов, он выбежал из кухни, и через несколько секунд я услышала, как хлопнула входная дверь.
Если он будет настаивать на том, чтобы ходить вокруг да около, мне придется засыпать Шерил вопросами. Она, казалось, знала больше, если ее загадочные вчерашние предупреждения были хоть каким-то признаком. Я не собиралась напрямую спрашивать об этом Фабиано, если у меня не было другого выбора. Он, наверное, рассмеется мне в лицо, если я спрошу его о мафии.
Когда я вошла в бар, Шерил уже была там, ставя стаканы на полки, прикрепленные к стене за стойкой. Красные неоновые лампы все еще были выключены, и без их свечения местность выглядела тусклой. Еще одна женщина вытирала кожу кабинок. Поймав мой взгляд, она кивнула в мою сторону. Ее волосы были приятного светло-каштанового оттенка, но лицо выглядело осунувшимся, измученным. Сильнодействующие наркотики. Трудно было определить ее возраст. Ей могло быть лет сорок-тридцать. Этого нельзя было сказать.
Я направилась прямо к Шерил и поставила рюкзак за стойку. Когда наши глаза встретились, мои щеки вспыхнули при воспоминании о том, что я подслушала, чем они с Роджером занимались прошлой ночью. К счастью, она этого не заметила.
— Ты опоздала, — сказала она, немного нервничая.
Я взглянула на часы на стене напротив. Я пришла вовремя, но решила ничего не говорить. В конце концов, я хотела получить кое-какую информацию от Шерил.
— Извини, — сказала я, беря два стакана и помогая ей заполнить полки.
— Ты могла бы прибраться в раздевалке или в кабинете Роджера. Я справлюсь.
Кабинет Роджера был последним местом, где я хотела убираться.
— Я уберусь в раздевалке, — сказала я и повернулась к ней.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— В чем дело?
— Ты же знаешь, что я новенькая в городе, так что я не в курсе того, что здесь происходит, — начала я и увидела, как она начала защищаться. Возможно, получить от нее ответы будет не так просто, как я надеялась.
— Но люди ведут себя странно вокруг Фабиано, ты знаешь парня, у которого был последний бой?
Она горько рассмеялась.
— О, я его знаю.
Я была ошеломлена.
— Ладно. Так что с ним такое? Мой отец взбесился, когда Фабиано подвез меня домой вчера вечером.
— Он подвез тебя домой?
Окей. Это начинало действовать мне на нервы. Почему она не может просто рассказать?
— Да. Было поздно, и он не хотел, чтобы я шла одна.
Он казался встревоженным.
Шерил посмотрела на меня так, словно я сошла с ума.
— Поверь мне, это не так. Не знаю, зачем он отвез тебя домой, но уж точно не по доброте душевной. Тебе повезло, что ничего не случилось.
Я придвинулась к ней ближе, пока мы почти не соприкоснулись.
— Шерил, скажи мне, что происходит. Этот бар, Фабиано, всё.
— Это территория Каморры, Чик. Все в какой-то степени принадлежит им. И твой Фабиано.
Он не был моим Фабиано, но я не хотела прерывать ее из страха, что она передумает давать мне честный ответ.
— Он правая рука Фальконе.
— Фальконе?
Имя ничего не говорило, но звучало по-Итальянски. Она выругалась себе под нос.
— Это не мое дело. Я не хочу попасть в беду.
— Значит, Фальконе это что-то типа мафии?
Я видела фильмы о мафии и знала, что это плохие парни, но было ли это реальностью? Это был двадцать первый век. Мафия казалась чем-то из двадцатых годов, где старики курили сигары в черно-белых фильмах. Фабиано был человеком, который внушал уважение другим, я видела это, но было ли это связано с тем, что он был гангстером или тем фактом, что он был просто впечатляющим? Любой, кто видел его в боевых клетках, дважды подумает, прежде чем вступать с ним в конфронтацию.
— Да, мафия, — пробормотала она так, словно я совершила богохульство. — Ты говоришь так, будто это нормальная работа, Чик. Это не так, поверь мне. То, что делает Каморра, то, что делает твой Фабиано, они... — ее глаза остановились на чем-то позади меня, и она замолчала. — А теперь иди убирайся в раздевалке, — пробормотала она.
Я обернулась и увидела Роджера в нескольких футах от нас с неодобрительным выражением лица. Он не смотрел на меня, только на Шерил, и молчаливый разговор, в который я не была посвящена, казалось, прошел между ними.
Я взяла швабру и ведро, и поспешила мимо него. Я привыкла быть новенькой в городе. За последние десять лет я переезжала раз десять и всегда чувствовала себя на обочине жизни. Я никогда не понимала шуток инсайдеров.
Я знала, что быть гангстером ненормальная работа. Эти люди были плохими. Но Фабиано не казался плохим. Что-то в нем пробудило во мне любопытство, желание заглянуть под его маску осторожности. Кто знает, почему он стал гангстером? Иногда жизнь просто не оставляет тебе выбора.
Я была рада, что уборка раздевалки не требовала никакой концентрации, потому что мой ум был занят обработкой новостей. Я не знала, что и думать, потому что не знала достаточно. Каморра, Фальконе, мафия, эти слова не имели для меня никакого значения. Но не для моего отца и Шерил. Они внушали им страх.
Ход моих мыслей прервался, когда в раздевалку вошли первые бойцы. Судя по всему, бои были запланированы каждый вечер. Интересно, где Роджер нашел всех этих парней, жаждущих избить друг друга? Наверное, у многих из них, как и у меня, не было выбора, когда дело касалось работы.
Один из них, самый молодой, примерно моего возраста, подошел ближе. Я подняла ведро с пола, готовая оставить их в покое. Он одарил меня кокетливой улыбкой, которая исчезла, когда один из парней прошептал что-то ему на ухо. После этого я с таким же успехом могла быть невидимой. В замешательстве я вышла из комнаты. Была ли я каким-то изгоем? Неприкасаемая уборщица?
Не то чтобы я была заинтересована флиртовать с этим парнем, но его перемена в поведении была легким ударом по моей уверенности. Я не обманывала себя, думая, что я была потрясающей, как некоторые другие девушки, определенно не носила то же цветастое платье, что и вчера. По крайней мере я не пахла. Пока.
Я запнулась, когда увидела знакомое лицо, входящее в бар. Фабиано был одет в черные брюки и белую рубашку с закатанными рукавами. Белизна приятно контрастировала с загаром. Он был зрелищем. Высокий и красивый, отчужденный и холодный. Он излучал силу и контроль. Он держался с естественной грацией, которая гипнотизировала меня. Словно лев на охоте. Его было слишком много, чтобы принять.
Его слова об альфа-самцах промелькнули у меня в голове, сопровождаемые тем фактом, что он был членом Каморры. Люди предупреждали меня держаться от него подальше.
Мама всегда говорила, что я мастер на все руки. Мне нужно было что-то сломать, чтобы посмотреть, смогу ли я это починить. Раненые животные, больные люди, разбитые машины, она. Она сказала, что однажды у меня будут неприятности. Потому что людей нельзя починить, и однажды я найду кого-то настолько сломленного, что он сломает меня прежде, чем я смогу его починить.
Не это ли привлекло меня к нему с первой же секунды? Чувствовала ли я, что с ним что-то не так, и хотела ли это исправить?
Ф А Б И А Н О
Что-то изменилось в выражении ее лица. Она колебалась еще больше, чем раньше. Я смотрел, как она несет ведро и швабру за стойку, потом занялась осмотром холодильника, повернувшись ко мне спиной.
У меня было чувство, что она не хочет, чтобы я видел ее лицо. Возможно, она думала, что сможет скрыть от меня свои эмоции. Как будто это сработает. Взгляд на ее тело сказал мне все, что мне нужно было знать. Она была напряжена, и ее дыхание было слишком сдержанным, как будто она пыталась казаться неизменной, но нет.
Я облокотился на стойку, молча наблюдая за ней. На ней было то же платье и те же шлёпанцы. Это начинало сводить меня с ума. Неужели отец не может хотя бы на один гребаный день перестать играть, чтобы она могла купить себе приличную одежду? Ярость поднялась во мне от очевидного пренебрежения, которому она, вероятно, страдала всю свою жизнь. Пренебрежение было тем, что я знал слишком хорошо. Оно приходило в различных формах.
Я терпеливо ждал, пока она перестанет притворяться, что в холодильнике есть хоть что-то интересное. Она расправила плечи и повернулась ко мне. Ее улыбка была неправильной. Напряженная и неуверенная. На грани того, чтобы быть подделкой. И была вспышка осторожности, но все еще не страха.
— Воды? — догадалась она, уже потянувшись за стаканом.
Я покачал головой.
— Сегодня никакого боя. Дай мне виски.
— Хорошо. — сказала она. — Ты уходишь? Ты мило выглядишь.
— Мило, хм? — повторил я.
Ей не нужно было знать, что сегодня вечером мы с Римо пойдем в один из наших стрип-клубов. Были некоторые несоответствия с книгами, которые мы должны были исследовать. А потом мы долго будем беседовать с работающими там шлюхами.
Румянец разлился по ее щекам, и мне захотелось перегнуться через стойку и провести по ней пальцами, почувствовать ее разгоряченную кожу и эти чертовы веснушки. Невинный поступок обычно меня не трогал, потому что обычно это был просто поступок. Но с Леоной я мог сказать, что никакой актерской игры не требуется.
— Только бизнес, никакого веселья, — сказал я ей.
Ее улыбка снова погасла. Она потянулась за самой дешевой бутылкой виски. Я покачал головой.
— Только не этот. Дай мне с синей этикеткой "Джонни Уокер".
Это был самый дорогой скотч, который предлагала Арена Роджера. На самом деле это было заведение не для изысканных вкусов. Здешние парни любили выпить так же, как и своих женщин: дешевых.
— Тридцать долларов за стакан, — сказала она.
— Я знаю, — сказал я, когда она подвинула стакан ко мне.
Я сделал большой глоток янтарной жидкости, наслаждаясь, как жжёт горло. Я пил не часто, только дважды в жизни. Были и другие способы получить кайф, трахаться и драться, мои любимые.
Я протянул ей пятидесяти долларовую банкноту.
— Остальное оставь себе.
Ее глаза расширились, и она слегка покачала головой.
— Это слишком.
Она порылась в кассовом аппарате и сунула мне двадцать долларов сдачи, потом наклонилась, чтобы достать еще одну пятидесяти долларовую купюру и положить ее передо мной.
— Я же сказал, что не хочу этих денег, а двадцать долларов твои чаевые.
— Я не могу принять. Это неправильно.
— Кто тебе сказал? — спросил я.
Она моргнула и отвела глаза.
— Кто мне что сказал? — она была ужасной лгуньей и еще худшей актрисой.
— Не лги мне, — сказал я с ноткой нетерпения в голосе.
Ее голубые глаза встретились с моими. Она колебалась.
— Я подслушала разговор нескольких человек.— я ни на секунду не поверил этому дерьму. Она вгляделась в мое лицо. — Так это правда?
— Что правда?
Я бросил вызов.
— Что ты являешься частью Каморры?
Она произнесла это так, словно это слово ничего для нее не значило. Она не знала, за чем именно мы стоим, не знала, насколько мы сильны. Для большинства людей это слово ассоциировалось со страхом, но не для нее. Я надеялся, что так оно и останется, но знал, что это невозможно. Живя в этой части города, работая на Роджера, она скоро увидит или услышит то, что заставит ее понять, чем занимается Каморра.
— Да, — ответил я, допивая виски.
Ее глаза расширились от удивления.
— Разве ты не должен держать это в секрете?
— Трудно хранить тайну, которой нет.
Каморра это Лас-Вегас. Мы контролируем ночные клубы и бары, рестораны и казино. Мы организовываем бои в клетках и уличные гонки. Мы даём бедным ублюдкам хлеб и игры, и они с жадностью принимают любое отвлечение от своей жалкой жизни. Люди знают нас, узнают нас. Не было смысла притворяться, что мы что-то другое
— А как же полиция? — спросила она. Несколько других посетителей с пустыми стаканами бросали на нее взгляды, но никто из них не осмеливался подойти и прервать нас.
— Не волнуйся, — просто сказал я.
Я не мог рассказать ей о нашей связи с шерифом округа Кларк и о нашей связи с некоторыми судьями. Это было не то, что ей нужно знать.
Семьдесят долларов все еще лежали на стойке между нами. Я поднял их и обошел бар. Во взгляде Леоны смешались осторожность и любопытство. Я взял ее за запястье. Она не сопротивлялась, только пристально смотрела на меня. Я боролся с желанием прижать ее к стене и попробовать ее на вкус. Черт, но я действительно хотел этот вкус. Я повернул ее руку и вложил деньги ей в ладонь. Она открыла рот, но я покачал головой.
— Мне не нужны эти деньги. Ты купишь себе красивое платье и наденешь его завтра. И сделай одолжение, избавься от этих гребаных шлёпанцев. Тогда наш долг будет погашен.
Смущение заполнили ее лицо, когда она посмотрела на себя.
— Неужели я так плохо выгляжу, что ты хочешь купить мне одежду?
— Я тебе ничего не покупаю. Я просто даю тебе деньги.
— Я уверена, что брать деньги у кого-то вроде тебя это большой отказ, — тихо сказала она.
Я все еще держал ее за руку и чувствовал, как ее пульс учащается под моими пальцами. Я наклонился к ее уху.
— Это еще большее " нет ", отказываться от подарка от кого-то вроде меня.
Она вздрогнула, но не отстранилась. Когда я отпустил ее, она осталась рядом со мной.
— Тогда у меня не будет выбора, — сказала она.
— Не будет, — согласился я.
Люди наблюдали за нашим разговором с плохо скрытым любопытством. Взглянув на часы, я понял, что мне нужно идти. Я не хотел заставлять Римо ждать.
— Завтра я ожидаю увидеть тебя в новой одежде, — сказал я ей.
Она кивнула и, наконец, сделала шаг назад. Выражение ее лица было искажено.
— Так ты вернешься завтра? — спросила она.