Отец Ганнибала тоже потерпел там поражение и был осужден на изгнание. Сам он третьим по счету в роду предпринял тот же поход, полный решимости отплатить за поражение и унижения, пережитые его предшественниками, и искупить их вину.
Диоклу удалось собрать в общей сложности четыре тысячи человек, при этом ему пришлось даже отозвать отряд из Акраганта; греки двинулись в путь, чтобы поддержать Гимеру и по возможности помочь городу избежать горькой участи Селинунта.
Тем временем карфагеняне выставили осадные башни напротив стен и принялись долбить их таранами — с рассвета до заката, а иной раз даже по ночам, — однако им никак не удавалось пробить бреши. Дело в том, что в отличие от Селинунта в Гимере стены строились из монолитных блоков, пригнанных друг к другу посредством системы продольных и поперечных пазов.
Увидев, что тараны практически бесполезны, карфагеняне отвели их от стен и решили устроить подкоп. Они работали днями и ночами, без остановки, сменяя друг друга, и соорудили в итоге подземный ход под стеной, укрепляя его по мере продвижения деревянными арками. Их заготовляли из сосен, срубленных в близлежащих горах, и пропитывали смолой. Ночью, когда защитники города не видели их, они копали аэрационные туннели — чтобы в подкопе было чем дышать.
Когда работы наконец были завершены, карфагеняне пробрались в пасмурных предрассветных сумерках в лаз и подожгли опоры. Те тут же вспыхнули — главным образом вследствие того, что они были пропитаны легковоспламеняющимся раствором. Часовые, стоявшие на стенах, сразу заметили, как на равнине вспыхнула вереница красных огоньков, — то были отблески подземного пламени, вырывавшиеся в аэрационные отверстия туннелей; вскоре они превратились в потоки огня и дыма, окутанные вихрем искр, над равниной распространился терпкий запах гари. Спустя совсем непродолжительное время арки и опоры полностью выгорели, и стена, повисшая над пустотой, в одночасье обрушилась с ужасным грохотом, увлекая за собой часть своих защитников, перемолотых этими гигантскими жерновами в кровавое месиво.
И только развеялось плотное облако дыма и пыли, как зазвучали боевые трубы, и воинство Ганнибала, состоявшее из ливийцев, мавров и сикулов, бросилось на штурм. Те, кто находился во втором эшелоне атакующих, тем временем построились таким образом, чтобы ворваться в город, как только передовой отряд расчистит проход и сметет тех, кто попытается оказать сопротивление.
Однако не успела эта орда добраться до пролома, как там уже стояли плечом к плечу защитники города. Ни одно поползновение врага не осталось незамеченным, ни одно из его ухищрений не явилось неожиданностью, никто из горожан, способных носить оружие, не отсиживался дома. Рассказы о зверствах, учиненных варварами в Селинунте, произвели такое сильное впечатление, что все жители Гимеры преисполнились решимости скорее умереть, чем достаться врагу. Они бросались на захватчиков с такой пылкой яростью и ненавистью, что сомнений в их намерениях не оставалось.
Они заполнили собой брешь еще до появления противника. Выстраиваясь, по мере того как прибывали новые бойцы, фалангой: в один ряд, потом в два и, наконец, в три, — защитники города образовали собой кривую линию, чтобы прикрыть брешь со всех сторон. Затем, по сигналу своего командующего, они бросились вперед, потрясая копьями. А в это время оставшиеся в городе мужчины и женщины принялись заделывать обвал всем, чем только можно ликвидировать проход, образовавшийся вследствие подкопа.
Схватка приняла столь ожесточенный характер, а стойкость защитников Гимеры оказалась столь непоколебимой, что ряды нападавших дрогнули, и они начали отступать. Увидев это, Ганнибал, стоявший со своими элитными отрядами на холме, велел отправить подкрепление на помощь штурмующим, и новые отряды, расположившиеся в долине в полной боевой готовности, бросились туда, где создалась самая критическая ситуация. Сражение продолжалось уже несколько часов, но ни одна из сторон не отошла ни на шаг со своих позиций. Лишь с наступлением темноты битва прекратилась. Наемники Ганнибала скрылись за укреплениями на равнине, а защитники Гимеры вернулись к пролому, воссоединившись со своими семьями. Самым старым, не участвовавшим в боевых действиях, поручили наблюдать за неприятелем со стены, дабы он не предпринял какого-нибудь внезапного маневра под покровом ночи.
Удивительную храбрость проявляли женщины. Матери семейств и девушки, работавшие весь день, носившие оружие защитникам, таскавшие камни, чтобы заделать брешь, не останавливаясь ни на минуту, даже чтобы попить или поесть, теперь спешили навстречу своим мужчинам, возвращавшимся с поля боя, — обессиленным, окровавленным, покрытым слоем пыли. Они помогали воинам снимать доспехи, всячески ухаживали за ними: приносили из домов теплую воду, чистую одежду, еду и вино — чтобы те могли умыться, подкрепиться, прийти в себя. Жены, матери, дочери и невесты проявляли силу духа, даже превосходившую стойкость воинов, сражавшихся с исключительной храбростью, демонстрируя, что ничего не боятся, что смерть не страшна им и они предпочитают ее рабству и бесчестью. Женщины хвалили своих мужчин за отвагу, льстили их гордости, убеждали в том, что верят в победу, в их храбрость и готовность к самопожертвованию, а также в расположение богов. Сыновьям, еще не участвовавшим в битве по малолетству, они приводили в пример мужество отцов и братьев, учили их тому, что ради свободы можно пожертвовать чем угодно.
Ночью с моря подул легкий бриз, неся с собой некоторое облегчение после удушливой жары; темнота и тишина, пришедшие на смену ослепительному дневному свету и звукам сражения, позволили немного отдохнуть.
Караул несли старики, слишком слабые, чтобы исполнять какие-либо другие обязанности, и слишком встревоженные происходящим, чтобы предаться сну. Они собрались под портиками агоры и вспоминали войны, бушевавшие в годы их молодости, пережитые ими опасности, всячески подбадривали друг друга, искали подходящие слова утешения для тех, у кого с поля битвы не вернулись сыновья. Некоторые рассказывали истории о том, как чудесным образом объявлялись люди, уже считавшиеся мертвыми. Конечно, они при этом хорошо сознавали, что беда приходит гораздо чаще, чем везение, но все-таки призывали держаться: ведь подкрепление не замедлит явиться.
Монотонный гул этих разговоров прервал звон доспехов, перекличка во мраке и внезапная сумятица. Недремлющие ветераны инстинктивно сбились в кучу, прижались к стене, заранее готовые к худшему, но тут вдруг кто-то радостно воскликнул:
— Подкрепление прибыло, мы спасены!
Старики бросились туда, откуда донеслись эти слова. Вокруг парнишки лет пятнадцати уже толпился народ, со всех сторон сыпались вопросы:
— Подкрепление?
— Кто?
— Где они?
— Сколько их?
— Кто их ведет?
— Откуда они пришли?
Мальчик поднял вверх руки, прося тишины.
— Пока что человек двадцать…
— Двадцать? Ты издеваешься над нами?
— Примерно двадцать, — подтвердил мальчик. — Они уже у вражеских позиций. Их ведет сиракузский полководец. Он говорит, что там, где-то в долине, стоит армия из четырех тысяч человек под командованием Диокла. Сейчас ведутся переговоры с нашими военачальниками.
Старики поспешили к Восточным воротам, туда, где горели факелы, освещавшие пролом: военачальники собрались вокруг вновь прибывших, возглавляемых вооруженным лишь мечом и кинжалом молодым человеком с длинными волосами, перевязанными кожаным ремешком. На вид ему было немногим более двадцати лет. Пожилые защитники Гимеры подошли поближе, чтобы не пропустить ни единого его слова.
— Диокл хочет войти в город ночью, тайно, а завтра внезапно ударить по врагу всеми силами.
— Войти в город? — спросил один из военачальников. — Но как?
— Почти все варвары находятся в лагере, часовых немного, и они сидят вокруг костров. Вдоль берега идет довольно высокая дюна. Под ее прикрытием мы и совершим обходной маневр, но вы должны будете выставить отряд у Северных ворот и находиться там до тех пор, пока не пройдут наши воины. Если вы согласны, мы можем тотчас же подать сигнал.
Он сделал знак одному из своих людей, тот поднес к огню стрелу, обернутую паклей.
— Минутку, — проговорил один из военачальников Гимеры. — Кто поручится нам, что это не обман?
— Я, — ответил молодой человек. — Я останусь здесь в качестве заложника, вместе со своими людьми.
— А кто ты, собственно, такой? — поинтересовался еще один защитник Гимеры.
— Дионисий, — ответил юноша, — сын Гермокрита. А теперь к делу. — Он взял лук из рук своего оруженосца, поджег стрелу и выпустил ее в небо.
Вдалеке, на вершине дюны, часовые, увидев огненный след, прочертивший черное небо, понимающе переглянулись.
— Сигнал, — сказал один из них. — Ему и на этот раз удалось. Предупреди командующего.
4
Еще до захода солнца в море показалась сиракузская флотилия, состоявшая из двадцати пяти триер. Они шли на веслах, и из этого следовало, что флотоводцы были готовы к любой неожиданности.
Диокл находился на берегу в лагере, скрытом длинной дюной, как бы обосабливавшей часть суши. Он был занят тем, что отдавал распоряжения отрядам, прибывшим с ним, чтобы помочь жителям Гимеры выдержать осаду. Он на всякий случай велел навархам [11]быть наготове, дождался наступления ночи и подал сигнал к выступлению: его приказ передавался от отряда к отряду.
Колонна начала совершенно бесшумно продвигаться вдоль моря, шаги воинов смягчал влажный песок. Диокл возглавлял это шествие, за ним под предводительством своих военачальников шли в стройном порядке подразделения сиракузской армии. Часовые, притаившись на гребне дюны, наблюдали за равниной. Они должны были подать сигнал, если бы варвары заметили, что совсем рядом с ними в темноте и абсолютной тишине идет целое войско, армия призраков.
Когда они уже почти добрались до. цели, Диокл выслал вперед разведчиков. Те двинулись навстречу воинам из Гимеры, охранявшим Северные ворота. Прежде чем их начальник успел произнести традиционное «Стой, кто идет!», они сами подали голос:
— Мы — передовой отряд сиракузской армии.
— Да благословят вас боги, — с воодушевлением проговорил командующий. — Мы уж думали, вы не появитесь.
Разведчик свистнул, и армия, рядами по четыре человека, вошла в Северные ворота — на сей раз строевым шагом, оглашая все вокруг стуком своих подбитых гвоздями сандалий. Едва только они вступили в город, как начал распространяться слух о прибытии подкрепления. Взволнованные этим известием жители, покинув свои дома, собирались вдоль дороги, ведущей к агоре. Их радость при виде сиракузцев была столь велика, что им хотелось кричать и аплодировать этим юношам, готовым помочь им ценой собственной жизни, однако они стояли молча, внимательно считая проходивших мимо воинов. Надежда на спасение росла с каждым новым отрядом, появлявшимся перед ними и проходившим в направлении агоры, заметной издалека благодаря своей величественной коллонаде.
— Три тысячи, — сухо констатировал старик, когда мимо прошел последний ряд.
— Мало, — заметил другой с разочарованием в голосе.
— Верно, — подтвердил первый, — но это ведь отборные воины. Ты видел, как они маршируют? Как один человек. Выстроившись в ряд, они превращаются в настоящую стену, и каждый из них стоит троих.
— Будем надеяться, — без особой уверенности высказался второй, — мне кажется, больше помощи не будет.
Промолвив это, он пошел прочь и вскоре растворился во мраке.
Диокл, расположившись со своей армией на агоре, держал совет с военачальниками Гимеры.
— Я возьму на себя верховное командование, если вы ничего не имеете против, — начал он.
Никто ему не возразил.
— Сколько людей имеется в вашем распоряжении? — осведомился он осторожно.
— Семь тысяч, — последовал ответ. — От восемнадцатилетних юношей до пятидесятилетних мужчин.
— Нас три тысячи — итого десять. Этого достаточно. Завтра мы выступим фалангами. По две тысячи человек в ряд, пять рядов. Фронт получится несколько вытянутым, но это ничего. Мы будем в первом ряду, потому что наши воины не измотаны в боях, кроме того, среди моих людей нет никого старше тридцати лет. Каждый из них взял с собой запас провизии на четыре дня, так что вы должны будете обеспечивать нас только водой.
Командующий армией Гимеры выступил вперед:
— Я хочу поблагодарить тебя и твоих людей за то, что вы пришли к нам на помощь. Завтра вы убедитесь в том, что поступили правильно.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Диокл. — А теперь давайте спать. Мы атакуем их на рассвете, не нарушая тишины и не оглашая окрестности звуками труб. Сами разбудим варваров перед тем, как ввергнуть их в вечный сон.
Воины расположились на ночлег под портиками, на кипах соломы. Вскоре весь город смолк. Диокл проверил, есть ли у людей все необходимое, а потом сам стал готовиться ко сну.
В это мгновение перед ним, словно из ниоткуда, появился Дионисий.
— Вижу, все идет по плану.
— Верно, — подтвердил Диокл, — и завтра мы окончательно сведем счеты с варварами, там, на равнине.
— Есть еще и другие, на холме, — тебе ведь об этом известно, не так ли? — заметил Дионисий.
— Я не нуждаюсь в твоих подсказках.
— Ну и отлично. Я только не понимаю, почему ты так торопишься начать наступление.
— Мне кажется, это очевидно. Чем меньше времени мы проведем вдали от дома, тем лучше.
— Впопыхах такие дела не делаются. Я бы постарался получше изучить ситуацию и расположение сил противника. Ведь на нашем пути могут встретиться засады и ловушки.
— Здесь командуешь не ты.
— К сожалению, это так, — ответил Дионисий и удалился.
Как и запланировал Диокл, они выступили на рассвете, отдохнув и восстановив силы. Но они успели пройти лишь около одного стадия, как в лагере врага тревожно зазвучал боевой рог. Вскоре армия Карфагена вышла в открытое поле: то были ливийцы в светлых туниках, с железными пластинами на груди, защищающими сердце, со щитами, раскрашенными в цвета их племен; сикулы в длинных одеждах из грубой шерсти охристого цвета, в кожаных шлемах и доспехах; сиканы с деревянными щитами, украшенными изображениями животных, покровительствующих их родам; иберы, в чеканных поножах, отделанных оловом, в белых туниках с красным подбоем, в кожаных шлемах, увенчанных красными гребнями, сообщавшими им вид чуть ли не магических существ; балеарцы, размахивающие своими пращами, так что те свистели в воздухе; всадники-мавры, с темной блестящей кожей и густыми гривами курчавых волос. Они скакали на горячих жеребцах Атласа, сжимая в руках длинные копья и щиты, обитые кожей зебр и антилоп. Армия, состоявшая из представителей множества народов, подчинялась тем не менее горстке карфагенян, облаченных в восточные доспехи воителей, а именно в заметные издалека конические шлемы, тяжелые кожаные панцири, раскрашенные в яркие цвета, из-под которых выглядывали зеленые и охристые туники.
Все эти воины, вероятно, вышли в бой, как то было принято, натощак, однако они издавали громкие крики, грозно потрясали оружием, воодушевление карфагенян заметно росло по мере того, как их становилось все больше: таким способом им удавалось преодолеть страх, охватывающий человека перед сражением. На пороге грядущей схватки они пытались наполнить свои пустые желудки яростью к врагу.
Греки, напротив, продвигались в абсолютной тишине и идеальном порядке. Но когда взошло солнце, их начищенные до блеска щиты ослепительно засверкали, а земля дрогнула под тяжелым размеренным шагом.
Балеарские пращники попытались обрушить на противника смертоносный град камней, но укрывшимся за стеной щитов эллинам это не причинило никакого вреда. Расстояние же между противниками сокращалось настолько, что исключало использование лучников. И тогда по приказу Диокла греческая фаланга устремилась вперед, быстро оказавшись лицом к лицу с противником. Две армии сошлись в яростной схватке, и вскоре вопли наемников карфагенян превратились в предсмертные стоны. Передние ряды, состоящие из ливийцев, сикулов и мавров, натолкнувшись на частокол копий, пронзавших их, и испытывая давление подпирающих сзади соратников, не могли оказать сколько-нибудь эффективного сопротивления, так как легкое оружие наемников было практически бессильно против тяжелых щитов и металлических доспехов сиракузцев.