Писец поклонился и вышел из комнаты. Филист взял свиток папируса, покрытый еще не высохшими письменами, и пробежал глазами несколько строк, описывавших мученическую смерть одного из самых прекрасных и славных городов греческих колонистов. Он вздохнул и провел рукой по лбу, словно пытаясь ослабить разрушительное воздействие этих образов. Из окна было видно, как триера входила в Северный порт; вскоре она уже стояла пришвартованная. Солнце подбиралось к горизонту, в его косых лучах особенно эффектно смотрелись акротерии храма Афины; крики чаек и ласточек, возвращавшихся в свои гнезда под крышей грандиозного святилища, перемешивались меж собой.
Он позвал слугу:
— Беги в порт, узнай, какие новости доставил только что приставший корабль, и сразу же возвращайся с докладом.
Слуга опрометью бросился исполнять поручение, а Филист принялся бродить взад-вперед по своему кабинету, размышляя о том, что могло приключиться с Дионисием, уже давно не подававшим о себе вестей. Рассказы о расправе над Гимерой потрясли город, и после прибытия Диокла с несколькими тысячами несчастных беженцев, пополнивших число тех, кто пережил гибель Селинунта, укрывшись в Акраганте, жителей Сиракуз охватило тягостное чувство тревоги. Всего несколько месяцев назад Карфаген был для них лишь далекой метрополией с небольшой колонией на островке западнее Сицилии. Теперь же он превратился в серьезную угрозу, нависшую над греческими полисами. Последние трагические события лишь подтверждали эти опасения.
А то, что Диокл оставил у стен Гимеры непогребенные тела сиракузских воинов и их товарищей, повергло в глубокое горе и подавленность около сотни семей в Сиракузах, где почти все друг друга знали.
Многие пропали без вести, и Филист спрашивал себя: «Не среди них ли Дионисий?» Он был одним из самых сильных и храбрых воинов, он всегда первым обрушивался на врага и последним покидал поле боя. В общем, такие, как он, наиболее уязвимы для ударов судьбы.
Слуга вернулся, когда солнце уже село, и принес важные известия:
— Один из военачальников, прибывших на этой триере, — член Братства, он хочет встретиться с вами с глазу на глаз под портиком храма Аполлона, когда стража в первый раз протрубит отбой.
— Что ты ему ответил? — спросил Филист.
— Зная вас, хозяин, я ответил, что вы придете, а если нет, то пошлете меня условиться о встрече.
— Молодец, я так и думал, что на тебя можно положиться. А теперь принеси мне плащ и отправляйся на кухню ужинать.
— Может быть, хотите, чтобы я освещал вам путь фонарем, хозяин? Скоро станет совсем темно.
— Нет, обойдемся без этого. Мне достаточно будет света луны.
Филист отправился в условленное место, как только услышал звуки трубы, раздававшиеся с городской стены, и двинулся по дамбе, соединявшей центр Сиракуз с островной частью города. Вскоре он очутился в узких, извилистых улочках старого города. Добравшись до площади перед храмом, он осмотрел пространство под портиком, но никого не обнаружил. Подождав еще немного, он вышел на пустынную площадь, пересек ее и поднялся по ступенькам, ведущим к галерее.
Навстречу ему из-за колонны вышел человек и обратился к нему:
— Это ты — Филист?
— Да. А ты кто такой?
— Меня зовут Хабрий. Я из Братства и знаю Дионисия. — При этом Хабрий показал красовавшийся у него на запястье кожаный браслет с вырезанным на нем изображением дельфина.
Филист закатал рукав туники: на его руке красовался такой же.
— Я привез послание от Дионисия, — прошептал Хабрий.
— Слушаю тебя.
— Он велел передать тебе, что жив и здоров, но предпочел бы умереть, чем стать свидетелем того, что произошло в Гимере.
— Я хорошо его понимаю. Что еще?
— Он в Мессине, но не намерен возвращаться в Сиракузы и просит тебя помочь ему.
— Говори.
— Ему нужны деньги…
— Я так и думал, а потому захватил их с собой, — сказал Филист, берясь за сумку, висевшую у него на поясе.
— Еще он хочет, чтобы ты передал это письмо девушке по имени Арета. Она находится сейчас в Акраганте, в доме Теллия, — добавил посланец, вручая ему маленький кожаный футляр цилиндрической формы.
— Она получит его не позднее чем через три дня.
— Если девушка решит остаться в Акраганте, ты можешь спокойно возвращаться домой. Если же она захочет отправиться в путь, Дионисий просит тебя во имя связывающей вас дружбы обеспечить ее безопасность.
— Скажи ему, чтобы не волновался. Я лично всем этим займусь. — Филист отдал ему деньги и собрался было уходить.
— Есть еще кое-что, — задержал его Хабрий и знаком попросил приблизиться.
— Слушаю тебя, — ответил Филист с некоторой настороженностью.
— Прошлой ночью в Мессину прибыл Гермократ с десятью кораблями и несколькими сотнями наемников.
— Ты серьезно? — с некоторым недоверием спросил Филист.
— Все именно так, поэтому Дионисий и не хочет возвращаться. Ты должен сообщить об этом всем своим товарищам по Братству, пусть они будут готовы. В том числе и к сражению, если на то будет необходимость.
— В том числе и к сражению, — повторил Филист и подумал о многочисленных членах тайного общества, с нетерпением ждущих возможности биться бок о бок с Дионисием. — Послушай… — проговорил он, но человек, назвавшийся Хабрием, уже исчез.
5
«Дионисий приветствует Арету!
То, что я видел и слышал за последнее время, невозможно описать. Кое-что сможет сообщить тебе обо всем этом человек, доставивший данное письмо, остальное, надеюсь, ты узнаешь непосредственно от меня. Пока только скажу, что никогда за всю свою жизнь я не испытывал такого ужаса и такого унижения. Трагические события в Селинунте — ты сама стала их жертвой — повторились, но только в еще более жуткой и жестокой форме, при падении и разрушении Гимеры.
После такого несчастья и позора остался лишь один повод для надежды: в Мессине собирают корабли и людей — всех тех, кто действительно полон решимости отомстить за зверства, учиненные варварами. Я решил присоединиться к ним вместе с отрядом Братства и жду их распоряжений. Какое бы поручение они ни пожелали мне доверить, оно будет выполнено мною.
Понятно, что, заняв такую позицию, я утрачиваю какую-либо возможность выдвинуться в своем городе, стать политиком или даже оставаться простым гражданином, и все же я прошу тебя приехать ко мне и соединить свою судьбу с моей — стать моей женой. Как я уже сказал, я могу предложить тебе только самого себя; думаю, мудрая женщина отклонила бы предложение такого человека, как я, не имеющего даже будущего, если не считать перспективы стать разбойником или изгнанником. Но я надеюсь, ты окажешься недостаточно мудрой и все-таки приедешь ко мне. Посланец, что вручит тебе мое письмо, готов взять на себя организацию твоего путешествия и заботу о том, чтобы оно прошло по возможности удобно и безопасно.
Если же ты не ответишь благосклонно на эту мою просьбу, я не стану тебя упрекать; ты ничем мне не обязана. То, что я сделал для тебя, я сделал бы для любого другого в твоем положении.
Хочу, чтобы ты знала: я думал о тебе все время, пока был вдали от тебя, и буду пребывать в тревоге до тех пор, пока тебя не увижу».
Арета свернула письмо и заглянула в лицо человеку, стоявшему перед ней.
— Я ведь уже видела тебя прежде, — проговорила она.
Тот улыбнулся.
— Да, в селении между Гераклеей и Акрагантом. Вскоре после того, как Дионисий нашел тебя. Ты была в ужасном состоянии. А теперь выглядишь значительно лучше.
— Как тебя зовут?
— Филист, — ответил посланец.
— Ты друг Дионисия?
— Больше чем друг — если надо, я последую за ним даже в царство мертвых. Так что ты решила?
— Я еду в Мессину.
— На это я и надеялся и уже приготовил все необходимое для твоего путешествия. Когда ты сможешь отправиться в путь?
— Тотчас же, — ответила девушка.
— Тотчас же? — переспросил пораженный Филист.
— В Мессине меня ждет мужчина, о каком я мечтала всю жизнь. Зачем мне откладывать встречу с ним?
— А что же я? — раздался чей-то голос. — Я совсем ничего не значу?
— Теллий! — воскликнула девушка, встала и пошла навстречу хозяину дома. — Ты ведь знаешь: я тебя люблю, несмотря на то что ты все время держал меня взаперти в гинекее.
— И поэтому теперь ты хочешь меня покинуть! — с ноткой упрека, но улыбаясь, заметил Теллий. — Но ведь Дионисий доверил тебя мне, и я все время держал тебя под присмотром, как спелый виноград.
— Думаю, мы отправимся в путь завтра, — резюмировал Филист. — Морем, на том же корабле, что доставил меня сюда. Так гораздо надежнее, однако надо дождаться утра и попутного ветра.
— Тебе известны какие-нибудь подробности о произошедшем в Гимере? — спросил Теллий.
— Кое-что мне рассказали, — ответил Филист, — и этого достаточно, чтобы случившееся в Гимере затмило память о трагедии, постигшей Селинунт.
Арета опустила голову. Она устыдилась той радости, что испытала при мысли о возможности отправиться к Дионисию, и подумала о множестве несчастных, пострадавших от войны, о бесконечных страданиях, перенесенных людьми, близкими ей по крови, по языку, обычаям и традициям.
Теллий тоже умолк. В это мгновение до них донеслось пение и галдеж юношей и девушек, провожавших молодую жену в дом мужа; мальчишки, бежавшие следом, задиристо выкрикивали традиционные в подобных случаях непристойности.
— В этом городе у кого-нибудь всегда праздник, — вздохнув, заметил Теллий. — Отмечают религиозные торжества, хороший урожай, и даже плохой, ведь он мог быть и хуже, рождение ребенка, жеребенка или осленка, помолвки и свадьбы, победы в спортивных соревнованиях и даже похороны, полагая, что живые должны утешиться после потери дорогого человека.
— Не вижу в этом ничего плохого, — заметил Филист. — Акрагант — богатый город, и люди хотят радоваться жизни.
— Может, и так, но иногда у меня создается впечатление, что дело в другом. Как будто они предчувствуют неминуемую катастрофу.
— Что ты такое говоришь, Теллий! — воскликнула девушка. — Если варвары и победили — то только потому, что застали нас врасплох. А теперь все готовы и способны защищаться… %
Ни Филист, ни Теллий ничего не ответили, и в вечерней тишине послышался свадебный гимн: его пел одинокий певец на акрополе, и морской бриз разносил его по всей долине, до самой агоры.
Тем временем по лестнице спустилась жена Теллия.
— Идемте, — пригласила она. — Сейчас вы увидите удивительное зрелище.
Все встали и отправились на верхнюю террасу, откуда просматривался почти весь город и чудесные храмы, высившиеся на холме вдоль городских стен. В этот момент на возвышенности, непосредственно перед домом новобрачного, вспыхнуло пламя. И вскоре, словно по сигналу, повсюду зажглись огни — вверху, внизу и даже на акрополе и у подножия стен. Это было действительно потрясающее зрелище. Число костров продолжало увеличиваться — до тех пор, пока не стало казаться, будто весь город охвачен пожаром.
— Фаилл из Мегары, отец новобрачной, подарил всем торговцам в городе по штабелю дров, — объяснила женщина, — и велел им зажечь их по его сигналу, в тот момент, когда жених понесет новобрачную в опочивальню. Эти огни — пожелание пылкой, неугасимой любви.
Арета огляделась, любуясь великолепной картиной, представшей ее взору, и почувствовала, что ее охватывает страстное томление.
Теллий взглянул на жену, потом на Арету, в глазах которой стояли слезы, покачал головой и проворчал:
— Ах, женщины!
Но понятно было, что его занимало совсем другое и что в голове его проносятся тревожные мысли.
Филист взял его под руку и проговорил, стараясь отвлечь от грустного:
— Я слышал, что в твоем доме подают самое лучшее вино в Акраганте, но до сих пор даже и не видел его.
— Ах да, конечно, — ответил Теллий, словно пробуждаясь ото сна. — Предоставим женщинам упиваться праздником, а сами разопьем этот прекрасный напиток. Можем поужинать в саду. В эту пору приятнее находиться на воздухе.
Они расположились под портиком, и хозяин дома велел принести самого лучшего вина, до того как подадут ужин. Филист наблюдал за тем, как хозяин оценивал цвет и аромат драгоценной жидкости, налитой в кубок тончайшей работы, украшенный изображениями танцующих сатиров. И когда Теллий встал, чтобы выпить за своего гостя, и поднес кубок к губам, стало очевидно, что он очень высоко ценит статусные блага.
Принесли свежий хлеб и блюда, заполненные мясом и овощами, и все принялись за еду.
— У тебя нет причин для беспокойства, — заметил Филист, не преминув сделать несколько глотков вина.
— На самом деле я и не беспокоюсь. Просто жаль расставаться с этой девушкой: она так мила и прелестна. Мне будет недоставать ее дерзости, порывистости и очарования. Ты ведь видел, как бесцеремонно она встряла в спор о политике, что, конечно же, не красит женщину и тем более девушку.
— У тебя есть дети, Теллий?
— Увы, нет.
— Жаль. Ты был бы отличным отцом.
— Напротив, ужасным. Я бы их баловал, как разбаловал эту маленькую озорницу. — Он сделал еще глоток вина и с аппетитом принялся за еду. После того как они расправились с тем, что находилось на блюдах, он велел принести еще сваренные вкрутую яйца, сыр и оливки. — Я слишком много ем, — вздохнул он. — И продолжаю толстеть.
— Но ведь не это тебя беспокоит, если я правильно понял.
— Я опасаюсь, что карфагеняне вернутся.
— Я так не думаю. С чего бы? Они удовлетворили жажду мести и собрали богатую добычу. Они торговцы, им хочется вернуться к своим товарам и не терпится избавиться ото всех этих наемников. На них ведь растрачиваются огромные средства.
— Теперь пограничным городом стал Акрагант, — продолжил Теллий, словно не слышал слов Филиста.
— Это не значит, что они на него нападут.
— Как раз наоборот. Скажи мне: что, по-твоему, делает Дионисий в Мессине?
— Помогает беженцам, а это дело хлопотное.
— Возможно, но наверняка он там ввязался в какую-нибудь авантюру. Ходят слухи, что многие из уцелевших граждан Гимеры готовятся нанести ответный удар. И если они на это пойдут, можешь быть уверен в том, что Дионисий будет с ними. Он — горячая голова, увлекающийся, дерзкий, ему не по себе, если нет драки…
— Храбрый мечтатель, патриот, может быть… герой? — закончил его мысль Филист.
— И тем не менее карфагеняне не останутся в долгу, если их спровоцируют.
— Исключить такой расклад событий в самом деле нельзя, но вовсе не обязательно, что это случится. Ведение войны связано с большими затратами, как ты только что заметил.
— Когда вы завтра собираетесь двинуться в путь? — спросил Теллий.
— Рано, с первыми лучами солнца.
— Отлично. Я приду проводить вас, хотя и ненавижу прощания. Я велел приготовить тебе постель. Слуги проводят тебя в спальню. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Теллий, — ответил Филист, затем встал и, сопровождаемый слугой, держащим светильник, отправился в свои покои.
Теллий остался один, задумчиво наблюдая за свадебными огнями. Когда они один за другим погасли, весь город погрузился во мрак.
Попрощались у входа в дом. Арета обнялась с Теллием и его женой. Ей самой казалось, что она не хочет с ними разлучаться.
— Если бы вы могли знать, какие чувства царят в моей душе в это мгновение, — проникновенно сказала она, — то поняли бы, как сильно я вас люблю и как я вам благодарна за то, что вы обращались со мной словно с дочерью. Я бы что угодно отдала, чтобы иметь возможность отплатить вам за вашу щедрость.
— Избавиться от тебя — это уже кое-что: ты несносная сумасбродка… — начал Теллий, чтобы не заплакать.
Услышав это, Арета принялась смеяться сквозь слезы:
— Ну, этого-то вы добились — счастливо оставаться, толстячок!
— И тебе удачи, малышка, — ответил Теллий, и глаза его блестели от слез.
— Я буду посылать тебе весточки, — заверил его Филист на прощание и отправился вместе с девушкой в Южный порт, уже открытый в этот час. Они прошли меж огромных гробниц, стоявших по обочинам дороги. Арета, указывая на них своему спутнику, рассказывала ему о знаменитых атлетах, философах и великих правителях, там похороненных, — все это она узнала во время своего пребывания в городе. Время от времени они оборачивались, чтобы еще раз взглянуть на акрополь, освещенный лучами зари, на крыши и акротерии храмов, возвышавшихся над стенами, а тем временем с самой высокой башни трубач возвещал о восходе солнца.