Джим завел электронную музыку, и я впервые оказалась в постели с женщиной. Оксана небрежно вытерлась после душа, ее спина и ноги были влажными, когда мы начали изображать неземную страсть на Джимовой широкой кровати. Сам хозяин смотрел на нас, улыбаясь, в руке у него переливался в широком стакане коричневый дринк, наверное, виски, а я думала, что действо мне напоминает какой–то дешевый порнофильм. Интересно, что когда меня охаживали отечественные самцы, подобная мысль не приходила мне в голову — видимо то оставалось для меня элементом не фильма, а кондовой российской жизни. Здесь же было все слишком понарошку: сначала я, взвалив на себя бремя лидера, пыталась ласкать Оксану, но та прошептала, что я ни черта не умею и перевернула меня на живот. Ее руки и язык пробежались по моей спине, ягодицам, и дошли до пяток. Вдруг я вспомнила, что это же самое проделывал со мной Вадик. Мысль настолько меня возбудила, что, перевернувшись, я уже была вся мокрая, когда Оксанин язычок нырнул мне между ног. Не хочется писать о «сладостной истоме» и «приливе счастья», но поверьте, Оксана была в сто раз опытнее Вадика и знала все сокровенные точки женского тела. Да я самая настоящая лесбиянка, сообразила я, когда волна схлынула. Возбужденный член Джима вдруг возник перед моим лицом, и на меня брызнула сперма. Я закрыла глаза, сомневаясь, надо ему помочь или нет, но умница Оксана опередила мое замешательство и умелым языком вылизала все достоинство американца, а потом вдобавок и мое лицо.
— Черт возьми, подруга, — сказала я, когда мы вместе принимали душ. — Похоже, ты и в самом деле вошла во вкус этого спектакля.
— Мне нравится, когда и тебе хорошо, — мурлыкнула Оксана.
— Научишь меня, чтобы я тебе тоже сделала? — закинула я сквозь зубы, намыливая лицо.
— Конечно, Сонечка, — одна ее рука проникла ко мне между ног и начала мыть, а другая направляла струю воды.
— Врать не буду, — сказала я растерянно, — мне это, кажется, по кайфу.
— Я знаю, — шепнула Оксана мне в ухо. — Я люблю тебя, маленькая сучка.
Неужели это происходит со мной? Я пыталась взглянуть на нас со стороны и видела двух зябнущих шлюшек в коротких юбках, которым не терпится забраться в теплую машину, теплую постель, ощутить хоть какое–то суррогатное тепло в холодном и злом городе, где тоска и надежды перемешались в миллионах ячеек жилищ, где умирают из–за денег достойные люди, а подонки рвутся к власти по трупам. Что мы можем изменить в злобном круговороте жадности и похоти, во что сами превращаемся? И что могу лично я?
Номер Толика не отвечал, прошел еще один осенний день. На следующий он взял трубку, но оказался загружен делами. Встретились мы еще через два дня, и он сразу взял мое равнодушное тело на ковре перед телевизором.
— Как наш вопрос? — спросила я после душа, сидя на диване с чашечкой кофе в руке.
— Какой вопрос? — не понял Толик.
— Ну, коммерс из «Компьютрейда», который своего дольщика заказал.
— А-а, — протянул Толик. — Забыл совсем. Наверное, фуфло какое–то, — он махнул своей здоровенной рукой. — Не до этого сейчас, дел невпроворот.
Меня непросто было обидеть после всего, что я пережила за прошедшие годы. Я знала, как отгородиться щитом презрения от клиентов, сутенеров, шлюх, бандитов, таксистов, ментов, нищих, отморозков, кавказцев, — словом, всех, кто мог думать, что ему под силу унизить меня. Тем больше меня задел этот жест Толика, его пренебрежение к тайне, которую я выложила ему, надеясь на его участие. Какой идиоткой я, должно быть, выглядела — со своими надеждами и хитрыми дедуктивными рассуждениями перед глыбой мяса, которой вздумалось бесплатно попользоваться мной под видом старой дружбы. Какая вообще может быть дружба между бандитом и шалавой?
— Чего молчишь, малая? — я еле сдерживала слезы, и Толик решил подбодрить меня: — Пошли, может, пообедаем где–нибудь?
Тут я представила, что, незримый, за мной наблюдает Егор, и слезы все–таки покатились из моих глаз. Я выбежала на кухню, где поставила, наконец, кофейную чашку и дала волю слезам. Толик подошел сзади и обнял меня:
— Ну, чего ты, малыш, не реви, не надо. — Его сильные руки сдавили мне дыхание. — Если тебе это так важно, я позвоню прямо сейчас, по дороге. Мы же идем обедать?
Мне хотелось послать его подальше и убраться из его дома, но более достойного человека, которому бы я могла поведать тайну смерти Егора, рядом не было, и я заставила себя успокоиться.
— Я не голодна, — соврала я. — Ты все испортишь, если позвонишь без подготовки. Хочешь отделаться от меня — лучше скажи прямо.
— Какой еще подготовки?
Я вытерла слезы, размазывая макияж, и повернулась к нему.
— Звонить надо так, чтобы одновременно наблюдать за офисом. Я уверена, что Толгуев не выдержит и бросится перезванивать тем, через кого он делал заказ. Но из офисного телефона это стремно, поэтому он выйдет, чтобы звонить из нейтрального места. Тут надо его перехватить и вывезти куда–нибудь, чтобы под прессом он раскололся до жопы, выл и ползал на коленях. Тогда он согласится на любые условия.
— Блин, Сонька, я… — Толик не мог подобрать слов. — Откуда это у тебя? Ты рассуждаешь не как…
— Блядь, — закончила я за него. — Мои рассуждения останутся пустышкой, если за ними не будет тебя. Ты — реальная сила, вместе нам все по плечу.
Я нашла в себе силы улыбнуться. Толик потянулся ко мне и стал целовать, но дежурное совокупление как раз сейчас было бы мне отвратительно. Я напрягла руки и отстранила его.
— Так что, я могу на тебя рассчитывать?
— Мы же друзья, — сказал Толик. — Конечно, можешь. Только откуда тебе знать, что он именно так себя поведет?
— Я пытаюсь ставить себя на его место, — объяснила я. — Обычно у меня это неплохо получается.
— Ты еще и психолог, — заулыбался Толик. — Давай только, я расскажу пацанам, что это я сам придумал, а ты только давала информацию. Иначе они не подпишутся.
— Конечно, это ты придумал, — согласилась я. — Мне лавры ни к чему, лишь бы дело прошло, как надо.
— И что ты хочешь лично для себя со всего этого?
— Половину твоей доли, — храбро сказала я, — и голову этого гада.
Толик присвистнул и опустился на кухонный табурет рядом с холодильником. Потом потер ладонями виски.
— Мочить его? — удивленно сказал он. — За какие бабки–то хоть?
— Только не говори, что тебе запрещают моральные устои, — я сама поражалась холодной злобе, звучавшей в моих словах. — Там, я знаю, в банке висит три десятка зелени, под которые он собирается брать кредит. Пускай обналичивает. А жить он по делам своим не заслужил.
— Четверть моей доли, — Толик поднял холодные серые глаза. — И за мочилово не отвечаю — будем действовать по обстоятельствам.
Я и не понимала, какую ответственность взвалила на себя, соглашаясь с условиями бандита. Лишь увидев бритого Джозефа с глазами садиста и Хохла, который заметно нервничал, я перепугалась не на шутку. Кто я такая была для этих парней, впитавших насилие с детства, как материнское молоко? Только непонятная симпатия Толика охраняла меня от того, чтобы быть убитой и закопанной вместе с Толгуевым в случае запланированного исхода этого дела.
Но отступать было некуда.
Следующим утром я, снова таки после бессонной ночи, встретилась с бандитами и заняла место в машине у офиса «Компьютраста». Я помнила Руслана по фотографиям, которые мне показывал Егор, и одна могла его узнать. А народу у высокого административного здания на проспекте Вернадского, где размещалась Егорова фирма, было полно. Я знала, что Толик уже позвонил, и жутко волновалась, что выйдет из моей затеи. Вдобавок пошел мокрый снег, и сквозь тонированные стекла машины ничего нельзя было толком разглядеть.
— Я подойду поближе, — сказала я. — Отсюда плохо видно.
— Смотри, по ходу не сними кого–нибудь, — Хохол, сидевший за рулем, издал нервный смешок.
— Заткнись, — оборвал Джозеф, поворачиваясь назад. — Как ты дашь нам знать, что он вышел?
— Пойду за ним, — сказала я. — Вы поймете, когда я переложу сумку в правую руку.
— Блин, — проворчал Джозеф, — ты, подруга, не из органов ли часом?
— Нет, просто в кино типа так показывают, — сказала я и вышла, хлопнув задней дверью.
Рабочая сумка, набитая всякими необходимыми проститутке вещами, болталась на моем левом плече. Я пошла ко входу в здание, где постоянно двигались в разные стороны люди, одетые в плащи, куртки и пальто. Большинство лиц мелькало под зонтами, некоторые прятались от слякоти и холода в поднятые воротники. Я подумала, что неплохо бы войти внутрь, иначе я рискую просто не узнать Толгуева, которого видела всего лишь на нескольких снимках. Вдруг он успел отрастить усы или бороду, вдруг стал носить очки? Но вестибюль охранялся ВОХРом, я испугалась, что меня запомнят, и продолжала стоять на улице.
Рядом со зданием, у троллейбусной остановки, пара бабусь торговала сигаретами. Сейчас разноцветные пачки были прикрыты полиэтиленом, и снег падал и таял, делая разные марки сигарет почти неотличимыми. Я остановилась поблизости, вроде бы приглядываясь к сигаретной раскладке. Боковым зрением я замечала, когда кто–то выходил из стеклянных дверей, и внимательно вглядывалась, если это был мужчина.
— Какие вы курите, девушка? — оказывается, я приняла за бабку совсем не старую женщину. Просто одета она была, похоже, в бабкино наследство.
— Да вот, не знаю, стоит ли начинать курить, — сказала я.
Торговка мигом потеряла интерес к моей персоне. Черт с ним, подумала я, Толик извинится перед братками, никто ничего не потерял, кроме времени. Может, оно и лучше, что все так закончилось. А Егор? Оставить все, как есть будет предательством по отношению к нему тоже. Я их обоих предам, и буду тихонько жить дальше, накапливая деньги на московскую квартиру, машину, образование, потом устроюсь на приличную работу, и все у меня будет, как у любой из этих офисных женщин, от которых никто не требует, чтобы они спали с мужиками, вопреки своему желанию. Я стану спокойной и уверенной, такой, как обычная москвичка, пробившая себе дорогу в жизни. Но я не хочу быть, как все! Я хочу большего, чего–то, способного вывести меня за круг забот средней гражданки. Наверное, смерть Толгуева, которого я даже не знаю, и будет событием, меняющим мою жизнь. Ведь, если я стану убийцей, никто не сможет помыкать мной безнаказанно. Появляется что–то новое в душе убийцы, или нет? Но причем тут Егор и память о нем? Тогда, выходит, я лгу себе самой, что делаю все это ради него. И к тому же я не отказываюсь от грязных денег за шантаж. Но все мои деньги грязные, у меня не было бы ни копейки, если бы я хотела с самого начала честно работать. Или деньги все же не пахнут?
Моя голова раскалывалась от нахлынувших мыслей, от волнения и неизвестности, которая была в поведении человека, засевшего где–то наверху, в бетонном офисном муравейнике. Когда станет ясно, что ожидание бессмысленно? Толик мог в чем–то проколоться, Толгуев не поверил и остался у себя, наверное, так и было. Я перевела взгляд на серую машину бандитов, которая продолжала стоять на том же месте, откуда я вышла. Толик наверняка уже вернулся в нее, а я смотрела в другую сторону и не заметила этого. Между нами было метров сорок, но я не видела, сидит ли кто–то сзади. Хотелось, чтобы Толик догадался опустить стекло, сделал что–нибудь, от чего я перестала бы нервничать и бояться. Но его или до сих пор не было, или он не слышал моей мысленной просьбы, болтая с дружками в теплом салоне. Еще десять минут, нет, пятнадцать, сказала я себе.
Человек в черном кожаном пальто озирался по сторонам, как иностранный шпион в дрянном фильме советской поры. Это выглядело немного забавно, и я лишь через несколько секунд сообразила, что передо мной Руслан Толгуев. Я отвела глаза, и он вряд ли обратил внимание на маленькую девушку, стоящую у сигаретной раскладки. Моя увесистая сумка перелетела в правую руку, и я почувствовала, что левое плечо уже успело занеметь. К остановке подъехал троллейбус и Толгуев встал в очереди входящих пассажиров. Я знала, что у него есть машина и водитель, но сейчас ему казалось более удачной идеей проехаться в общественном транспорте. Я втолкнулась в троллейбус, уповая, что Толик с друзьями не отвлеклись на болтовню, и увидели мой знак. Люди закрывали мне заднее стекло, и даже мои попытки встать на цыпочки ни к чему не приводили. Толгуев протолкался к передней двери и вышел через две остановки. Я выскочила из задних дверей и со смесью облегчения и ужаса увидела, что бандиты уже здесь. Двери их машины синхронно открылись, Толик с Джозефом шли на цель, как два Терминатора, грозные и неумолимые. Благо, на этой остановке, кроме Толгуева, вышли только две женщины, и парням не составило труда понять, кто им нужен.
— Марш в машину, — скомандовал Толик, проходя мимо меня.
Джозеф заходил с другой стороны, отсекая Толгуева от телефона-автомата, к которому он направлялся. Я запрыгнула на заднее сидение, тут же услышав грубый голос Хохла:
— Вперед садись, дура! Они ж его запаковать должны.
Я снова открыла дверь, чтобы пересесть, и увидела, как метрах в тридцати от меня Джозеф стоит перед Толгуевым, обращаясь к нему. В руках у бритоголового я разглядела сигарету — видимо бандит просил огонька. Толик пружинисто подошел к Толгуеву сзади и ткнул ему в поясницу огромный кулак, в котором что–то блестело. Я опустилась на переднее сидение и закрыла глаза.
— Ведут лоха, — удовлетворенно сообщил Хохол. Из его голоса — странное дело — исчезла тревога.
Я заметила, что двигатель он не выключал, готовый сразу тронуться. Сейчас, как и в отделении милиции, когда я общалась с операми, мне подумалось, что все дела, хорошие и плохие, лучше, когда проводят профессионалы. Похоже, люди делятся на них, и на бесполезных болтунов. Сзади послышалась возня, раздался звук закрываемой двери, и в тот же миг Хохол сорвал с места машину.
Теперь важно было не нарваться на проверку ГИБДД, поэтому мы ехали, соблюдая все правила. К тому же был день, и потоки машин запруживали выезд на МКАД.
— Почему бы не разрулить вопросы на месте? — голос Толгуева я слышала впервые и сразу напряглась, чтобы не пропустить чего–нибудь важного. — Кто вы такие, пацаны?
— Нам сказано доставить вас к шефу, — степенно произнес Толик.
В его голосе не слышалось и признака волнения, а вот его собеседник заметно нервничал, хотя и старался не проявить этого.
— Я думаю, произошла ошибка, — продолжал Толгуев. — У меня нет никаких проблем с крышей. Может, было бы лучше, если бы вы с ними пообщались напрямую?
— А кто у вас крыша? — поинтересовался Толик.
— ОБОП, — сказал Толгуев. — Давайте сделаем звоночек, если не верите.
— Чего нам лишнее на себя брать, уважаемый, — отозвался Толик. — Вот приедем к шефу в гости, там и позвоните.
— В гости обычно по-другому приглашают, — сказал Толгуев. — Я бы не отказал, ей-богу. А вы, точно дикие, навалились, везете незнамо куда. Если речь пойдет о бизнесе, то так дела не делают.
Я подумала, что попытки Толгуева прощупать цель его захвата выглядят довольно–таки жалко. Видимо, Толик был того же мнения, продолжая изображать туповатого исполнителя.
— О бизнесе, о бизнесе, — сказал он миролюбиво. — Хочет вам шеф предложить кое–что, вот нам и сказал, доставить в целости и сохранности.
— И что именно хочет шеф от меня?
— Ну, этого нам в точности не докладывали. Не нашего уровня дело–то. Но я бы вас попросил передать шефу, когда вы вдвоем говорить будете, что мы с вами хорошо обращались, без обид. Согласны?
— Да, конечно, — я услышала, что Толгуев говорит уже немного бодрее, и мне стало смешно, как такой серьезный человек ведется на простейшую разводку, которую не проглотил бы и школьник.
А у меня самой хватило бы духу попробовать вырваться из лап двух здоровенных бугаев, броситься бежать, звать на помощь? Да, я уже делала это в Брянске, но тогда все–таки было расстояние между мной и подонками, и сейчас я не могла бы сказать наверняка, что бежала бы, если бы они были совсем рядом. Угроза жизни ломает людей, но до этого дня я понимала истину скорее умом, а на даче Толика осознала ее всеми своими чувствами.