«На самом деле, в городе для демографического баланса давно открыли военное училище и построили секретный ящик, но слава осталась прежней, — мужики до сих пор приезжают к нам в поисках невест. Устроители конкурсов красоты тоже не забывали об ивановских невестах, и в конце восьмидесятых у нас открылось несколько модельных агентств, и состоялось два или три конкурса. На одном из них я тоже затесалась в массовку — после училища хореографии у меня, казалось, были неплохие шансы на проход во всесоюзный отбор. Двигалась я точно лучше всех участниц, но мне было сказано, что мои метр шестьдесят восемь — это не то, что нужно для подиума, и я осталась за бортом финала.
Понятное дело, там были десятки таких, как я, не прошедших конкурс, но я расстроилась больше остальных. Веришь?»
Я верила, зная Машу, в это — без вариантов.
«Тогда к нам подходила такая участливая дама и советовала, якобы от себя лично, отправиться в одно из городских агентств, которые интересовались моделями для фотосъемок. Я не с Луны упала, и хотя все кругом говорили, что так вербуют проституток, но решила пойти. Что мне было, в общем–то, терять? Короче, они предложили нам с другими девчонками, которые тоже явились устраиваться, работу в Турции. Я не хотела ехать, но на всякий случай оставила у них анкету с фотографиями. Сказала, что в Европу бы, наверное, согласилась, а гарем какого–нибудь паши обойдется без меня.
Но, что интересно, я таки оказалась в Турции всего через месяц. Но не от них, а мой руководитель в хореографическом училище набрал шесть танцовщиц для одного турецкого импрессарио. Послал с нами руководителем свою жену, а я ведь их семью с детства знала и не могла отказать. Но ты не думай, ничего страшного не произошло, только пришлось выступать раза по три за вечер, и мы уставали, как проклятые, возвращаясь под утро в дешевую гостиничку в районе Аксарай. Ну, как сарай, пардон за каламбур, даже душ был там такого размера, что и тебе бы тесно пришлось. А когда подошло время расчета, турок сослался на временные трудности и внаглую нас кинул. Там же я могла ехать с клиентами в отели после выступлений, но нам всем сказали, что это крайне нежелательно для имиджа коллектива, а ведь клиенты предлагали хорошие деньги и подарки к тому же… Одна из наших наплевала на имидж и съездила пару раз. Мы волновались, что ее украдут, но это все страшилки для дураков оказались — она хоть заработала что–то, а мы в Москву добирались на автобусе, без копейки, голодали по дороге. Я злая была, не передать, думаю, теперь буду давать только за деньги. И главное — баксы вперед!
Словом, завидовала обычным проституткам, представляешь?»
Я кивнула, помня о том, что Маша просила не перебивать.
«Через неделю после моего возвращения домой вдруг раздается звонок из агентства для съема, то есть, съемок. Думала послать матом, если снова Стамбул начнут предлагать, но оказалось, что меня приглашали на обычное свидание. Какой–то вроде бы москвич признался, что заплатил агентству за просмотр анкет ивановских красавиц, и, увидев мои фотографии, потерял покой и сон. Что бы ты сделала, услышав такое по телефону? Можешь не отвечать, я встретилась с ним через час, в центре, у входа в театр.
Наверное, ты думаешь, что это был какой–нибудь плешивый московский толстячок, фалующий провинциалок, и это у него было хобби, играть с наивными дурочками в любовь. Ничего подобного. Он вышел из крутой по тем временам «Волги», поджарый, с проседью, лет под тридцать, высокий, одетый, как на картинке… Словом, я всегда была о себе не самого низкого мнения, и тут решила, что вот она, моя судьба.
Его звали Сергеем, он сразу сказал мне, что он волк-одиночка, что у него и фамилия Волков, и друзья зовут его Волк. Бляха-муха, только по дороге в Москву мне показалось, что так не бывает: Сергей Волков — Серый Волк. Слишком уж складно все получается. Но мне только восемнадцать стукнуло, и я не стала слишком задумываться».
— У нас в школе Миша Медведев учился, — подала я голос. — Правда, он был совсем не похож на…
«Я же просила не перебивать, — сказала Маша. — Так вот, с этим Сергеем мы провели волшебную неделю в Москве, а потом Сергей на моих глазах проиграл в карты свою крутую тачку. Он был аферист и катала, а такие люди умеют разводить, как никто другой. Я поверила, что у моего любимого, в самом деле, проблемы, и в тот день сказала ему, мол, сделаю все, чтобы тебе помочь. Он выглядел очень взволнованным, пообещал, что обязательно что–нибудь придумает, что деньги — дело наживное, и мы ночью снова исступленно трахались, пока не рассвело, а на следующий день сели на поезд и поехали в Одессу. Тогда еще это была одна страна, и никаких именных билетов пока не выдумали.
Как раз был конец июня, пляжи были забиты отдыхающими, и мы, такие красивые оба, легко знакомились с людьми, в основном с одинокими курортниками, которые норовили подснять пару. В общем, этот сукин сын просто обворовывал теток, которые думали, что затевают грандиозный курортный роман, а я своим ухажерам подмешивала клофелин в алкоголь. Знаешь, что это такое?»
Я слышала истории про этот препарат, который способен в сочетании со спиртным резко понижать кровяное давление, и знала, что это может быть опасно. Но Маша была первой из моих знакомых, кто признавался мне в том, что лично имел с этим дело. Я попыталась представить Машку, которая хладнокровно роется в карманах потерявшего сознание ухажера. Картина мне не понравилась.
«Словом, мы выставили нескольких лохов на бабки, а потом очередной дядька заподозрил что–то, отнял у меня сумочку и стал в ней рыться. Найдя две ампулы, он ударил меня, а я сказала, что это мое лекарство. Оказалось, что у него был шприц, и он захотел тут же втереть меня этой дрянью, представляешь? Я говорю, мол, сегодня я уже ввела дозу, а он не верит, говорит, зачем таскаешь тогда с собой? И рвется в ментуру звонить.
А по нашему с Волком плану, я должна обождать, пока клиент отрубится, и впустить Волка в квартиру. Шмонать вдвоем легче, быстрее, и ошибок меньше. Короче, понял Сергей, что я дверь не открою, принялся звонить. Но дядька, не будь дурак, слышит звонок и сам в ментовку наяривает по телефону. Я кричу, что, мол, засажу тебя за изнасилование, и начинаю рвать на себе одежду.
— Дура, — он отвечает, — я же насильник, и я их вызываю?! Да я тебя и не трогал еще, любая экспертиза подтвердит.
Я понимаю, что еще минута — и конец моей свободе и мечте о высшем образовании.
— Сергей! — кричу, — не колоти в дверь, мы обо всем договоримся. Иначе милиция приедет.
Серый там выматерился, слышу, но стучать и звонить перестал. А я падаю на колени перед ушлым дядькой этим и говорю:
— Не звоните в милицию, пожалуйста, я вам все сделаю, что захотите.
Он с минуту поколебался, но у него номер был уже набран, и там, в трубке, отвечают, мол, дежурный по городу и все такое.
— Вы извините, тут недоразумение вышло, — он говорит, прижимая трубку к голове. — Мы с девушкой познакомились, и мне показалось, что она имеет преступное намерение, но теперь все уладилось. Претензий нет. У вас нет претензий, девушка?
— Нет, никаких, — сказала я в поднесенную трубку. Дядька одобрительно улыбнулся мне. — Моя фамилия? Ющенко, Виктор Семенович, из Киева. Извините за беспокойство. — И трубочку положил. — Теперь, ненаглядная моя, надеюсь, ты еще помнишь, что твои ампулки у меня?
— Помню, — говорю, вставая и отряхивая колени. — Но ты вряд ли второй раз будешь им голову морочить. У них и так работы хватает.
— Ну, смотри, — и он снова набирает 02.
— Стой! — я нажимаю на рычаг и говорю: — Чего ты хочешь?
— Тебя, моя сладкая, всего один разочек. И разойдемся без проблем. А то, наверное, у тебя уже длинный список жертв, и есть такие, кто твои приметы милиции описал. Хочешь лично проверить в отделении?
Говорит это и улыбается, доволен собой, как сытый котяра. Наверное, мне надо было сказать, что он теперь до конца отпуска из квартиры не выйдет, если не отпустит меня, потому что он уже слышал, что я не одна, и мой дружок подкараулит его в подъезде за наглое принуждение. Но вместо этого я сняла с себя все, кроме босоножек, и легла тут же в комнате на тахту. Представляешь, раскрытые окна, роскошный закат на юге, крики чаек и детей, играющих на улице, облупленный старый одесский дом — и вонючий пятидесятилетний мужик дышит мне в лицо и ебет, как суку…»
— Почему так драматично? — я подняла брови. — Обычная разводка на запугивании, просто неприятный секс.
Маша покачала головой, уголки ее губ двинулись вниз.
«Это было на втором этаже, и Сергей умудрился залезть на балкон по виноградной лозе. Он слышал через дверь общение с милицейским дежурным и понял, что никто не приедет. Я пару секунд видела его перекошенное от злости лицо, а потом он схватил со стола бутылку вина — тогда все ухажеры на юге считали своим долгом распить сухое вино с девушкой, перед тем, как тащить ее в постель. Водка летом хуже идет. Этот Ющенко в последний момент что–то понял по моему взгляду и начал поворачивать голову, но не успел. Я зажмурилась за миг до того, как кровь и вино вперемешку хлынули мне на лицо. Еще повезло, что осколком стекла не зацепило… Я не знаю, выжил он, или нет. На этом мужике было столько крови, и лежал он неподвижно, но мы не притрагивались к нему, и ушли, как только я умылась.
На следующее утро мы сели в автобус до Ялты, и там снова занялись тем же самым. Хоть я и хотела удрать домой, но Волк сказал, что теперь я прошла боевое крещение, и мы вместе до гробовой доски. Он жил, как безумный: напивался, курил траву, выигрывал в карты, обхаживал стареющих баб, любил меня, воровал, дрался, унижал официантов, грабил тех, кого я опаивала клофелином, проигрывал в бильярд. У него всегда была куча идей в голове, и все они были криминальными. Кажется, если бы ему заплатили, чтобы он месяц жил, как нормальный человек, он бы повесился с тоски на следующий день. Он постоянно напоминал мне, какая я красивая, сексуальная, классная, как он любит меня, но при этом не забывал отправлять меня чуть ли не ежедневно на поиск новых жертв. Я бы все–таки ушла от него, но Волк знал обо мне все, и мне было бы страшно жить, зная, что в любую секунду он может появиться на пороге и начать меня шантажировать. С другой стороны, я не могла не понимать, что рано или поздно очередная жертва снова почует неладное, и я могу поплатиться за это свободой и жизнью.
Между тем, Волк повстречал знакомых московских бандитов, и они пустились в такой разгул, что у меня появилось чувство, будто все это происходит не со мной. Это был конец восьмидесятых, и я тогда даже не подозревала, что существует столько разной наркоты! Но не это и не преступления, в которых мы участвовали, напрягали меня больше всего, а то, как Волк называл меня любимой и принцессой, но буквально через минуту подсовывал под своих корешей. Там было еще много девок, некоторые считали себя подружками бандитов, но большинство из них парни просто снимали на танцплощадках, или прямо на набережной, то есть, я видела, что ни одна постоянная любовница этих людей в оргиях не участвовала.
— Как ты можешь обращаться так со мной? — возмущалась я. — Почему ты хочешь, чтобы я была, как все эти девки, которые просто отрываются по жизни? Ни один из твоих корешей не позволил бы вести себя так со своей девушкой. И ни одна из этих одноразовых телок не позволила бы такого в своем городе, общаясь со своим парнем. Выходит, они все здесь просто развлекаются на отдыхе, а мы так живем!
— Малыш, ты мыслишь, как провинциальная мещанка, — отвечал Волк. — Это и понятно, если вспомнить, откуда я тебя вытащил, чтобы показать настоящий мир. И вот, вместо благодарности за то, что вместо ивановского убожества ты купаешься в теплом море, ешь и пьешь самое лучшее, не отказываешь себе в нарядах и вообще ни в чем, ты вдруг несешь высокоморальную чушь, и амбиции прут из тебя, как дерьмо из прорванной канализации. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую я тебе подарил?
— Ты подарил? — я хохотала в его самодовольную рожу. — Да я сама зарабатывала все эти клофелиновые бабки, подставляясь под каждого урода, а ты обычный сутенер, и сам это знаешь. Тебя твои же бандиты презирают, потому что только такой подонок, как ты, берет свою девушку на оргии с блядями.
— Заткнись, истеричка! — говорил Волк и покидал комнату.
В принципе, я нарывалась на то, чтобы он меня ударил, но Волк не хотел, чтобы я в такой момент окончательно сорвалась с катушек, ведь я была ему нужна. Я чувствовала это и провоцировала его все более изощренно. Ты же понимаешь, как может достать мужика женщина, которая с ним живет?»
Я снова кивнула в ответ.
«В общем, наступил какой–то вечер, когда я заявила при всей этой публике, благополучно собравшейся за ужином в алуштинском ресторане, что их Волк на самом деле не более, чем шакал и обычный сутенер, с которым правильному урке знаться впадлу.
Волк побледнел и сказал, что я обкурилась, но самый авторитетный из бандитов заявил:
— Убери от нас эту сучку и разбирайся сам со своими делами. Не порти нам застолье.
Дома он меня, наконец, избил, но мне только стало от этого легче — теперь я знала, что буду делать. Еще через день мы отправились в Ригу, чтобы на прибалтийских курортах продолжить наш промысел. Я вела себя образцово перед ним, извинилась за крымский инцидент, и он успокоился, несколько раз, правда, сказав, что я отношусь к тем женщинам, которые от побоев становятся только покладистей. Вроде, как это наша русская черта в бабах, и тем же латышам этого не понять. Я улыбалась, слушая это. На следующий день мы собирались ехать в Юрмалу, где Волк договорился о встрече с кем–то из своих бесчисленных знакомых. Он, и правда, сходился с людьми невероятно легко — не отнять у него этой черты в характере.
В общем, я уже заканчиваю. Накануне отъезда я устроила ему феерический вечер любви, а бутылку водки зарядила тройной дозой клофелина, как он сам меня и учил. В последний момент он что–то заподозрил, но уже ноги не держали его, и он свалился посреди комнаты съемной рижской квартиры. Я собрала свои вещи и этой же ночью уехала в Москву. Некоторое время я тряслась, ожидая, что Волк нагрянет ко мне в Иваново, но мать никто так и не побеспокоил. Я же поступила в институт легкой промышленности, куда в те годы и конкурса–то почти не было. Через пару лет прибалтийские страны отделились, и я поняла, что теперь могу вздохнуть спокойно.
Вот такая история».
Маша пристально смотрела на меня, ожидая реакции, но я не знала, что следует говорить.
— Ты еще кому–то рассказывала об этом? — спросила, наконец.
— Нет, честное слово, — ответила она. — Я всегда знала, что мне нужно поделиться с близким человеком, но мой муж был полным ничтожеством и синяком. Даже Волк был больше личностью, чем он, хотя и был порочный до костей. Как такое возможно: ведь нас всегда учили, что добрый человек — это уже много. А муж был добрый, но личностью не был, а Волк был. Почему так?
— Ну, видишь ли, — улыбнулась я. — Вот, к примеру, ты, и добрая, и красивая, и личность, — столько сразу хороших качеств дано человеку. А другие оказались чем–то обделены: твой муж не был личностью, Волк оказался недобрым, а во мне красоты на самом донышке…
Машка рассмеялась, и я видела, как ее глаза блестят от слез.
— Иногда я хочу тебя нашлепать из–за твоего лукавого язычка, а иногда хочу тебя очень сильно обнять и расцеловать. Что мне делать, скажи?
— Только дай мне принять ванную, — попросила я, наконец–то, переставая раскачивать стул.
Тимур Ахарцахов прилетел из длительной командировки к концу зимы, и по телефону сказал, что меня ждут подарки из Америки. Я была рада видеть его и без всяких подарков, но, чтобы доставить ему удовольствие, визжала от восхищения, разворачивая свертки и флаконы. Я ничего не стала говорить ему об аресте в клубе, потому что хотела отмести даже гипотетическую возможность того, что я могу скомпрометировать такого человека. Хоть он и не был государственным чиновником, а его восточная жена сидела дома тише воды, ниже травы, но все–таки роль любовницы столь значительного человека налагала определенные обязательства. Скажем, в Москве было более-менее комильфо появиться в обществе с молоденькой танцовщицей, но если бы та же самая любовница оказалась вдобавок подозреваемой в торговле наркотиками, это был бы уже явный перебор. А мне очень хотелось проводить больше времени в кругу знакомых Тимура, и я обрадовалась, когда он заговорил о поголовном увлечении теннисом в чиновничьих кругах. В принципе, в Москве все знали, что нужную подпись легче получить на корте, чем в официальном кабинете, и чиновный люд выстраивался в очередях к тренерам по теннису.