Маркус поднялся и натянул собственные перчатки.
– У тебя есть серебро фей, – проговорил он. – Словно голубое небо с серебряной пылью. Это намного, намного красивее.
– Голубое небо с серебряной пылью. – Она задумалась. – Тогда и у Ливи тоже. И у мамы.
– Да.
– Да, – повторила она, удовлетворенно кивая. Делия взяла его за руку, посмотрела вверх и улыбнулась.
Это была всего лишь детская улыбка, полная доверчивой невинности, и крошечная детская рука в варежке, сжимавшая его руку. Ни то, ни другое не должно было беспокоить или удивлять его. Но он все равно был обеспокоен, потому что слишком глубоко ощутил этот маленький жест, словно что-то кольнуло его в какую-то чувствительную область сердца, задело старую рану.
Он отвел глаза от невинного, запрокинутого лица девочки и слишком хорошо знакомых серебристо-голубых глаз, и тревожащее ощущение прошло. Маркус сказал себе, что просто сбит с толку, вот и все, а кроме того, излишне чувствителен из-за недостатка сна.
Кристина сидела в гостиной, вышивая носовой платок, и слушая, как Пенелопа изливает беспокойство по поводу устройства Рождественского бала, который должен был состояться на следующую ночь.
– Не могу придумать, что можно сделать. – Оттолкнувшись от загроможденного письменного стола, Пенни сложила руки на едва заметно округлившемся животе. – Едва ли я смогу попросить мисс Николс держаться подальше. И бессмысленно надеяться на то, что она сломает ногу. Когда она узнает, что Маркус здесь, то непременно приедет, даже если ее принесут на носилках.
– Я так понимаю, что мисс Николс пытается женить на себе мистера Грейсона. – Кристина воткнула иглу в ткань с гораздо большей силой, чем было необходимо.
– Она охотилась бы за ним с собаками, если бы это было возможно. А так как мисс Николс не может этого сделать, то будет надоедать ему до смерти.
– Мисс Николс – ваша близкая соседка, – проговорила Кристина. – Едва ли вы могли не пригласить ее, даже если бы и знали, что он приедет. Кроме того, мистер Грейсон может не возражать против ее интереса. – Она ощутила укол чего-то неприятного, напоминающего ревность. Кристина сердито уставилась на узелок, который только что завязала. – Я полагаю, что она выросла весьма привлекательной. Мисс Николс была очень красивым ребенком, когда я впервые… когда я в последний раз видела ее на вашей свадьбе.
Пенелопа слегка повернулась в кресле.
– Тогда мы сами едва вышли из детского возраста. Ведь именно тогда ты в последний раз видела Маркуса?
Кристина натянуто кивнула.
– Тогда, осмелюсь сказать, ты заметила, как сильно он изменился.
– Я надеюсь на это, – послышался мужской голос от двери. – Мне бы не хотелось выглядеть зеленым юнцом, когда я нахожусь на волосок от старости.
От звука его голоса сердце Кристины сделало быстрый, глупый скачок, точно так же, как это было в прошлом, когда он подходил близко к ней. Она стиснула зубы и решительно повернула голову к двери.
Маркус прислонился к дверному косяку, его глаза казались темными и непроницаемыми в тени дверного проема. Физически он мало изменился. Десять лет назад он уже был высоким, поджарым, но мускулистым и сильным. Зрелость добавила немного ширины его плечам и крепкой груди… но она ведь заметила все это и раньше, упрекнула себя Кристина. Ради всего святого, ведь ей не нужно было снимать с него мерки. Она с трудом отвела взгляд.
Маркус сам пробил себе дорогу в мире – самостоятельно, размышляла она, прислушиваясь к тому, как Пенни дразнила его за подслушивание. Люди когда-то не доверяли ему, потому что Маркус Грейсон создавал собственные правила, не уважал никаких авторитетов, не признавал границ, устанавливаемых другими. Но за время, прошедшее с их знакомства, он дерзнул, рискнул и выиграл, ошеломив мир размерами своего успеха. Теперь он обладал и богатством и властью, и это накладывало свой отпечаток.
Но это не объясняло, почему, когда Маркус оттолкнулся от косяка, его фигура ростом не менее шести футов, казалось, заполнила собой комнату, или почему все ее пять чувств ощетинивались и реагировали на его малейшее движение.
Кристина ощутила на себе его проницательные золотисто-зеленые глаза – быстрый оценивающий взгляд, который задержался всего на несколько секунд. И все же ее кожу стало покалывать, а под ней разлилось тепло, словно под его руками, и она ощутила словно эти руки раздевают ее… дразнят… а затем покидают.
Она резко воткнула иглу в ткань.
Маркус остановился на минуту, чтобы заглянуть через плечо Пенни и пошутить насчет ее приготовлений к вечеринке, которым мог бы позавидовать Веллингтон во время военной кампании. Пенни рассмеялась и ответила еще одной шуткой.
Затем он двинулся к Кристине. Она ощутила неистовый внутренний трепет, и в памяти всплыло воспоминание, от которого на ее шее появился унизительный румянец.
На следующий день после того, как она впервые заговорила с Маркусом, он нашел ее в одиночестве в этой гостиной. Она смотрела в окно и мечтала.
Девушка услышала, как он подошел к ней сзади, но не сдвинулась с места. Тогда Кристина ощутила такой же внутренний трепет и смущающий жар, и такое же беспокойство, смешанное с предвкушением. Маркус стоял позади нее, не произнося ни слова. Она затаила дыхание, ожидая, размышляя, что произойдет дальше, все это время испытывая страх, что кто-то войдет – и надеялась, что кто-то это сделает. Затем Кристина ощутила его дыхание, словно шепот, коснувшееся ее шеи, отчего по ее позвоночнику пробежала теплая дрожь, от шеи до кончиков пальцев.
– Я просто хотел побыть рядом с вами, – произнес тогда Маркус, его голос был таким тихим, что удивительно, как она расслышала эти слова за отчаянным стуком своего сердца.
Ее идиотское сердце и сейчас отчаянно забилось, когда Маркус остановился в считанных дюймах от ее кресла. То, что она ощущает – это вполне разумное беспокойство, сказала она себе. Если Маркус все еще раздражен из-за того, что она здесь, то он может сделать ее пребывание некомфортным. А она должна остаться. Ее дом был сдан на следующие двенадцать месяцев, двоюродная бабушка Джорджиана уехала в Шотландию, так что Кристина застряла в Греймарче до Нового года.
А в этот момент она ощущала, что застряла в кресле, над которым нависло высокое мужское тело.
– Я пришел спросить, не порисуете ли вы вместе с нами, миссис Траверс.
Его звучный баритон раздался прямо над ее склоненной головой. Кристина уставилась на его сияющие сапоги, остановившиеся на расстоянии ладони от ее серых шевровых туфелек. Ей не хотелось смотреть на Маркуса до тех пор, пока она не вернет себе быстро ускользающее самообладание. Один раз он уже заставил ее покраснеть, и Кристина скорее умрет, чем сделает это снова – словно неловкая школьница, какой она была десять лет назад.
– Прошу прощения? – В ее голосе слышалась приводящая в ярость, почти инфантильная дрожь. Она воткнула иглу в носовой платок.
– Мы решили рисовать драконов. Делия и Ливи сказали, что у вас большой опыт в рисовании драконов.
– О. Я… что ж, это очень любезно, но… – Ох, замечательно – теперь она еще и спотыкается на словах, словно косноязычная девчонка.
– При этом Делия не хочет надевать блузу, которую, по настоянию Ливи, должна надеть, – продолжил он. – Что ставит меня в очень затруднительное положение.
Кристина быстро подняла голову, но не настолько быстро, чтобы не увидеть стройное, мускулистое мужское тело, разглядеть его от сапог до сияющего в его глазах золота. Неужели она увидела веселье в этом взгляде – или это насмешка?
– Господи Боже, Маркус, – воскликнула Пенни, – разве ты не мог предоставить это няне?
– Прежде я должен выяснить все факты, – ответил он. – Кто его знает, а вдруг ребенок испытывает ужас перед блузами. Мне говорили, что у детей могут быть странные антипатии. Так как во всех остальных случаях она вела себя вполне покладисто, то я пришел к выводу, что столкнулся с глубоко укоренившейся антипатией.
Кристина обрела голос.
– Это и есть антипатия, – проговорила она. – Но не ко всем блузам, только к тем, которые принадлежат Ливи, потому что они накрахмалены.
– Вот, я так и знал, что должно быть какое-то объяснение, – триумфально заявил Маркус своей невестке. Он повернулся обратно к Кристине. – Накрахмален, вот как? Делия заявила, что блуза ужасна, и она не наденет ее.
– Ни за что не наденет. – Кристина поднялась. – Я не подумала объяснить это горничной. Я пойду и найду одну из блуз Делии – ненакрахмаленную – и…
– И найдите еще одну для себя, – подсказал он. – Вы же не захотите испортить свое платье драконьей краской.
Да, конечно, и еще один для себя. Маркус пришел только потому, что хотел передать ей детей с рук на руки. Решительно подавив приступ разочарования, она поторопилась выйти из комнаты, чтобы найти треклятые блузы.
Глава 2
Маркус намеревался оставить детей на попечение Кристины, и отправиться туда, где смог бы привести мысли в порядок – потому что похожие на ангелочков близнецы расстроили их до тревожной степени.
Он обнаружил, что присматривать за маленькими девочками совсем не то же самое, что играть с шумными и драчливыми маленькими мальчиками. Кристина назвала своих дочерей сорванцами, но для Маркуса они казались хрупкими, как фарфоровые куколки. На улице он обнаружил, что волнуется сначала о том, что девочки недостаточно тепло одеты, а затем – что им слишком жарко, и, как следствие, они могут простыть. Каждая игра казалась слишком грубой; любое место, которое он раньше считал абсолютно безопасным для детей, внезапно стало чревато опасностями.
Понимая, что его беспокойство абсурдно, он воздержался от каких-либо действий, и, как и следовало ожидать, никакой трагедии не произошло, никто даже не поцарапал коленку. Но все равно, Маркус провел все это время на грани паники.
Когда они наконец-то оказались в безопасности в помещении, он едва начал расслабляться, когда Делия закатила истерику по поводу блузы, отчего в его голове снова зазвучали тревожные сигналы.
Маркус сдался и отправился за их мамой – и столкнулся с другими, гораздо худшими трудностями.
В гостиной его застигли врасплох, потому что Кристина покраснела, когда он заговорил с ней, а ее румянец притянул его слишком близко. Запах лаванды струился вокруг нее, и, пока Маркус наблюдал за нежно-розовой краской, медленно заливающей ее шею, к нему снова подкрался призрак давно изгнанных воспоминаний.
Однажды, в этой самой комнате, Маркус хотел прикоснуться губами к покрасневшей коже ее шеи, но не осмелился, только стоял и позволял ее запаху проникать в его кровь и сводить с ума.
Несмотря на все усилия избавиться этого воспоминания, оно все еще маячило в его сознании. Румянец давно исчез с лица Кристины, и сейчас она выглядела довольно холодной, сосредоточенной на рисовании. Маркус сидел на другом конце стола, стоявшего в детской, его племянники прилежно работали по обе стороны, но он не мог сконцентрироваться.
Комната была уютной и теплой. Время от времени запах лаванды подкрадывался к нему, а затем исчезал. Если бы этот запах только решился и выбрал одно из двух – оставаться или нет – то Маркус тоже смог бы примириться с ним и начал бы работать – или вышел бы из комнаты. Но ее запах продолжал появляться и исчезать, оставляя его в неуверенном и беспокойном состоянии.
Когда он уже в сотый раз поднял голову, то обнаружил, что Делия рассматривает его, причем так серьезно, что он не мог не улыбнуться. Она ответила ему озорной улыбкой. Затем девочка соскользнула со стула и засеменила к нему. Она остановилась рядом и приподнялась на цыпочки, опираясь одной рукой о предплечье Маркуса, пытаясь вглядеться в его картинку, лежащую на столе.
Маркус поднял ее и посадил к себе на колени. Ему даже не пришло в голову спросить, хочет ли она там оказаться. Он поступил рефлексивно. И, должно быть, это действие оказалось правильным, потому что Делия расположилась на его коленях как дома и предложила помочь. Даже для семилетнего ребенка было ясно, что он не достиг какого-либо успеха в рисовании.
– Я могу полоскать для вас кисточку, – проговорила она, – и помогу вам выбирать цвета.
Ливи обиделась на эти слова.
– Ты не знаешь, какие нужны цвета. Твой дракон – розовый с голубым.
– Может быть, мистеру Грейсону нравятся розовые с голубым драконы, – проговорила Кристина. – А если нет, то он вполне может сказать твоей сестре об этом. Смотри за тем, что ты делаешь, Ливи. Хвост твоего дракона готов перебраться с бумаги на стол.
Ливи нахмурилась.
– Я его испортила. – Игнорируя ободряющий шепот матери, девочка сползла со своего стула, схватила рисунок и засеменила к Маркусу.
– Он испорчен, – заявила ему Ливи, ее лицо приняло печальное выражение, когда она подняла рисунок вверх. – Делия заставила меня испортить его.
– Я этого не делала, – проговорила Делия.
– Он не испорчен, – произнесла Кристина, – и нечего досаждать мистеру Грейсону.
– Дракон всего лишь поврежден, – отметил шестилетний Робин.
– Дядя Маркус исправит его, – утешил Ливи его брат, потрепав ее по голове со всем снисходительным превосходством восьмилетнего возраста.
– Тебе придется самой исправлять его, – заявила Делия. – Я помогаю мистеру Грейсону с его драконом.
Маркус услышал слабый, задушенный звук, подозрительно напоминавший смех, с другого конца стола. Но когда он бросил взгляд в ту сторону, выражение лица Кристины стало совершенно серьезным.
– Ты заставила меня испортить рисунок, – обвинила Ливи сестру. – Ты шептала секреты мистеру Грейсону и подсказывала неправильные цвета.
Еще один приглушенный смешок. В этот раз он разглядел, что у Кристины подергивается уголок рта. Этим все и ограничилось. Ни упрека девочкам, ни помощи в том, чтобы установить перемирие.
Маркус взял рисунок у Ливи и рассмотрел его.
– Он вовсе не поврежден, а просто не такой, как все, и поэтому интересен. Мне кажется, что твой дракон имеет что-то вроде странного и загадочного изгиба на хвосте.
Ливи придвинулась ближе и, положив руку на его ладонь, опустила рисунок на уровень своих глаз для тщательной проверки.
– Что такое «изгиб»? – спросила она. – Это красиво?
Маленькая ручка на его руке подсказала Маркусу, в чем дело: если Делия сидит на его коленях, то там же должна сидеть и Ливи.
– Давай я покажу тебе, – сказал он. Маркус переместил Делию на одно колено и посадил Ливи на другое. Пререкания тут же прекратился.
Взяв свою кисточку, он закончил хвост дракона, заставив его закручиваться вверх, в том пространстве, которое Ливи оставила для неба.
Делия забеспокоилась.
– Теперь ее дракон красивее, чем мой, – пожаловалась она.
– Нет, этого не может быть, – ответил он. – Я уверен, что твой дракон очень красив.
Делия покачала головой.
– Нет. Мой дракон ужасен.
– Так как вы выдвинули мистера Грейсона на роль главного художника, то мы должны позволить ему судить об этом. – В голосе мамы девочек прозвучала резкость, а ее лицо слегка раскраснелось, когда она подняла рисунок Делии, чтобы Маркус смог рассмотреть его. Он задался вопросом, не рассердилась ли Кристина, а если так, то на кого именно она сердится.
– Это очень красиво, – проговорил Маркус, переводя взгляд с рисунка на женщину. Он помнил этот утонченный оттенок: розовый цвет, просвечивающий сквозь алебастр. Когда он в первый раз осмелился взять ее за руку, Кристина покраснела именно таким образом, но не отстранилась. Он держал ее маленькую, обтянутую перчаткой руку так бережно, словно это была самая хрупкая яичная скорлупа в мире, и умирал от счастья в течение этого момента, окончившегося слишком быстро. Потом они услышали, что идут другие гости, и Маркусу пришлось отпустить ее руку и притвориться, что он только что, случайным образом, встретился с Кристиной в саду.
Сейчас на ее руках не было перчаток. Руки Кристины были тонкими и элегантными, белыми и мягкими.