— Вон, на той поляне, — указал Арон. — Там незаметнее. — Федор согласился, но при этом выругался: — Чорт знает, не везет как; в этом раю — чтобы он пропал — мы даже дорогу потеряли.
Вышли на небольшую поляну, усеянную цветами. Лес стал совсем диким. Ни признака человека не было вокруг. Кругом в высокой густой траве росло много ромашки. Трава местами доходила до пояса и вся горела под солнечными лучами зеленым золотом. Сплошной стеною обступили прогалину лесные великаны. Сучья берез, дубов и сосен переплелись в зеленом хаосе. Трещали кузнечики, сверчки. В листве в кустах звенели и пели на тысячу ладов лесные птицы. Усталые путники присели на траву.
— В экую глушь мы попали! — громко сказал Арон. — Здесь точно лесная пустыня. А не вредно было бы перекусить чего-нибудь.
— Да, не дурно было бы, — согласился с ним Федор.
Вдруг — неизвестно откуда, не то сверху, не то со стороны раздался громкий, басовитый голос:
— Эй, вы, которые там на поляне, — ни с места! Да оружие на траву положите, не то мы вас как зайцев перестреляем. Н-у-у-у-у, что ли!
— Падай на траву да отползай к деревьям, — шепнул Арон.
Б-у-х. Бух. Сразу выстрелили в пустоту Арон и Федор. Припав к траве, они стали пятиться к деревьям.
— Ай да стрелки. Вам бы ворон пугать на огороде, — ядовито прокричал все тот же голос. — Да не ползите. Далеко не уползти вам от нас, все одно — наши будете. Ха-ха-ха! Хе-хе! — Завторили баску еще голоса.
— Прячься за деревья, — крикнул Федор. Быстро скрылся за большим дубом. Арон присел у подножья сосны.
— Да не бежите же, дубье, — прокричал все тот же голос. — Все одно — от нас не убегти. Вы у нас все равно, что в плену. Вот что. Давайте-ка лучше потолкуем по-свойски.
— Вы кто такие, храбрецы? — крикнул Федор. — Сами-то как зайцы прячетесь.
— А мы лесовики, — ответил басок. — Мы сами по себе. А вы кем будете? Сказывайте, чтобы знать, кого поймать.
— Мы — государственные служащие.
— Государственные? Хе-хе. Какого такого государству?
— Советского. Вот какого. Оно и у вас, почитай, тоже правительство.
— У нас правительства нету. Мы сами по себе. Вы-то кто же, коммунисты, что ли, будете?
— Да, коммунисты.
С минуту в лесу было молчание. Посвистывали птицы. Трещали кузнечики.
— А вы ж откелева будете? — спросил уже другой, теноровый голос. — Из каких местов? И почему в лесу?
— Мы из Н. бежали от белых бандитов, — ответил Федор. — А вы же кто такие?
— Мы-то — крестьяне. Мы тутошние жители. Деревенские.
— Что же вы в лесу делаете?
— От офицеров спасаемся.
— А не врете? — спросил обрадованный Федор.
— Для че нам врать-то? Вчера ночью из села сбегли.
Обе стороны помолчали. Федор радостно переглядывался с Ароном.
— Вас много? — наконец спросил Арон.
— Оснадцать мужиков.
— А кто из советов с вами есть?
— Председатель есть, — сразу ответило несколько голосов.
— А оружие у вас есть?
— И оружие есть у нас.
Опять помолчали.
— Пусть-ка придет к нам председатель, — крикнул неведомым крестьянам Федор. — Мы ему худа не сделаем, сговоримся, как бы сообща действовать.
С минуту на поляне было тихо. Потом, вправо за деревьями, послышался шум. Из-за большой сосны вышел сухой, козлобородый мужик без шапки и босиком. На нем была грязная холщевая рубашка с раскрытым воротником. Изорванные и заплатанные портки. Мужик шел робко и заметно трусил.
— Иди, иди, не бойся, — подбадривал его Федор, высунувшись из-за дерева. Мужик подошел к ним вплотную.
Юрко бегая впалыми серыми глазами, он с заметной дрожью в голосе спросил:
— Кто вы будете, товарищи? Ваши документы? — Мужик шмыгнул остреньким розовым носом. — Я председатель.
— Многого, братец, захотел, — пошутил Федор. — Документы? Ишь ты какой нашелся.
— Да я что… Да мне что… — залепетал испуганно председатель. — Да мне разве как… Мне ничего. Право слово.
— Ладно уж. Смотри документы. — Федор достал одно из советских удостоверений с гербом и штампом РСФСР. — Вот на.
Арон же показал свой партбилет с фотографической карточкой. Председатель долго разглядывал и карточку и Арона. Потом решил:
— Твоя. Бери. У меня тоже был билет-то. Вчерась порвал. Неожиданно председатель заревел на весь лес благим матом:
— Бра-тцы! Тута св-а-а-аи. Валяй суд-ы-ы. Жив-ва-а-а!
Кругом зашумела листва. Федора и Арона окружила толпа босоногих и бородатых крестьян. У иных из бородачей за плечами торчали винтовки. У одного из них вместо пояса шла пулеметная лента.
— Свои. Наши, стало быть? — спрашивал каждый из них у председателя и внимательно разглядывал новых людей.
— Коммунисты. Как же, — отвечал председатель. — И партийный билет, честь честью. Все на своем месте.
Федор пустил в ход все свое искусство. В несколько минут разузнал о крестьянах все.
В село «Стешино» вчера ночью неожиданно приехали 15 вооруженных молодцов. Они стали ходить по дворам. Арестовывали ни в чем неповинный народ. Грабили. Подняли на ноги все село. Но народ молчал. Потом приехал пьяный поручик в погонах, при шпорах. Он начал всеми командовать. Все бы сошло благополучно, если бы не вздумал поручик собственноручно и всенародно заголить животы двум проходящим бабам и одной девке. И это еще было бы ничего, если бы не стал он тут же безобразить с бабами. Тут вступились мужья за жен, но вступились на свою голову. Мужиков связали по рукам и ногам. На их глазах поручик приказал двум своим молодцам изнасиловать баб. Четверо вооруженных держали баб за руки и за ноги, а трое безобразили. Только тут поднялись мужики. Поручика убили и с ним прикончили 10 вооруженных молодцов. Остальные разбежались. Сами же мужики подобрали оружие убитых. Вместе с живностью, семействами, скарбом ночью же бежали из села в лес. Все село звали с собою, да не пошло.
Наконец, все вопросы были заданы друг другу обеими сторонами. Уже некоторое время крестьяне стояли вокруг Арона и Федора. Почесывали животы, затылки. Поглаживали бороды.
Председатель нашел выход из положения.
— Пойдемте-ка, товарищи, в наши лагеря, — сказал он. — А то, может, вам и того — перекусить? А?
Это предложение было всеми принято с удовольствием. «Лагеря» помещались на дне оврага возле лесной речки. В кустах, разраставшихся на дне оврага, с трудом можно было заметить несколько повозок. Возле повозок жались мужичьи семьи.
Поздней ночью Федор в сопровождении председателя ходил в местечко за сводками. В темноте, под мостком справа, на верхней балке он нашел две шифрованные бумажки. Взбираясь на мосток, он поскользнулся в сырой глине и чуть было не упал в речку. Отошли в лес версты на две, и там при свете спичек Федор прочел шифровки.
В первой бумажке говорилось:
«Восстание в уезде совершившийся факт. Все сов. и партработники и санаторцы арестованы, за исключением секретаря партийного комитета, тов. Шеенсона. Вас, тов. Федосеев, разыскивают всюду. Михеев жив и переброшен вместе со всеми арестованными в сумасшедший дом.
Все арестованные будут расстреляны после того, как в местечко прибудет штаб белой дивизии. Восставших в местечке около 2-х тыс.
Вторая шифровка была короче. В ней значилось:
«Штаб дивизии прибудет через два дня. В рядах восставших отсутствует дисциплина. Процветает пьянство и мордобой. Особенно в офицерской среде. Есть случаи изнасилования женщин и девиц. Крестьянство в массе недовольно поведением белых.
— Хорошо. Очень хорошо, — прошептал Федор, когда прочел шифровку. — Наши дела, председатель, идут в гору.
Председатель шмыгнул носом и с уверенностью ответил:
— А как же иначе? Известно.
В становище они вернулись на рассвете, сильно уставшие. Легли спать на песке и сразу богатырски захрапели.
Арон выполз из-под телеги, куда залез ночью, укрываясь от дождя. Посмотрел на часы, было 9 утра. Все небо заволокли серые пасмурные тучи. Дул ветер — раскачивались деревья и кустарники. Между телег в траве бегали полунагие ребятишки. У реки три бабы что-то полоскали. Где-то ржали лошади.
В стороне к откосу оврага два мужика рыли землю. Возле них стояло шесть человек и курили. Арон направился к ним. Подошел. Поздоровался. Попросил закурить. Закурить ему дали.
— Что делаете, товарищи? — спросил Арон, попыхивая собачьей ножкой.
— Да как что? Видишь, землицу роем. Только беда — всего две лопаты. Вот по очереди и роем.
— А почему бы нам шалашей не сделать? — предложил Арон. — Лесу много.
— И шалаши будем делать. Вон, послухай-ка… рубят… двое там рубят.
— Двое и восьмеро здесь, — прикинул Арон. — А на страже кто есть, товарищи?
— Как же, есть — ребятишки.
— Только?
— А тебе кого еще надобно?
— А где остальные пятеро?
— Ушли в село.
— То есть как ушли, зачем ушли?
— За лопатами.
— Вот дурачье! Да их там как мух переловят. И заставят выдать нас.
— Авось не переловят — огородами пройдут.
Копавшие присели на краю ямы передохнуть. Отирали пот рукавами грязных рубах. Арон взял у одного из них лопату.
— А ну-ка, дай-ка я, товарищ, покопаю.
Крестьяне с удивлением посмотрели на него.
— Могешь, стало быть.
— Ха-ха, — засмеялся Арон. — Я, товарищи, и не то могу; смотрите-ка — кто лучше?
Арон принялся рыть. Твердая черная земля, точно мягкая студенистая масса, легко резалась лопатой. Крестьяне смотрели на Арона с удивлением.
— Здоровяк парень. Смотрись-ко, Ефим.
А Арон, не замедляя и не ускоряя работы, все больше и глубже запускал сталь лопаты в землю. Ему стало жарко.
— Работяга парень, — восхищались крестьяне. Он один уже за двоих наработал.
— Ты бы приотдохнул, парень.
— Ха-ха, — засмеялся Арон. — Я только что начал работу Я работу люблю.
— Молодца! Молодца!
Восемь крестьян долго с восхищением следили за работой Арона.
— Дарма что жид, а молодца, — восторженно вырвалось у одного из них.
— Не жид, а иудей, — поправил его рослый сосед.
— А то тоже жид!
— Эх, ты, недотепа: жид — это все равно, что…..
— А мне что же….. По мне что жид, что иудей — одно слово, — оправдывался первый. — А парень, ей одно слово, работничек. Другие, что из этих… из иудеев, больше по торговой части.
Арон оставил работу.
Уф, жарко, — сказал он, разогнул свою могучую спину и разжал свои пудовые кулаки.
— Жарко.
Мокрая рубаха прилипла пластом к спине Арона. Он подошел к крестьянину — босоногому и без шапки. Крестьянин имел загорелое веснушчатое лицо, окаймленное рыжей бородой веером и копной рыжих волос на голове.
— У тебя, дядя, — сказал Арон ласково, — борода побольше моей, а разум, не в обиду будет сказано, с наперсток. Вот что.
— Да ты не сердись на него, мил человек, он тебя жидом назвал по необразованности, — вступился за рыжего его длинный сосед. — Это он от необразованности.
— Да кто тебе сказал, что я сержусь? Я просто говорю, что надо уметь людей различать. Вот что я говорю. Жид — это глупое слово. Помещики да цари выдумали.
— Это правильно.
Арон похлопал рыжего по плечу. Улыбнулся.
— Чего сердиться? Пусть дураки сердятся. А у кого есть закурить, товарищи?
— У меня. У меня возьми, — сразу предложили трое кисеты.
Опять двое мужиков взялись за лопаты, а остальные уселись на земле возле Арона. Солнце пробилось сквозь тучи. Далеко в небо шли стены оврага, поросшие густым кустарником и травой. Красные глинистые пласты стенок оврага чередовались с серыми песчаными прослойками и на солнце отливали кровью. По голубому небу плыли сотни легких, желтоватых облачков. От земли шел пар. Пахло теплой землею и зеленью.
— Эк его парит, — сказал рыжий мужичонко. — Скоро и ржицу убирать бы! Эх! Эх!
— Да, уберешь, — угрюмо обрезал его лысый в сединах крестьянин. — Тут самим бы прибраться.
— Ничего, — успокоительно заметил Арон. — Не робей, дядя. Белые здесь долго не продержатся. Поверь мне. Те из крестьян, что теперь помогают им, завтра в три шеи погонят их. За белыми помещик и урядник идут. А те по головке вашего брата не погладят. Землю отберут и перепорют.
— Так-то оно так… Что грех таить, не больно уж и Советская власть-то по душе нашим крестьянам пришлась, — угрюмо проговорил седенький старичок. — Ежели бы не этот случай, так и я бы к ним пошел. Вот те свят крест.
— Да, большая прижимка была, — подтвердили другие. — Большая. Да что и говорить — грабеж средь бела дня был.
— Э, да что у вас было, расскажите, товарищи? — попросил Арон.
— Разговор коротенек, — буркнул рыжий. — Грабил упродкомиссар нас — чтобы ему ни дна, ни покрышки.
— Не по совести делал. У кого хлеба было вдоволь, кто взятку давал — у того не брал, а у бедняка — под одно зерно. Вот у меня.
— Знамо дело, — подхватил седенький старичок, — землицу мы получили. А через кого? Через Советскую власть. Это правильно. Это мы понимаем. Только где же закон, чтобы бедного обижать? Это не того. Вот, что плохо.
— Да, упродкомиссар — мошенник, — вскричал Арон.
— Знамо дело, мошенник. Вор, — подхватили все мужики.
— Вор.
— Так надо было бы донести на него в уезд.
— И в уезд думали донести. Только вот грех случился — пришли эти белые. А и стали бы слушать в уезде-то?
— Стали бы, — отрезал Арон. — Стали бы. Значит, упродкомиссар у вас недавно орудует?
— Три недели всего-навсего. А народ весь смутил. Такая стерва. Паршивая овца все стадо портит.
— Ну, а теперь вы как же думаете быть?
— Чего тут думать — домой итти надо. Хлебушка спеет. Ох, ты ж, господи!
— А если не пустят?
— Тогда, стало быть, помирать будем.
— Э! А подраться за свое добро нет охоты у вас, товарищи, или страшно?
— Страшно? Эх, ты — а еще коммунист — чего нам страшно? У нас семьи есть — им есть, пить надо. Не страшно, молодец, а мало нас. Народу мало.
— Это ничего, что мало. Скоро много будет. Я знаю. Сила к нам идет на подмогу большая. Поверьте. Да и у них уже грызня началась между собою. А мы понемногу тут будем орудовать. Живыми-то в руки не дадимся. Так ли, товарищ?
— Чего там! За себя постоим, дело известное.
— А Советская власть придет, ваше вам, товарищи, вернется. Все вернется, до зерна. За это я вам поручусь хоть головой!
— Спасибо тебе на добром слове, — сказали в один голос крестьяне. — Хороший ты парняга. Да нам хоша бы к себе по домам добраться, а там ничего не надыть.
— Доберемся.
— Дай-то бог…..
Перед вечером к Арону подошел председатель. Арон лежал на траве и баловался с детьми.
— Ребята новые пришли — принять, что ли?
Арон вскочил на ноги:
— Да вы-то лучше сами знаете, принять или не принять. Я здешних людей не знаю.
— Ребята тебе старшим велят быть, так что ты уж, тово, сам разберись.
— Ага! Мм.
Арон сразу вошел в новую роль.
— Много пришли-то?
— Сорок человек и восемь баб.
— Откуда будут?
— Из «Васенки» — по суседству.
— Оружие есть у них?
— Почти что нет; кажись, восемь ружей есть.
— Ну что же, надежных прими; подозрительных — тех не принимай. Только ты смотри, председатель: ты мне помогать будешь, а то я ни-ни — ни за что.
— Ладно. Так прислать к тебе старшого — а эти новые пусть шалаши рубят, что ли?
— Ну, да. Постой, председатель. У вас солдаты из унтеров есть?
— Как не быть — унтер есть.
— Пусть и он ко мне придет. Ну, ступай.
Арон радовался тому, что в среде крестьянства всего на второй день после восстания есть такой большой приток в партизаны. «Ведь страда на носу, а из деревень по 40 человек бегут; не от хорошей жизни бегут, — размышлял он. Хорошо. Прекрасно».