Он говорил так же, как и ел: не спеша, со смаком, одновременно набивая табаком старенькую, короткую трубочку, скорее всего, самодельную. На меня он вроде бы не смотрел, словно разговаривал сам с собой. И в то же время я беспрерывно ощущал на себе его острый взгляд.
– Правда, и у них бывают промашки, что говорить! – Он прикурил и теперь попыхивал трубочкой, не вынимая ее изо рта. – Вот был у нас тут такой случай. Пронюхали они, что на одной квартире собираются люди. Что за люди? Что делают? О чем говорят? Как им не попытаться узнать – ведь они же за это деньги получают. Рядом, в соседней квартире, как раз сдавалась комната. Они взяли и послали туда своего человека. Тот снял комнату – вроде из другого города приехал, сдал хозяйке документы на прописку, деньги уплатил – все как полагается. И вот в один прекрасный день хозяина квартиры вызывают в жандармерию. У человека коленки трясутся – жандармерия все-таки. Но идет, как не пойти? Там важный господин такой, в штатском, но чин, говорит ему: «Мы получили сообщение из полиции, что у вас на квартире прописан такой-то». «Так точно, ваше сиятельство». В таких случаях очень неплохо благородие сиятельством назвать. «Так вот, парень, имей в виду, это очень опасный субъект. Если только он начнет речи против Хорти произносить, либо листки совать – бегом к нам. Не прибежишь, сам сядешь в каменный мешок. Ясно? Что будешь делать! Вернулся хозяин домой, рассказывает жене, так, мол, и так, вот какой у нас квартирант человек, надо верным людям подсказать, пусть с ним поговорят, предупредят. Жена слушает, поддакивает, а потом как всплеснет руками: «Бог мой! Да ведь я же его еще не прописала! Завертелась, закружилась, Как бы штрафу теперь не заработать!» Он и глаза вытаращил: «Не прописала? А как же они говорят: прописан!..» Понял? Чуть поторопились господа жандармы. А задумано было неплохо. Здорово задумано! Человека подозревают, о человеке расспрашивает жандармерия – как ему не поверить?
– Если вы думаете, что мы тоже…
– Ничего я еще не думаю, – перебил он меня, теребя свой желтый ус. – Я тебе просто рассказываю, и все. Разве не интересно? Не интересно?
– Интересно, – выдавил я, раз ему так хотелось.
– Ну вот, видишь… А вообще они умеют работать, ничего не скажешь. Иной раз так чисто сработают, шляпу перед ними снимай! Правда, если бы поменьше было всяких там… – он щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, – всяких тути-мути, то им было бы труднее ловить пташек. Но факт, что тути-мути есть – они на них и строят свой расчет. Вот недавно Хуллам одного хорошего парня подловил. Знаешь, кто такой Хуллам?
– Нет, – бросил я зло. – Не внаю, кто такой Хуллам.
– Начальник нашей жандармерии. Хитрая лиса! Или немцы ему так здорово подсказывают… – Он помолчал, посасывая свою трубочку. – А ведь ты, парень, тоже на немца смахиваешь. Светленький, глаза голубые… Нет, я ничего не говорю, всякое бывает… Да, так вот Хуллам этот самый. Схватили они ночью, под утро, нашего парня за делом. А он подстрелил одного и утек. Утром пришел на завод. Они его за воротник. Он отнекивается: «Не я да не я, дома спал». Иди, докажи! Тогда они вот что придумали. Подослали свою бабенку к его жинке. Та и давай ей песни петь на траурный мотив: «Ах, несчастная ты! Знаешь, где твой муж всю ночь пропадал? С Хорват Пирошкой в гостинице «Мирабель». А теперь муж ее его ищет, морду хочет набить». Жена в слезы: «Ах он, подлец такой! Всю ночь его прождала, глаз не сомкнула, а он под утро прибежал, говорит, молчи, что я дома не был. Я ему помолчу!».. А им только и нужно было ее подтверждение, что он дома не спал. Пропал парень!.. Хитрые они, ох и хитрые! Только на минуту допустишь, что они дурнее тебя – и все! Как раз за эту минуту они и обведут тебя вокруг пальца. А ведь тут не тюрьмой пахнет, не каторгой. Проморгал – и готово. Крейцер ломаный тебе цена… Ну так как же, парень? Может, с вами это тоже грандиозное гала-представление? У гестапо здесь сейчас новый начальник. Может, он придумал? Может, у него такой расчет: так глупо, так нелепо, что нельзя не поверить. Тоже ведь ход, а?
Больше я не мог выдержать. Вот кружит и кружит надо мной, как коршун!
– Знаете что, мы совершенно случайно попали в этот ваш проклятый погреб и, если не верите нам, можем уйти.
Он снова засмеялся своим беззвучным смехом.
– Уйти? Ну, нет! Тут уж остается выяснить все до конца. Но как выяснить, как? И ошибиться нельзя. В одну сторону ошибешься – двух парней со света сживешь. И каких парней – русских! Ведь я потом сам в петлю полезу, если узнаю, что ошибся… А в другую сторону ошибешься, сколько хороших голов в мешок с хреном засунут?.. Нет, ты меня лучше не торопи, дай вволю вокруг тебя походить. Видел, как кошка вокруг горячей каши ходит? Все никак не подступится. А потом чуть остынет – хап!.. И не кипятись – не поможет. Раз объявлен тебе шах, бегай своим королем по доске, чтобы мат не поставили. Такие уж правила! Может, потом другую партию сыграем – я сам к тебе под шах попаду. Ну и буду по доске бегать. Такая игра, ничего не сделаешь.
– Пока мы будем с вами играть, его там прикончат, – напомнил я.
– Не бойся. Придет время, пошлю Аги… Ей ничего не стоит, ноги быстрые. Знаешь, какая она танцорка – у-у!
– Знаю, – бросил я зло.
– Знаешь, говоришь? Эх, парень, да что ты про нее знаешь! Без отца, без матери, одна сестра, да и та в сумасшедший дом угодила от веселой жизни… Ну, хорошо, предположим, я тебе поверил, что вы оба русские. Что тогда? Что я должен с вами делать?
Все время я ждал этого вопроса, и все равно он застал меня врасплох.
– Отпустить, – сказал я, помешкав.
– Хорошо, – он согласно кивнул. – Отпустил. Дальше?
– Проберемся к своим.
– Вот и врешь.
Я отвел глаза.
– Врешь! – повторил он. – Ты знаешь, что никуда вам не добраться. Попробуй, доберись без документов.
– Документы есть, – буркнул я.
– Знаю уж я, какие у вас документы. Пустой лист и тот надежнее. Так что же вы все-таки будете делать? Устроитесь покойниками на кладбище?
Он встал из-за стола, и я удивился. Когда он сидел, то выглядел высоким. А теперь оказалось, что я намного выше его. У него было непропорциональное тело. Туловище широкое и длинное, а ноги короткие, будто подрезанные. Он волочил их по полу, словно на них висели тяжелые гири.
Старик сделал несколько шаркающих шагов в мою сторону. Я внутренне весь напружинился. Но он, коротко усмехнувшись, достал с полочки в двух метрах от меня коробок спичек и вернулся на место.
– А может, лучше оставить вас у себя? – Он, не глядя на меня, чиркнул спичкой.
– А кто вы такие?
– У тебя есть выбор? Глаза серые или глаза карие? Кровать с клопами или кушетка с блохами?.. Да и потом ты кое-что знаешь – не может быть! Не поверю, чтобы там, в погребе, ты ничего не узнал. Они же парни такие – прозрачные, как стеклышко. Верно, хорошие парни?
– Ничего, – сдержанно ответил я.
– Жаль вот только, почти никто военной службы не нюхал, дисциплина – никуда! Черный орет по целым дням. Лаци чуть не в драку с ним лезет. А Фазекаш… Прикажи ему – в огонь и в воду. А вот командовать ими не может. Не может – и все! Нет таланта у человека. Не дал бог. Или там черт, все равно!
Ребята в погребе, видать, его очень заботили – он даже оставил свой неопределенный шутливый тон.
– Ну хорошо, мы с тобой сошли совсем на другие рельсы, давай вернемся на прежние… Так, значит, оставить вас у себя? Конечно, при условии, что вы не шпики, а русские.
– Нас это условие устраивает.
– Дай бог, дай бог!.. Ну-ка, подробненько, как вы здесь оказались?
Проверка продолжалась. Я рассказал ему о задании, о том, что случилось с полком, куда мы направлялись. Он слушал очень внимательно, даже дымить перестал.
– Так, значит, третий был венгерский лейтенант?
– Да.
– А как звали этого венгерского лейтенанта? – спросил он. Почему-то именно лейтенант заинтересовал его больше всего.
– Я не имею права говорить.
– Так-так… – Вывалил пепел из потухшей трубки, снова набил табаком и вдруг произнес, не глядя на меня: – Оттрубаи?
Я кивнул. Отказываться не имело смысла. Старик знал больше, чем я мог предположить.
– Он у вас? – спросил я.
– В гестапо… Напоролся на их людей. Плохи его делишки, совсем плохи. Вешать будут.
«О! Горячо благодарен!» – сразу вспомнилось мне. Бедный лейтенант Оттрубаи!
Старик, волоча ноги, подошел ко мне, положил на плечо руку. Она была тяжелая и крепкая.
– Вот теперь я начинаю тебе верить, – он опять непроизвольно повертел головой. – Бог мой, неужели в самом деле русский?
Я вскочил со стула. Он улыбался. Невыразительное плоское лицо с большим выпуклым, как купол, лбом и с маленькими стальными шариками глаз сразу стало мягче и добрее.
– Быстро же ты выучил наш язык.
Я сказал, что знал его раньше.
– Значит, тебя послали потому, что говоришь по-венгерски? Логично… Шани! – крикнул старик. – Шани! Выходи! Что ты думаешь обо всем этом?
Открылась дверь позади меня – она вела из кухни в маленькое темное помещение, очевидно, в кладовую. Оттуда вышел невысокий стройный венгр. Скулы, тщательно выбритые, отливали синью.
– По-моему, он не врет, – произнес он низким глухим голосом и протянул мне руку. – Здравствуй, русский. Я Шандор.
– Я тоже.
Он смотрел на меня дружелюбно, не отпуская руки. Старик стоял в стороне и задумчиво крутил в пальцах ус.
– Куда их девать? Номер с внезапным появлением двоих русских в нашем цирке не предусмотрен.
– Ничего, Бела-бачи, пойдет сверх программы… Я думаю, надо привести сюда второго русского и всем вместе посоветоваться. Было бы здорово, если бы они смогли нам помочь в том деле.
– Погоди еще с делом.
Старик вышел в соседнюю комнату. Через несколько минут в кухню влетела Аги, розовая и заспанная, с отпечатавшимся на щеке плетеным узором.
– Значит, ты русский! Все-таки русский!
И вдруг, стремительно обняв меня, поцеловала.
– Это за то, что ты русский. – И еще раз поцеловала. – А это, чтобы не сердился, ну, ты сам знаешь за что.
– Смотри, Шани, у них уже какие-то тайны, – беззвучно засмеялся старик.
– Молодежь! – усмехнулся Шандор.
Ему самому было не больше тридцати.
– Аги, сбегаешь туда, к Фазекашу, и приведешь второго русского, – сказал старик и протянул ей какую-то бумагу. – Возьми на всякий случай отпускное свидетельство. Но лучше патрулям вообще не попадаться.
– Я дворами, Бела-бачи.
Она выбежала, но через секунду в дверях вновь появилось ее радостное лицо. Махнула мне рукой и крикнула по-русски:
– Совецки Союз – ура! Красни Армия – ура! Русски – ура!
И исчезла за дверью.
Старик и Шандор смотрели на меня, улыбаясь. Я сейчас же снял с лица улыбку, насупился, но они все равно улыбались. Вероятно, у меня был уж очень глупый и растерянный вид.
А может быть, они улыбались совсем не поэтому?
На столе появился электрический кофейник, и Бела-бачи стал священнодействовать. Шандор помогал ему, возясь с кофейной мельницей и стараясь не проронить ни единой крупинки – кофе продавался по баснословной цене. Только такие фанатичные поклонники этого напитка, как венгры, могли, отказываясь от самого насущного, позволить себе по щепоткам покупать золотые зерна.
По комнате разнесся сильный приятный аромат. Бела-бачи вдохнул его с наслаждением.
– Чувствуешь! Настоящий, не какой-нибудь там цикорий.
Мне было все равно: цикорий, не цикорий. Я относился к кофе довольно равнодушно. Но, чтобы не обидеть хозяина, протянул вяло:
– Да-а…
Бела-бачи хлопнул ладонями по коленям.
– Вот теперь я, верно, вижу, что ты русский! Говорят, там полно кофе и никто его не пьет.
– Да, больше чай.
– Эх, не догадался ты притащить с собой пару кило!
– В следующий раз, – подхватил я шутку.
– Свой кофе, – ухмыльнулся Шандор. – Искатели постелей со своим кофе.
Я рассмеялся:
– Искатели постелей – здорово ты придумал.
– Я придумал? – удивился Шандор. – Так это ведь будапештское словечко. Там у них полно всяких бездомных. Как вечер, так они ищут, куда приткнуться. Вот их и прозвали искателями постелей.
– Или еще их зовут «соседями», – сказал Бела-бачи, внимательно следя за кофейником. – Встречаются двое таких искателей постелей. «Где живешь?» – спрашивает один. «Нигде, где придется». «О, значит, мы соседи!»… А теперь, из-за бомбежек, таких «соседей» все больше и больше… Ну, готово!
Кофейник зашипел, из изогнутого носика тонкой струйкой полилась черная жидкость.
Я отказался от кофе. Пить без сахара горькую жидкость – тоже удовольствие! Они упрашивать не стали и разделили между собой содержимое моей чашечки.
Они потягивали кофе маленькими глотками, закрывая глаза и прищелкивая языками, и одновременно отвечали на мои вопросы. О Бела-бачи я уже знал, что он врач. Но какой? Оказалось, детский, однако практикой не занимался уже несколько лет. Почему? Разные причины, – уклонился он. Я больше не стал расспрашивать. Такой словоохотливый, а тут отвечал односложно, словно ему было неприятно.
Шандор работал диспетчером на железной дороге.
Двадцать четыре часа там, двадцать четыре часа свободен. И не очень далеко от дома. Жена носит обеды, ужины: горячие, даже не успевают остыть. Одно плохо: работы все больше и больше. Поезда на фронт, поезда с фронта.
– И все спокойно? – спросил я не без заднего умысла.
Бела-бачи прищурил глаз:
– Ты, парень, удить никогда не пробовал?
– Удить?
– У тебя должно получиться. Здорово крючки под жабры запускаешь. Только ведь рыбка рыбке рознь. Одна – гоп! – и поймалась. Другая – гоп! – и сорвалась. Да еще и крючок с собой уволокла на дно. Так и останешься с гопом на берегу.
Он вроде бы шутил, но вместе с тем давал мне ясно понять, что не следует забегать вперед и торопиться с расспросами.
Шандор вышел в соседнюю комнату, вернулся с маленьким приемником в руке.
– Давайте радио послушаем.
– Москву можно? – опросил я.
– Не сейчас. – Шандор включил приемник в сеть. – Этот только наши и немецкие станции берет.
Он покрутил ручку. Густой монотонный голос поплыл из приемника.
– Опять заныли! – Бела-бачи поморщился. – Вот такой скулеж целые дни. Верно, настроение у них не ахти. «Возможно, завтра будет поздно», – передразнил он очень похоже. – Это ведь кое-что да значит, а?
– Пусть хоть лучше поют, – сказал Шандор. – А то как начнут говорить, не знаешь куда деться от стыда. Ведь на весь мир слышно! Вот позавчера этот Ференц Салаши, «вождь нации» с накрашенными губами и напудренными щеками, как ляпнул: «Я иду впереди, вы за мной, назад только через мой труп!»
Я попробовал себе представить: он – впереди, а назад через его труп… Так где же он все-таки, впереди или сзади?
– Это анекдот! – рассмеялся я.
– Какой анекдот! – обиделся Шандор. – Бела-бачи, где у вас вчерашняя газета?
Он доказал мне все-таки. Головоломное изречение Салаши было помещено на первой странице газеты нилашистской партии. Словно кто-то нарочно, для смеха, напечатал эту нелепицу.
А ну-ка еще что там?.. Я раскрыл газету, но прочитать ничего не успел.
– Идут, – сказал Бела-бачи. – Они уже во дворе.
У него был удивительный слух. Через минуту раздались шаги в соседней комнате.
– Сюда, – услышал я мягкий голос Аги.
Открылась дверь, показался капитан Комочин.
Штатская одежда, слишком широкая для него, висела мешком. С кого ее сняли, кто стал очередной жертвой русских? Фазекаш! Его серый пиджак с одной единственной пуговицей.