(Секретно. Срочно.)
…В случае дальнейшего обострения обстановки будет, видимо, целесообразным рассмотреть вопрос о каком-то участии под соответствующим подходящим предлогом наших воинских частей в охране сооружений и важных объектов, осуществляемых при содействии Советского Союза. В частности, можно было бы рассмотреть вопрос о направлении подразделений советских войск:
А). На военный аэродром Баграм под видом технических специалистов, используя для этого в качестве прикрытия намеченную перестройку ремзавода;
Б). На Кабульский аэродром под видом проведения его реконструкции, тем более что недавно на этот счет было заключено межправительственное соглашение, о чем сообщалось в печати.
В случае дальнейшего осложнения обстановки наличие таких опорных пунктов позволило бы при необходимости обеспечить безопасность эвакуации советских граждан.
Кстати, и во время беседы 20 марта руководства нашей страны с Тараки Косыгин перечислил, какое конкретное вооружение и боевая техника предоставляется Афганиста-ну безвозмездно, немедленно и дополнительно. Тараки искренне поблагодарил и дальше мысль не развивал. Но Устинов вставил: «В связи с дополнительными поставками военной техники, видимо, возникает необходимость в дополнительном направлении в Афганистан военных специалистов и советников».
На что Тараки ответил: «Если вы считаете, что такая потребность существует, то мы, конечно, примем их…»
То есть Устинов инициировал даже Тараки, и тот сделал (хоть и бестолково: «Если вы считаете…» вместо того чтобы сказать: «Мы просим и благодарны») этот шаг. Но дальше Тараки спросил Косыгина: а как поступит Советский Союз, если на территорию Афганистана будет совершено нападение извне? Косыгин без колебаний прямо сказал, что это будет совершенно другая ситуация, но сейчас нужно сделать все, чтобы такого вторжения не было.
В марте 1979 года здоровые правительственные силы в Афганистане все-таки подавили мятеж в Герате без участия советских войск. Это и радовало афганское руководство, но и ударило по его авторитету: выходит, что в Москве (лично Косыгин) лучше чувствуют и понимают обстановку, чем в Кабуле.
В связи с этим событием 1 апреля 1979 года Громыко, Андропов, Устинов и Пономарев направили в ЦК КПСС записку, в которой делается анализ ситуации в Афганистане в целом и подробно — в Герате. Критикуется руководство ДРА, проявившее непонимание возможных последствий, которые могли бы иметь место, если была бы выполнена их просьба о вводе советских войск. А в заключение отмечалось:
«Таким образом, наше решение воздержаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится…»
Документ хоть и подписан четырьмя, но инициатором его появления был Громыко, о чем он высказался в декабре 1984 года. А дело было так. Андрей Андреевич, являясь председателем комиссии Политбюро по Афганистану, назначил очередное заседание на конец декабря. К этому времени я вернулся из Афганистана, где одновременно с начальником Пограничных войск КГБ СССР генералом армии В. А. Матросовым решал задачу создания таких же войск в Вооруженных Силах Афганистана. Естественно, у меня были совершенно свежие данные по всем областям жизни и деятельности ДРА. К тому же я готовился выехать в Афганистан уже на постоянной основе, чтобы, заменив в этой стране С. Л. Соколова и С. Ф. Ахромеева, находиться там безвыездно «до конца», как мне сформулировал мое положение Сергей Федорович Ахромеев (уже будучи начальником Генштаба).
Заседание комиссии предполагалось проводить в здании ЦК на Старой площади. Я приехал за полчаса до начала в расчете повстречаться с некоторыми товарищами и обсудить накоротке отдельные вопросы (вообще так практиковалось всегда). Но я был крайне удивлен, когда обычно пунктуальный Громыко вдруг пришел до заседания на целых пятнадцать минут раньше. Мы еще расхаживали, стояли и сидели небольшими группами. Он вошел, остановился, оценивая обстановку, и затем направился к нам. Кто-то на ходу спросил его: «Возможно, начнем раньше?» Он сказал, что начнем точно в назначенное время. «Тем более, — добавил он, — к нам подойдет еще кое-кто из членов Политбюро».
Мне с Громыко приходилось встречаться в начале 80-х годов не один раз. Но особо памятен был разговор с ним по вопросу выработки нашего отношения к программе «Стратегической оборонительной инициативы» (СОИ) Рейгана. Кстати, тогда же мне Андрей Андреевич сказал, что МИД высоко ценит книгу Генштаба «Откуда исходит угроза миру». Не скрою, мне было приятно услышать это именно от него, поскольку он был человеком, скромным на похвалы.
А сейчас подошел и сразу за дело: «Я считаю, что если будут созданы в ДРА пограничные войска, то мы вправе ожидать, что все тропы и колонные пути, которые ведут из Пакистана и Ирана в Афганистан, будут надежно перекрыты. И, следовательно, поставка вооружений, боеприпасов и другого военного имущества для бандформирований на территории Афганистана, а также переход групп боевиков, подготовленных на учебных центрах Пакистана, будет пресечена. А если это так, то оппозиция в ДРА задохнется».
Мы начали убеждать его, что это не так просто. Наш разговор, начатый до заседания, невольно получил свое продолжение на самом заседании.
Однако буквально перед тем, как разместиться за общим большим столом, Андрей Андреевич говорит: «Сами виноваты! Надели на себя хомут и теперь носимся с ним. Еще в 1978 году мы же четко определились — ни при каких условиях наши войска в Афганистан не вводить. Помню, покойный Тараки нас пугал мятежом в Герате. Но мы устояли при твердой позиции Косыгина. И мятеж они подавили самостоятельно. В связи с этим я написал записку в ЦК КПСС и ее подписали еще несколько человек, где было отмечено, что наша линия правильная, что мы не вводим войска в ДРА и что и впредь, что бы ни случилось, мы не должны их вводить. Разумеется, если не будет открытой агрессии извне. А в итоге уже в конце 1979 года мы изменили сами себе и поддались уговорам. А теперь ищем выхода из тупика, в который вогнали себя сами».
Вот так. Мало того, что нам был известен автор этой исторической записки в ЦК, но еще и то, что этот автор критикует себя и своих товарищей за то, что не пронесли до конца принятое решение не вводить наши войска в Афганистан, свернули с позиции Косыгина.
Конечно, когда нет официальных документов, когда ушли в иной мир все основные государственные деятели того времени, сложно определить детали — а что же произошло, почему члены Политбюро изменили свое решение. Поэтому авторы ряда книг, настоящие специалисты по Афганистану, пишут: остается загадкой и даже тайной — что именно заставило членов Политбюро ЦК КПСС полярно изменить свое решение.
Но на мой взгляд, никаких принципиальных загадок здесь не существует. Имеются субъективные и объективные причины, объясняющие эту коллизию.
К субъективным причинам надо отнести действия Устинова. Они хорошо просматриваются даже в изложенном здесь материале. Конечно, Громыко, как и другие ближайшие соратники генсека, не мог назвать из деликатности фамилию Устинова, который поодиночке их (в т. ч. Громыко и Андропова) обрабатывал. Устинову надо было склонить на свою сторону именно и только Громыко и Андропова. А уж они вместе с Устиновым запросто убедят Брежнева в целесообразности ввода наших войск. Это логично вытекает и из последующих событий, документов и личных наблюдений.
Через два-три дня после записки в ЦК КПСС от 1.04.79 возник вопрос о необходимости выехать в Афганистан и капитально разобрать всю сложившуюся военно-политическую обстановку. Естественно у руководства выбор пал на министра обороны Д. Устинова. Но он категорически отказывается — сказал, что ему нецелесообразно ехать в Афганистан. Нецелесообразно и все.
Фактическая же подоплека, тайная причина была в другом. Во-первых, Устинов, будучи умным и хитрым человеком, прекрасно понимал, что он ни в чем не разберется и не поймет, что там на самом деле происходит. То есть этот визит в итоге мог для него, как государственной личности, явиться крахом. Во-вторых, он задался целью все-таки склонить, хоть несколько позже, членов Политбюро к вводу наших войск? Но съездить в Афганистан сразу после разгрома антиправительственного мятежа в Герате силами правительственных войск. Как в этих условиях сделать вывод, что Тараки и его соратники были правы, что надо было наши войска вводить?! Это выглядело бы крайне странно. А вот находясь в Москве, потихоньку «точить камень» с целью изменить взгляды на Афганистан — это для него то, что надо. В-третьих, туда можно послать кого-то послушного из своих заместителей, который сделает «правильные» выводы. В-четвертых, поездка в страну, где могут прихлопнуть в два счета, совершенно ни к чему. Зачем рисковать? Нет, нет! Обойдется.
Но надо было кого-то послать именно из таких, кто привезет выводы, которые облегчили бы последующие действия Устинова по этой проблеме. Огаркова? Нельзя — он привезет выводы противоположные, т. е. подтверждающие, что вводить наши войска нельзя. И Устинову приходит идея — послать А. Епишева — начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-морского флота. Человек он понимающий — всегда знает (точнее чувствует), что именно от него требуется. Уже не первым министром работает, и хотя все они были разные и по характеру, и по взглядам, но им всем Епишев нравился — никогда ни во что не вмешивался и не мешал работать, во всем поддерживал.
В итоге своего визита Алексей Алексеевич Епишев опять привозит настоятельную просьбу афганского руководства о вводе наших войск в ДРА. Алексей Алексеевич мудрый человек — он не переступил через черту запрета, обозначенную Политбюро (зачем накликать беду на свою голову?), но и угодил Устинову (работать-то вместе!). Вслед за ним ездил с группой офицеров главнокомандующий Сухопутными войсками Вооруженных Сил генерал армии И.Г. Павловский. Он привез в итоге те же просьбы. Правда, Амин высказал ему пожелание о возможно скорейшем вводе одной нашей дивизии, которая воевать не будет, а станет при необходимости защищать правительство ДРА.
Вслед за этими визитами в Москву летят телеграммы. Вначале от главного советского военного советника генерала Горелова, который передает просьбу Амина прислать 15–20 боевых вертолетов с советскими экипажами. Затем — за подписью чрезвычайного и полномочного посла СССР в Афганистане Пузанова, руководителя представительства КГБ СССР в ДРА Иванова и нашего главного военного советника Горелова, которые уже от своего имени пишут (проблема целиком обнажилась):
«…Было бы целесообразно изучить возможность создания в районе Кабула единого учебного центра для Вооруженных Сил ДРА (по типу учебной бригады на Кубе)».
То есть давление на наше руководство продолжается. Поэтому ничего удивительного нет, что уже в мае 1979 года принимается решение о формировании в Туркестанском военном округе специального батальона (на всякий случай!) из лиц коренной национальности Средней Азии, так сказать, «мусульманский батальон». Этот батальон, как и подразделения специального назначения КГБ, готовился по специальной программе и в условиях, максимально приближенных к Афганистану.
А донесения наших представительств в Афганистане продолжали говорить об одном и том же — обстановка сложная, поэтому Тараки и Амин в разных вариантах просят их, наших представителей, ввести советские войска. В июле, чтобы разрядить обстановку, в ДРА летит секретарь ЦК КПСС Пономарев. Ему руководители ДРА высказывают просьбу о необходимости ввести уже две наших дивизии. А еще через день Тараки (не без чьей-то подсказки) заговорил о целесообразности планирования высадки в Кабуле воздушно-десантной дивизии.
Тем временем, начиная с апреля 1979 года, происходят систематические убийства наших офицеров-советников.
А представительства Советского Союза в Афганистане уже открыто пишут о необходимости размещения в Кабуле нашей спецбригады, затем — дополнительно еще трех батальонов спецназа.
Наше руководство посылает в Афганистан повторно генерала армии И. Г. Павловского для оценки обстановки и принятия мер по ее стабилизации (начиная с наших представительств). В это время мятежники фактически разгромили 12-ю пехотную дивизию правительственных войск в провинции Пактика.
Перед вылетом в Кабул Павловский имел разговор с министром обороны Устиновым, у которого спросил: «Планируется ли ввод наших войск в Афганистан?» И получил отрицательный ответ (иначе министр ответить и не мог — есть решение Политбюро). Но характерно другое: коль был задан этот вопрос, то ясно, что в головах высшего командования Вооруженных Сил СССР мысль о вводе наших войск все-таки витала. Она присутствовала и в среде руководителей партийного и государственного аппарата.
После продолжительной беседы с Амином, который буквально наседал на нашего главкома, генерал армии Павловский присылает в Москву соответствующую телеграмму.
Уже через много лет, беседуя с И. Г. Павловским по вопросам афганской эпопеи и касаясь в том числе именно этого эпизода, я услышал от Ивана Григорьевича оценку Амина: это была сильная, авторитетная фигура; он фактически подчинил себе всех, в том числе Тараки; было видно, что он рвется к власти; наши войска ему были нужны, чтобы заручиться поддержкой Советского Союза и, главное, втянуть нас в этот военно-политический вихрь, который образовался над Афганистаном.
Вспоминая эти высказывания Ивана Григорьевича, я в то же время сопоставляю их с содержанием телеграммы, которую он дал в то время в Москву: «2 августа… тов. Амин поднял вопрос о введении наших войск в Кабул, что, по его мнению (обратите внимание — «его, Амина, мнению»), может высвободить одну из двух дивизий Кабульского гарнизона для борьбы с мятежниками…» Но в телеграмме не было оценки этой просьбы Амина. А коль нет категорического отказа, то можно по-разному истолковать мнение нашего высокого представителя, в том числе и так, что Иван Григорьевич поддерживает просьбу Амина. По понятным причинам Устинов не критиковал, даже в легкой форме, содержание телеграммы Павловского.
А дальше произошли уже известные события. Амин путем интриг и убийства Тараки забрался на трон главы государства.
Как быть и что делать нашему руководству? А. Громыко в своей телеграмме 15 сентября 1979 года сообщает, что признано целесообразным «…не отказываться иметь дело с Х. Амином и возглавляемым им руководством», а также указывает, чтобы наши военные советники, советники органов безопасности и внутренних дел оставались на своих местах, исполняя свои прежние функции в оказании помощи по организации борьбы против мятежников.
10 октября 1979 года было обнародовано короткое сообщение, что после непродолжительной, но тяжелой болезни Тараки скончался и его похоронили. Хотя он был зверски задушен теми, кто его когда-то охранял. Мало того, всю семью Тараки заточили в знаменитую тюрьму Пули-Чархи.
Учитывая смену руководства Афганистана, в Москве решили сменить и руководителей наших представительств. Начали с посла А. Пузанова — его заменил Ф. Табеев. Затем на пост главного военного советника вместо Л. Горелова был направлен С. Магометов (принималось во внимание его национальное происхождение, но, как показала жизнь, к этому нужно иметь еще и многое другое). Несколько позже был заменен и руководитель представительства КГБ Б. Иванов, вместо которого прибыл Н. Калягин. Постепенно обновлялись лица и на других постах.
Кстати, назначая Ф. Табеева на пост посла, тоже учитывали его национальное происхождение, как важнейший фактор в сложившейся ситуации. Но главная ценность Ф.Табеева была, конечно, в его мощных способностях и возможностях.
Главной причиной, побудившей руководство страны изменить свое решение о невводе наших войск в Афганистан, явилась резко ухудшившаяся обстановка в ДРА. Массовый террор Амина по отношению к своему народу проявлялся не только в расстрелах людей буквально пачками, но и в уничтожении авиацией целых кишлаков, жители которых выражали возмущение действиями Амина. Фактически волнения шли по всей стране.