— Успокойтесь, Галина Михайловна, — сжал ее плечи моряк. — Жив лейтенант Румянцев. Я вам все по порядку расскажу. Мы с ним вместе столько прошли…
— Жив?! А где он сейчас?
— Воюет…
— Вы мне такую радость принесли, такую… Ой, а я даже вашего имени не знаю, тогда-то мы не познакомились, — Галя рассмеялась.
— Петром Костомаровым меня зовут. Да, тогда мы действительно не познакомились, — и тоже рассмеялся.
У инструктора горкома комсомола Гали Мироновой та суббота была очень напряженной. Десятки крупных и малых дел. И каждое нужно решить сегодня. Галя привыкла к концу недели, как она говорила, подводить окончательные итоги. Чтобы выходной был абсолютно спокойным. Чтобы никаких там хвостов. И когда Василий приезжал к ней в воскресенье, она не испытывала того тягостного беспокойства, которое оставляет что-то несделанное, что-то отложенное. Ну, а если Василий был занят, у Гали все равно было дел по горло — ведь она студентка-заочница пединститута. В этом году заканчивает факультет иностранных языков.
В тот день люди шли и шли. Вот шумливо ввалились в кабинет горластые, хлопотливые пареньки. Они требовали у инструктора горкома комсомола концертную самодеятельную бригаду на завтра. Галя пыталась втолковать им, что это совсем не входит в ее компетенцию, — когда она говорила с ровесниками, для того, чтобы казаться старше, употребляла вот такие мудреные и тяжелые слова: компетенция, дивиденды, сепаратно, на паритетных началах.
— Я же отлично понимаю, — постукивая карандашом по стеклу, пыталась она доказать стоявшим перед ней паренькам, — вам действительно нужна самодеятельность, вы, пожалуйста, не убеждайте меня в этом с таким жаром. Но вы тоже поймите — я не могу помочь вам. Вам следует обратиться в управление культуры. Или в Дом народного творчества. Все концертные бригады в их…
— Компетенции, — серьезно подсказал невысокий, плечистый паренек, — самый дотошный среди пришедших. Галя успела это заметить.
— Нет, — так же серьезно ответила она, — я хотела сказать в их ведении… А вот если они откажут, я помогу. Обещаю вам, обязательно помогу.
— Но послушайте, девушка…
У Гали сердито дернулись брови.
— …то есть, товарищ инструктор, — тотчас же поправился парень, — ведь они бюрократы. Скажут, заявки вашей нет. Скажут, заранее нужно было…
— И действительно, нужно было заранее. Но вот насчет бюрократов вы ошибаетесь.
А глаза у этого парня, ну просто умоляющие. И голубые-голубые, совсем как у Василия.
Галя улыбнулась. Парень тотчас же тоже расплылся в улыбке и вдруг подмигнул. Плутовато так подмигнул, озорно. Дескать, ты же своя, наша. И, конечно, поможешь нам. И не нужно будет идти в это управление, где сидят скучные, пожилые люди. Сидят и млеют от жары. И от всего отмахиваются. И, конечно же, не могут улыбаться, как этот симпатичный пышноволосый инструктор. Надо сказать, что в управлении культуры парень ни разу не был. Но при одном слове «управление» рисовал он себе такую вот невеселую картину. Он улыбался все шире. «Ну помоги нам, товарищ инструктор», — говорила его улыбка.
Но Галя поняла эту улыбку совершенно иначе. Ишь ты, уже и фамильярничает. Этого она не терпела и заговорила сухо.
— Я вам все сказала. Все объяснила. Настаивать бесполезно. Не теряйте времени даром. Действуйте! — Последнее прозвучало совсем, как у секретаря горкома комсомола. И совсем, как секретарь горкома, Галя пристукнула рукой по столу.
Парень потускнел, повернулся к своим товарищам.
— Что ж, ребята, пойдем из этой канцелярии.
Они разочарованно и почему-то сочувственно посмотрели на Галю и направились к двери. Дотошный парень шел последним. И, конечно, на пороге он обернулся. И вновь озорно усмехнулся.
— А как, товарищ инструктор, насчет того, чтобы прийти к нам на вечер, то есть, простите, посетить наше культурное мероприятие? Приходите, не пожалеете, то есть культурно проведете время. — И, не дожидаясь ответа, вышел.
А у Гали остался после этого эпизода неприятный осадок. Она была недовольна собой, своим разговором с ребятами, которые так непочтительно держали себя с ней. Твердости ей недостает. Строгости.
…До поздней ночи сидели поодаль от костра Галина и Петр Костомаров. Все говорили о Румянцеве. Вернее, говорил Петр. Галя заставляла одно и то же повторять по нескольку раз, и все казалось ей, что Петр или забыл что-то или о чем-то умолчал.
Наконец, Петр взмолился.
— Все я вам уже рассказал, Галина Михайловна. Если что вспомню, так завтра договорю.
— Завтра мне на задание идти, Петя, ранним утром.
— С ребятами?
— Нет, Петя, одной… Слушай, ты, пожалуйста, еще что-нибудь вспомни, а?
Петр молча кивнул головой. Он понимал, что с задания не всегда возвращаются. Особенно, если человек идет один..
Глава третья
ГРАФ ВАДЛЕР
У начальника Приморского СД подполковника Вадлера было отличное настроение. Ему положительно везло в последнее время. Полоса неудач, которая началась с первых дней его приезда в Россию, позади. Вчера он, Вадлер, удостоился похвалы самого генерала Розенберга. А благорасположение Розенберга — это карьера, это обеспеченное будущее. Вадлер отлично знал, каким влиянием пользовался Розенберг, как считаются с ним в ставке фюрера. Что ж, он заслужил похвалу генерала, он так старается. Зембровецкую, советскую разведчицу, ему удалось уломать. А поимка двух разведчиков, посланных на связь к советскому резиденту в Приморске? И сам резидент у него в руках. Его захват — дело ближайшего времени. Но об этом пока ни слова Розенбергу. Он готовит сюрприз генералу. Тогда уж будущее Вадлера будет окончательно обеспечено.
Начальник Приморского СД прошелся по своему кабинету из угла в угол, довольно потирая руки. В дверь осторожно постучали. Вошел адъютант Вадлера Бергер, горбоносый, похожий на грека.
— Господин подполковник, та, вчерашняя, опять пришла.
Вадлер недовольно поморщился. Вчера утром он был в отвратительном настроении: ночной допрос оставшегося в живых разведчика ничего не дал. А тут еще Краузе. Этот приставленный к Розенбергу гестаповец немало крови попортил Вадлеру. На каждом шагу дает понять, что начальник СД бездарен, что вся его деятельность и яйца выеденного не стоит.
Встретив поутру Вадлера, Краузе холодно спросил его, как идут дела.
Не ответить этому чванливому баварцу было нельзя: подполковнику Вадлеру было приказано о каждом своем шаге ставить в известность обер-лейтенанта Краузе.
— Пока что ничего не удалось добиться, господин обер-лейтенант. Крепкий орешек попался. Но я надеюсь…
— Напрасно надеетесь, господин подполковник, — не дослушал Краузе. — Вам придется трудновато, это не гнилые орехи. Приказано завтра отправить пленного в Тополевск, в гестапо. Вот там он заговорит.
Ясно, что после такого разговора настроение у Вадлера весь вчерашний день было паршивое. И когда Бергер доложил о какой-то женщине, Вадлер коротко бросил:
— Пошлите к черту!
— Говорит, у нее ценное сообщение, которое заинтересует господина подполковника.
— К черту вместе с ценным сообщением.
— А может…
— К черту!
Опять, видимо, чепуха какая-то. Знает он эти ценные сообщения. Наслушался. Какой-нибудь мелкий доносик на неблагонадежного соседа, который при коммунистах то-то и то-то. Или плюнул вслед солдату, забравшему последнее барахлишко. Мелочь, ерунда.
Теперь же Вадлер, с минуту помолчав, махнул рукой:
— Пусть войдет!
Взглянув на вошедшую, Вадлер почувствовал, что вчера допустил ошибку, не выслушав ее. Эта женщина нисколько не была похожа на тех, кто приходил к нему раньше. Держалась она очень уверенно, свободно. Спокойный взгляд больших, черных глаз. Гордая осанка. Каждое движение исполнено достоинства. Одета просто, не крикливо, но продуманно и со вкусом. Черные с редкой проседью волосы гладко причесаны, уложены сзади в тугой валик.
Женщина подошла к столу и, не ожидая приглашения, села.
— Вы настойчивы. Я вас слушаю, — откинувшись на спинку стула, Вадлер продолжал изучающе рассматривать женщину.
— Я пришла предложить свои услуги.
— В качестве?..
— А это уж вам видней. Я расскажу о себе, а вы тем временем решите.
И стала говорить. Она — Вероника Викторовна Гордеева-Рубцова, дочь генерал-лейтенанта армии его величества, в свое время сделала ложный шаг. Плененная красивыми словами, ложной романтикой революции, порвала с семьей, стала женой комиссара Рубцова. Скоро опомнилась, но как ни скоро это свершилось, было уже поздно. Вся семья ее выехала за границу.
Шли годы. Каждый день ее, Вероники Рубцовой, жизни был наполнен ложью, притворством. Она затаилась. А вот возможности бороться найти не могла. Тогда решила действовать в одиночку. Но, как должно быть известно господину Вадлеру, один в поле не воин. Ее попытки связаться с иностранной разведкой потерпели крах. Более того, о них стало известно органам ЧК. Ее взяли под следствие. Год она провела в тюрьме. Неизвестно, что бы с ней стало, если бы не война, не освобождение… В общем чудом очутилась на воле.
Некоторое время она приходила в себя, присматривалась. Теперь вот пришла. Если господина Вадлера интересуют ее родственники — она может ответить. О семье своей никаких сведений не имеет, может быть, теперь, с помощью господина Вадлера, удастся что-либо выяснить. Муж умер. Она свободно владеет немецким, румынским, болгарским языками. Знает стенографию.
— И потом… я хочу мстить, — Вадлер заметил, как у этой симпатичной женщины вдруг зло заблестели глаза. — Это, пожалуй, главное. Мстить тем, кто отнял у меня право жить. Жить той жизнью, к которой я привыкла. Все, господин Вадлер. Теперь я слушаю вас.
А господин Вадлер ликовал. И ему никак не удавалось скрыть это под маской безразличия. Еще один сюрприз преподнесет он Розенбергу. Кое-какие подробности можно будет опустить. Сказать, что он, Вадлер, сам разыскал эту женщину, жену комиссара, коммуниста, и уговорил, именно уговорил, служить великой Германии. Только так. Не она пришла к Вадлеру, а он разыскал ее.
Но прежде всего надо проверить все, что она рассказала. Хотя, пожалуй, это похоже на правду. Он не сомневается, что эта Рубцова действительно бывшая дворянка, дочь генерала Гордеева. Вся стать ее говорит за это. Уж он-то знает. В свое время приходилось и ему сталкиваться с такими женщинами. И ручки им целовать, и признания всякие на ушко нашептывать. Вспомнив прошлое, Вадлер невольно провел рукой по остаткам когда-то пышной шевелюры. И тут же, одернув себя, сказал Рубцовой.
— Хорошо. Я подумаю. Безусловно, если вы искренни, мы сможем помочь вам. Оставьте адрес. Я вас вызову.
Она продиктовала ему адрес, попрощалась и пошла к двери.
Как держится! Аристократка, настоящая аристократка. «Жена красного комиссара, побывавшая в застенках ЧК, желает сотрудничать с немецкой разведкой!» Сенсация…
…В глубине бесцветных, неподвижных глаз генерала Розенберга действительно мелькнул интерес, когда Вадлер сдержанно доложил ему о Рубцовой. Однако лицо генерала оставалось бесстрастным. И так же бесстрастно он бросил:
— Проверим.
А через неделю Розенберг сам позвонил Вадлеру и приказал явиться немедленно вместе с Рубцовой. Она тотчас же пришла с солдатом, которого Вадлер послал за ней. И опять ему бросилось в глаза и удивительное спокойствие этой женщины, и подтянутость, и благородная ее осанка. «Хм! Генерал Розенберг будет доволен», — подумал он.
…Генерал коротко и отрывисто, в обычной своей манере задавал Рубцовой вопросы. Она с обычным своим спокойствием отвечала на них. Правда, прежде чем ответить, чуть медлила, обдумывая каждое свое слово.
Потом генерал попросил Вадлера выйти — он не очень-то церемонился с начальником СД.
Часа полтора Розенберг и Рубцова беседовали наедине. Когда, наконец, Вероника Викторовна вышла в приемную, она была все так же ровна и спокойна. Только щеки чуть порозовели, да руки, сжимавшие сумочку, слегка вздрагивали.
Вадлер смотрел на женщину вопросительно. Она улыбнулась и сказала:
— Благодарю вас, господин подполковник, за протекцию. Генерал Розенберг берет меня к себе. Переводчицей.
Вадлер склонил голову, словно собираясь поцеловать у женщины руку, но не сделал этого. Промолчал.
Вечером Вадлер опять был вызван к генералу Розенбергу.
Прихлебывая кофе, Розенберг говорил:
— Рубцова — ваша самая крупная удача, господин Вадлер. Эта женщина принесет нам большую пользу… Да, нужно суметь сделать так, чтобы заставить этих продавшихся русских держать в страхе и подчинении массу своих соотечественников. Канцлер Бисмарк, великий человек Германии, твердо проводивший политику «железа и крови», когда дело касалось России, действовал совсем иначе. Для России нужна политика, применявшаяся самим же русским царским правительством политика кнута и пряника. Причем пряник надо совать под нос этому народу, а кнут держать наготове за спиной. Хлестнуть, когда надо, а потом снова спрятать. Я говорю с вами откровенно, Вадлер, вы хоть и жили в России, но вы настолько преданы нам, что…
Вадлер поспешно кивнул головой:
— О да, господин генерал, я очень хорошо вас понимаю. И чем чаще будем хлестать, тем большего добьемся.
— Вы рассуждаете почти как Краузе, — поморщился Розенберг. — Нужно знать меру. Краузе и его друзья этой меры не знают. И сеют лишь ненависть к Германии.
И Розенберг, считавший себя знатоком русского народа, опять стал развивать свой взгляд на этот вопрос.
Вадлер слушал, не перебивая. Взглядов Розенберга он не разделял. Уж он-то знает русский народ куда лучше, чем прусский генерал Розенберг.
Этой ночью Вадлер решил дать себе отдых. Не хотелось омрачать ни одной неприятностью столь удачно окончившийся день.
Сидя в одиночестве, он предавался воспоминаниям. О далеком, о том времени, когда был блестящим офицером флота его величества императора России. Воспоминания эти пробудила встреча с русской аристократкой Вероникой Гордеевой-Рубцовой.
Окончив морской кадетский корпус, блестящий мичман граф Вадлер прибывает в Кронштадт. Начинается развеселая жизнь.
Сколько было перепито в фешенебельных ресторанах Кронштадта и Ревеля… Пирушки — ночи напролет, веселые девицы, разудалые песни. Потом одна графиня с холодными глазами, жена видного адмирала. Он бросил ее так же быстро, как бросал всяких модисток и ресторанных певичек. Уж что там наговорила мстительная графиня своему дряхлому и всемогущему мужу, Вадлер не знал, но с тех пор неприятности посыпались со всех сторон. Вскоре благодаря хлопотам отца его переводят на Тихоокеанскую эскадру со значительным повышением по службе.
Повышение — своего рода взятка, которую граф Вадлер-старший вынужден был дать своему отпрыску. Только при этом условии согласился сын ехать к черту на кулички.
Высылка была необходима. Поведение сына грозило отразиться на карьере графа Вадлера-старшего. Об этом предупредило его одно весьма высокопоставленное и весьма близкое к императору, а вернее к императрице, лицо.
Граф забил тревогу, нажал на все рычаги, и вот лейтенант императорского флота Вадлер едет к восточной границе государства Российского. Дорога долгая. Спутники неинтересные. Лейтенант пьет коньяк и старается утешить себя. Дескать, и там люди, и есть коньяк. А китаянки и японки довольно экзотичны.
Но не было ни коньяка, ни китаянок. Началась война с Японией, и графу Вадлеру пришлось сражаться. Война пошла на пользу беспутному, но отнюдь не трусливому офицеру. Во-первых, он получил очередное и немалое повышение по службе. Во-вторых, понял: жизнь не веселая прогулка по кабакам. Она требует изворотливости и ловкости, силы и железной воли. Только тогда можно преуспеть. А как рвутся люди к преуспеванию и власти, граф Вадлер достаточно насмотрелся, когда пришлось столкнуться ему с генерал-лейтенантом Стесселем и его окружением. Правда, карьера Стесселя закончилась печально. Но, видно, он просто поставил не на ту карту. И потом — игра есть игра. Кто-то должен и проиграть. Что касается его, Вадлера, то он проигрывать не собирался.