Размахнувшись, Ломов, что есть силы, швырнул в немца своим автоматом. ППШ со свистом разрезал воздух и ударил обер-лейтенанта по затылку. Охнув, обер-лейтенант полетел лицом в снег. Ломов подбежал к нему. Пошатываясь, обер-лейтенант поднялся на ноги. Глядя мутными глазами на Ломова, застывшего напротив него в боксерской стойке, обер-лейтенант тоже встал в боксерскую стойку. Сделав неуверенный шаг навстречу Ломову, немецкий офицер попытался ударить его кулаком в голову. Ломов ловко увернулся, и кулак немца пролетел мимо. Крякнув, Ломов нанес ответный удар и впечатал свой кулак в лицо обер-лейтенанта. Немец дернул головой и, закатив глаза, со всего маху упал на землю.
Потерявший сознание обер-лейтенант лежал на спине, широко раскинув руки. Ломов стоял над ним, победно улыбаясь.
***
Допрос проходил в штабном блиндаже командира полка.
Трошкин сидел за столом, на котором лежали стопка бумаги и несколько ручек.
Перед Трошкиным, метрах в двух от стола, устроился на табурете, опустив голову, взятый в плен обер-лейтенант в мундире со знаками различия. Сбоку от Трошкина замер переводчик – совсем молоденький младший лейтенант. Могилевец с автоматом в руках стоял за спиной обер-лейтенанта.
Вскинув голову, Трошкин посмотрел на немца в упор.
- Имя, фамилия, должность!
- Ире наме, форнаме унд беруф! – бросил переводчик обер-лейтенанту.
Обер-лейтенант поднял голову. С трудом шевеля разбитыми губами, ответил что-то нечленораздельное. Переводчик растерянно захлопал глазами и наморщил лоб.
- Товарищ подполковник, я не разобрал…
Трошкин повернулся к переводчику.
- Как это - не разобрал? Ты что, языка не знаешь?
Переводчик обиженно шмыгнул носом.
- Почему не знаю? У меня два курса ин’яза, - переводчик кивнул на обер-лейтенанта. - Он так говорит… Будто у него нет зубов.
Могилевец прыснул от смеха.
- Товарищ подполковник, у него их и, правда, нет! Ему Ломов все передние зубы выбил.
В лесу.
Брови Трошкина удивленно взлетели вверх. Он с любопытством уставился на немца.
- А ну улыбнись!
- Лахэн зи биттэ! – перевел младший лейтенант.
Обер-лейтенант тоже удивленно вскинул брови. Недоуменно посмотрел на переводчика.
Переводчик настойчиво повторил:
- Лахэн зи биттэ!
Обер-лейтенант глупо улыбнулся, не размыкая губ.
- Рот пусть откроет! – выпалил Трошкин.
- Лахэн унд офнэн зи мунд! – бросил переводчик немцу.
Сообразив, наконец, зачем командиру полка нужна его улыбка, обер-лейтенант улыбнулся, широко раскрыв рот, в котором начисто отсутствовали все передние зубы.
Трошкин засмеялся.
- Вот блин! Чё ж сразу-то не сказал? – спросил он у Могилевца.
Могилевец пожал плечами.
- Виноват. Забыл.
Трошкин, продолжая тихонько смеяться, пододвинул к обер-лейтенанту лист бумаги и положил на лист ручку.
- Ладно… Пусть садится к столу. Будет отвечать на мои вопросы в письменном виде!
***
В палатке медсанроты Ломов сидит на табурете в брюках и майке.
Устроившись рядом с ним на другом табурете, Валентина накладывала повязку на его задетую пулей левую руку.
С нежностью глядя на медсестру, Ломов блаженно улыбался. Время от времени переводя взгляд с повязки на повара, Валентина тоже не могла удержаться от улыбки.
- Повезло: пуля прошла навылет. Кость не задета, - сказала Валентина.
Ломов махнул здоровой рукой.
- Заживет! Как на собаке.
Закончив накладывать повязку, Валентина удовлетворенно хмыкнула.
- Вот и все.
Ломов не торопится уходить.
- Хорошо, что левую… Правой – я и одной работать смогу, - он потряс в воздухе здоровой рукой. - Она у меня – ого-го! Помню, как-то поспорил с сыном…, - осекшись на полуслове, Ломов помрачнел и тяжело вздохнул.
- Сын, наверное, уже взрослый? – спросила Валентина
Помрачнев еще больше, Ломов опустил голову.
- Двадцать лет ему было.
- Было?
- Погиб… Под Волоколамском.
Валентина посмотрела на Ломова с жалостью.
- Один я остался. Как перст, - продолжал Ломов. - Жену тоже похоронил. В сороковом. Сердце…
Он снова вздохнул. Валентина грустно покачала головой.
- А у меня мужа убили под Смоленском. В августе сорок первого… Вместе с похоронкой письмо пришло – от друга. Друг все видел, своими глазами… Так что и я теперь одна.
Ломов тоже посмотрел на Валентину с жалостью.
- Вот как… А детки? Деток у вас разве не было?
- Не успели. Мы прожили всего три года.
Ломов грустно покачал головой.
- Значит, мы оба…
Валентина согласно кивнула. Тряхнув головой, словно отгоняя грустные воспоминания, Валентина снова улыбнулась.
- Вы до войны… Тоже работали поваром?
- Да. В «Метрополе».
Брови Валентины изумленно взлетели вверх.
- Знаменитый ресторан.
- Бывали в нем?
Валентина отрицательно помотала головой.
- Я и в Москве-то была всего раз - перед самой отправкой на фронт, на формировании… Я из Иркутска.
- Да… Далековато от Москвы.
- Зато места у нас красивые. Байкал…
В палатку вошел, неслышно ступая по полу валенками, командир медсанроты капитан Орехов. Он остановился недалеко от порога. Ломов и Валентина не заметили его появления.
- Байкал – это да, - восхищенно произнес Ломов. - Я уху варил – из байкальского омуля.
Валентина согласно кивнула. В ее глазах появилась ностальгическая грустинка.
- Вкусная. И из омуля, и из окуня… Я любую уху люблю, - медсестра вздохнула. - Только уже и не помню, когда ее ела.
Ломов радостно встрепенулся.
- Хотите, сварю?
Орехов, который все это время внимательно слушал их разговор, нахмурился и ревниво сверкнул глазами. Громко кашлянул. Ломов и Валентина, вздрогнув, повернули головы в его сторону.
- Хватит лясы точить, солдат! - сердито бросил Орехов Ломову. - Знаешь, сколько у нее еще дел? – капитан кивнул на руку повара. - Ранение – легкое. В лазарет с таким не кладем. Так что давай, одевайся – и марш в свою роту!
Ломов встал с табурета и начал одеваться. Ухмыльнулся.
- Мне не в роту, товарищ капитан. Я повар.
- Ну, значит, на кухню!
…Ломов шагал в сторону кухни. Вдали гремела артиллерийская канонада...
…Валентина сидела за столом, заполняя медицинскую карту. Орехов стоял сбоку от Валентины, опершись о стол, улыбаясь и с нежностью глядя на медсестру.
- С ранеными разговариваешь… А со мной?
Валентина подняла голову.
- О чем будем разговаривать, товарищ капитан? – с иронией произнесла медсестра.
- Неужели не найдем? – сказал Орехов, становясь серьезным. - Ты, наверное, думаешь, что и мне… Надо только то, что другим… Которые вокруг тебя вьются.
Волнуясь, Орехов приблизил свое лицо к лицу Валентины. Его глаза горели.
- Я же тебя люблю!
Он попытался погладить Валентину по волосам, но она отдернула голову в сторону, жестко сузив глаза.
- Не надо, товарищ капитан.
Орехов помрачнел и тяжело вздохнул.
***
Трошкин стоял посреди своего штабного блиндажа. Напротив него замерли, вытянувшись в струнку, Ломов и Синдяшкин. Глядя на поваров, Трошкин восхищенно улыбнулся.
- Ну, мужики…, - Трошкин похлопал обоих поваров по плечам. - Молодцы! Сорвали наступление немцев!
Ломов и Синдяшкин удивленно переглянулись.
- Вы обнаружили в лесу группу десантников, выброшенных в наш тыл с задачей уничтожить штаб полка. Перед наступлением, которое фрицы планировали на рассвете… Понятно?
Синдяшкин и Ломов кивнули.
- Командир диверсионной группы…, - Трошкин посмотрел на Ломова. - Которому ты выбил зубы… Сказал на допросе, когда оно начинается. И артиллеристы нанесли по немецким позициям упреждающий огневой удар.
Трошкин довольно засмеялся.
- Не решились фрицы после этого наступать. Дырку они получили от бублика! – командир полка снова похлопал поваров по плечам. - В общем, я… Представил вас обоих к Орденам Славы. Каждый раз бы вы так охотились!
Ломов и Синдяшкин довольно переглянулись. Ломов протянул:
- Да, пошли за «косыми», а нарвались…, - спохватившись, он торопливо добавил. - А за зайцами мы еще сходим, товарищ подполковник. Я же Вам обещал…
- Да хрен с ними, с зайцами! - Трошкин кивнул на раненую руку Ломова. - Какая тебе сейчас охота! Поправляйся. Вот дойдем до Берлина – там и приготовишь мне зайца по-берлински. Договорились?
Широко улыбаясь, Ломов утвердительно кивнул.
- Договорились.
***
В пятом часу утра Синдяшкин проснулся. Он разлепил глаза и удивленно уставился на пустой топчан, находившийся аккурат напротив его. Перевел взгляд на подпорку крыши солдатской землянки. На подпорке висели на вбитых в нее гвоздях несколько солдатских шинелей.
- Хм… И шинели Егорыча нет, - протянул он себе под нос.
Синдяшкин достал из-под подушки старые карманные часы и посмотрел на циферблат.
- Куда он поперся в такую рань?
Пожав плечами, Синдяшкин зевнул и снова улегся спать.
***
Посреди покрытой льдом речки, у небольшой лунки, сидел на перевернутом фанерном ящике Ломов с самодельной удочкой в руках. В ведерке, стоящем рядом с ним, плескалось несколько карасей.
Не выспавшийся Ломов начал клевать носом. Его глаза закрылись, руки опустились на колени, голова упала на грудь, и Ломов тихонько захрапел. Он медленно повалился на бок и рухнул на лед, опрокинув ведерко с уловом. Рыбешки вместе с выплеснувшейся из ведра водой оказались на льду недалеко от лунки. Они вот-вот могли оказаться обратно в реке…
Ломов проснулся, быстро приподнялся и увидел перевернутое ведро и рыбу на льду.
Охнув и испуганно округлив глаза, повар упал на колени и начал хватать рыбешек руками. Ползая на коленях, он одного за другим водворял карасей обратно в ведро…
…Последняя рыбешка трепыхалась у самой лунки.
- Куда ж ты, зараза? – закричал Ломов, героически упал на живот и, вытянув руку, умудрился схватить карася.
Радуясь, как ребенок, он поднес зажатую в кулаке рыбешку к самому носу. Посмотрел ей в глазки и ухмыльнулся.
- Не отпущу! Ты мне для ухи нужна.
***
Заспанный Синдяшкин разжигал костер, над которым висит котел.
К полковой кухне приближался Ломов, с удочкой и ведерком в руках.
Заслышав шаги друга, Синдяшкин обернулся, увидел Ломова и удивленно хмыкнул.
- На рыбалку ходил?
- Ага, - Ломов потряс ведерком. - Наловил немного. На уху.
Ломов подошел к разделочному столу недалеко от костра, поставил ведерко на землю,
уложил удочку под стол. Синдяшкин снова хмыкнул.
- Ты ж ее сроду не ел. Сколько тебя помню…
Ломов, не реагируя на его слова, занимался своим делом. В глазах Синдяшкина мелькнула догадка. Он хитро ухмыльнулся.
- Знаю, кого ты решил попотчевать…
***
Синдяшкин стоял у палатки хозчасти с надорванным конвертом в одной руке и письмом в другой. Шевеля губами, читал его. Улыбался.
Ломов нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с другом и ждал, когда Синдяшкин расскажет ему о содержании письма.
Синдяшкин перестал улыбаться и растерянно вздохнул. Оторвавшись от письма, он повернул голову к другу. Глаза Синдяшкина были грустными.
- Варя уже не в Москве…
- А где?
- Попросилась на фронт. Сразу следом за нами… Направили сестрой, в медсанбат.
Ломов тоже изменился в лице.
- Вот, значит, как…
- Ночами теперь спать не буду, - сказал Синдяшкин и опустил голову.
Ломов, подбадривая друга, потрепал его рукой по плечу.
- Да ладно, Иваныч. Медсанбат – не передовая.
***
Распахнув шкафчик с медикаментами, Валентина перебирала их в поисках нужного.
В палатку медсанроты зашел Ломов, из-под шинели которого на груди топорщилось что-то очень объемистое. Ломов придерживал это «что-то» рукой. Повар замер у порога. Улыбнулся. Заслышав его шаги, Валентина повернулась к Ломову. Увидев его, тоже радостно улыбнулась.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте.
- На перевязку?
Ломов отрицательно помотал головой.
- На перевязку мне завтра.
Он полез за пазуху и осторожно извлек из-под шинели завернутый в тряпицу солдатский котелок с крышкой. Валентина удивленно наблюдала за действиями повара.
Ломов развернул котелок.
- Вот, завернул, чтобы не остыла.
- Что это? – спросила Валентина.
- Уха!
Валентина радостно всплеснула руками.
- Правда?
- Ну, Вы же сказали, что любите… Я и сварил, - Ломов окинул палатку взглядом. - Куда поставить?
Валентина кивнула на стол.
- Туда!
Ломов подошел к столу, аккуратно поставил на стол котелок и снял с него крышку.
Валентина тоже подошла к столу. Она с восторгом смотрела на янтарную уху в котелке, от которой шел парок. Наклонившись над котелком, медсестра вдыхала ее полузабытый запах. Ломов достал из-за пазухи завернутые в чистые салфетки ложку и несколько кусочков хлеба. Развернув, положил ложку и хлеб на стол.
- Можете кушать.
- Ой, здесь нельзя. Хотя…, - Валентина махнула рукой. - Когда много работы, нам разрешают.
Валентина уселась за стол и взглянула на Ломова, который нерешительно топтался рядом.
- А Вы? Давайте тоже!
- Не, я пойду.
- Давайте, давайте! – Валентина кивнула на вешалку. - Снимайте шинель!
…К палатке медсанроты приближался Орехов. Отряхнув валенки от снега, он зашел внутрь…
…Ломов и Валентина сидели за столом напротив друг друга. Ломов – спиной к выходу из палатки. Весело переговариваясь, они ели уху ложками из одного котелка.
На пороге палатки вырос Орехов. Увидев Ломова, он злобно сверкнул глазами. Ревниво и возмущенно передернул плечами.
- Опять этот повар!
Валентина подняла голову и посмотрела на Орехова с досадой, как на непрошеного гостя.
Орехов подошел к столу. Ломов положил ложку рядом с котелком и неторопливо поднялся. Повернулся к Орехову лицом.
На гимнастерке Ломова Орехов увидел Орден Славы 3-ей степени. Капитан изумленно вскинул брови. Хмыкнув, он кивнул на грудь Ломова.
- С каких это пор на кухне стали давать ордена?
Ломов, едва сдерживая улыбку, пожал плечами.
- Случается, товарищ капитан.
Орехов перевел взгляд на стол.
- А это что?
- Уха. Валентина любит. Вот я и решил…
- Понятно…, - Орехов смерил Ломова высокомерным взглядом. – Ты уху принес?
- Принес.
- Ну, так вали обратно – на кухню!
- Есть!
Ломов направился к вешалке за своей шинелью. Валентина с сочувствием посмотрела на повара. Потом - на Орехова, но уже с холодным укором…
…Удаляясь от палатки медсанроты, Ломов шагал в сторону кухни…
…Валентина сидела за столом и молча доедала уху. Орехов расположился на табурете напротив нее – там, где раньше сидел Ломов. Капитан нежностью смотрел на Валентину.
Она старательно отводила от Орехова глаза.
- Дурак этот повар, - Орехов кивнул на уху. - Разве путь к сердцу женщины лежит через это?
Валентина вскинула голову и посмотрела на Орехова с обидой за Ломова.
- Да откуда Вам знать, через что он лежит?
Опустив глаза, Орехов грустно вздохнул.
***
Ломов и Синдяшкин стояли у костра, готовясь снимать висящий над ним котел, в котором что-то варилось. В воздухе - совсем близко - гремела артиллерийская канонада.
Из-за палатки хозчасти вынырнул лейтенант Могилевец. Он быстро шагал к поварам. Приближаясь к ним, Могилевец крикнул на ходу.
- Фрицы накрыли кухню второго батальона!
Повара повернулись к лейтенанту. Могилевец остановился рядом с костром и со злостью махнул рукой.
- Только повара собрались раздать по ротам обед, а тут - артобстрел… И самих поубивало, и бойцов - которых прислали за пищей.
Ломов и Синдяшкин сочувственно покачали головами.
- Зампотыл приказал доставить обед на передний край с нашей кухни, - оправдываясь, Могилевец развел руками. - У меня людей нет… Так что придется вам самим, мужики.