Говаривали, что когда-то, ещё в далекие советские времена, Светка Верходурова танцевала на сцене Киевского академического театра оперы и балета, но из-за собственного лицемерия и пристрастия к алкоголю и мужчинам была вынуждена уйти со сцены. Затем, облапошив своего первого мужа, главного балетмейстера театра, отсудила у него трехкомнатную квартиру в престижном районе Киева на Крещатике, пожила там какое-то время с любовниками, которых меняла как перчатки, после залезла в страшные долги, продала квартиру и подалась в бега по незалежной Украине…
Остаётся радоваться лишь одному – она была бесплодна и не могла при всём желании родить себе подобных!
Дешевый спортивный костюм, плотно облегавший телеса Ланы Дмитрины, был настолько застиран, что понять, каков был его изначальный окрас, не представлялось теперь возможным.
В своих руках она держала подержанную видеокамеру, которую разглядывала с интересом человека, впервые увидевшего некий предмет, информация о предназначении которого хранилась на уровне государственной тайны. Хотя её интерес можно было объяснить – камера работала исключительно в черно-белом режиме.
– Короче, камера как бы бракованная, – нехотя пояснила Людон, – как бы показывает, но только в черно-белом режиме, поэтому и продается с большой скидкой. Но, согласись, гражданочка ты моя, что есть в этом мире вещи, на которые в цвете лучше не смотреть. Одним словом, цена на камеру, как говорит молодежь, ваще нереальная!
– Это мне понятно… И про молодежь тоже понятно… Но тут, Людон, проблема в другом… – Лана Дмитрина запнулась, а продавщица томно затянулась сигаретой (курила она прямо у кассы) и вопросительно посмотрела на собеседницу, которая с выдохом продолжила: – Я возьму, не торгуясь, если ты мне цену в чеке другую укажешь.
– Какую такую другую? В каком таком чеке, если я торгую мимо кассы? На кой ляд тебе это далось? Яценюки и яроши пристрелят тебя, как только с этой камерой заметят. Ты им решила чек показать?
В этот момент в магазин зашёл старый, остриженный под польку худощавый еврей. Посетитель опирался на палку или, как он сам любил говорить, «на бэтажок-таки»:
– Дэбрейшего утречка! А где у нас случилось? И кто шо надыбал?
Местные жители звали его просто по отчеству – Натаныч. Высокий породистый лоб Натаныча был изрыт влажными, запылившимися оврагами морщин, а растрепанный веник рыжеватой бородки судорожно подергивался при каждом глотке и вздохе. Стекла очков с толстыми линзами отчего-то были покрыты множеством трещин, поэтому они не столько помогали, сколько мешали своему владельцу видеть окружающий мир, однако его длинный волосатый палец упорно возвращал их на прежнее место, стоило им хоть немного выскользнуть из накатанного углубления переносицы на большом длинном носу. В руках Натаныч отчаянно теребил пару помятых червонцев и газетёнку, а взгляд его был растерян, словно у владельца «Мерседеса», пойманного на краже чебуреков из придорожного кафе.
Короче говоря, ещё один покупатель производил впечатление человека, который не успел отпрянуть в сторону, когда откуда-то с небес на него обрушилось несчастье.
– По данным представителей народного ополчения Донбасса, – сообщил он неопределённо кому, читая отрывок из газетёнки, – украинская армия атаковала окраину Безславинска – деревню Бачёновка и ее окрестности. Наряду с реактивной системой залпового огня «Град» и минометными снарядами, военные применили запрещенные во всем мире фосфорные мины и химическое оружие!
– Уже мочи нет всё это слухать, – выдавила из себя Людон.
– Ну, я вас умоляю, прекрасная Людмила! Вы же знаете за старика Натаныча! За мной не станет! Не хочете за «донецкое сафари», таки другая новость дня имеется: меня подло ограбили! – не мог угомониться старый еврей, делая столь странный упор на слове «подло», словно бывают и честные ограбления. – Причем прямо таки среди бела утра и в самом центре нашего славного Безславинска, можете себе представить?!
– Запросто, хорошо, что не прибили, – более дружелюбно кивнула Людон, а Лана Дмитрина, увидев старого еврея, явно засуетилась и, понизив голос, продолжила,
– На одну… нет, на полторы тыщи больше! Ну, так трэбо, понимаешь? Врубись об чем толкую? Денег на другой подарок не хватает. Выручай, Людон! Помогай молодежи!
Тем временем в углу магазина, где расположился торговый ряд с посезонными вещами, притихшими на вешалках, рядом с железной сетчатой корзиной, в которой горой были навалены шляпы, кепки, панамки и ещё какие-то головные уборы, стояла молодая женщина с сыном десяти лет. Таких мальчишек, как этот розовощёкий, взъерошенный весельчак, в народе обычно называют пронырой или вождем краснокожих. Он был совсем небольшого роста, с сильно кривыми ногами и нечесаной копной рыжих волос, что придавало его облику комичность. То ли благодаря цвету своих волос, то ли чрезмерному темпераменту, все в округе, включая собственную мать, звали мальчугана исключительно как «Рыжий жох». Он и сам настолько привык к этому прозвищу, что, кажется, позабыл своё настоящее имя. И, быть может, в противовес этому свою маму Рыжий жох называл только по имени – Вика, причём ей самой это явно нравилось.
Вика представляла из себя хмурую двадцатисемилетнюю невесту, у которой сегодня должна была состояться скоропостижная свадьба. Хмурость её была небезосновательна, ведь только утром разразился скандал с женихом, который пригрозил: «Не верю, что ты ждала меня из армии и не изменяла! Не буду жениться на тебе! Профура хохлацкая!».
Низкорослая, квадратная, как шкаф, с черными бегающими глазками, Вика была женщина упрямая, несколько лет назад прибывшая в Безславинск из Львова в гордом одиночестве (в смысле без мужа, но с сыном). Эдакая фарисейка, с трудом скрывающая истинное лицо под маской благочестия и добродетели. При взгляде на конопатую Вику невольно вспоминается мнение западных «знатоков» женского пола, утверждающих, что тело провинциальной украинской женщины после родов становится рыхлым и не особо привлекательным, в отличие от женщин востока и Азии. То есть чем бы она, украинка, ни занималась для сохранения своей женской красоты, все равно после родов она будет выглядеть менее привлекательно, чем рожавшая, например, узбечка или вьетнамка.
Мнение спорное, но к Вике вышеупомянутая теория подходила как нельзя кстати.
– О! – обрадовался Натаныч, завидев мать с сыном, – Мадам Виктория! Как поживаете? Наслышаны за вашу свадьбу!
– Здоровеньки булы! Казалы батько и маты, и мы с Генкой кажем. Приходьте до нас на свадьбу!
– Придём-придём! – на два голоса ответили Людон с Ланой Дмитриной, ещё намедни получившие приглашения.
– Придем-таки и мы! Так вот, – продолжил своё повествование Натаныч, облокачиваясь на прилавок, – прямо на улице, прямо-таки перед храмом у меня самым подлым образом выудили пятьдесят гривен. Отоварили по полной программе! П… Пионэры оголтелые! Окружили, дай, щебечут, дед на конфетки, ну я и не устоял…
Натаныч слукавил, хотел сказать: « – Параститутки малолетние! Наркоманки! Повалили меня прямо таки в пыль! Оседлала одна из них, юбчонку задрала, а сама без труселей! И кричит, шобы я монету гнал за то, что мохнатку её рыжую понюхал. Я таки забрыкался, а они все карманы вытрясли и отпинали ещё не за что! Параститутки!», но передумал, стыдно стало, про такое говорить, вот и выдумал на ходу «пионэров».
– Какой же это грабёж? Сам и виноват! Тоже мне история, – констатировала Людон и, недолго думая, выписала приходник Лане Дмитрине, указав необходимую сумму денег за проданную видеокамеру. А тем временем Рыжий жох выхватил из корзины огромную алую шляпу с широкими полями и искусственными розами на боку, напялил себе на голову и в восторге завопил:
– Мамо, мамо, дывись, який у мене капелюх красивий!
– По-росийськи ховори! – прервала его мать.
– И я в этой шляпе буду красивый на свадьбе! Купи себе и мне!
– Що ты робышь?! – возмутилась его мать, – Що ты до женской шляпы уцепився, як мала дитына за грудь мамки? Ты идиот?! Ты що, баба?! Ты бы ещо трусы женские напялил! Що ты как педераст бабье барахло хватаешь?! Вон ещо лифчик напяль! Поди, поди, вон лифчик примерь или чулки!
– Це не я уцепився, це ты не подумавши щось змолола, а тепер робишь гарну мину при поганий гри, – вежливо грубил матери хлопчик.
– Я тебе скилькі раз ховорила, балакай тилькі по-русски! – кипела Вика, отвешивая легкую оплеуху сыну.
– И какой гад её с утра укусил? – тихо спросила Натаныча Людон, поправляя прическу.
Внезапно Натаныч с непередаваемым анекдотическим «одесским» выговором, грассируя и помогая себе жестами, заявил:
– Таки, мадам Виктория, ви уже напрасно инструктируэте мальчика! Имея с детства рядом такой образэц женщины, ваш мальчик легко станет педэрастом без дополнительных инструкций!
– А тобі, Натаныч, нихто и не спрашивает! У вас в Израилях взагали мужики з косами ходють! – Вика отбрила нежеланного пророка и грозно добавила, обратившись к сыну, – Пишли отседова!
– Ви были во Израилях? Там-таки есть на шо взглянуть! – подколол старый еврей, знавший об Израиле ненамного больше самой Вики.
– Да отчепись ты вже от меня! – неистовствовала Вика.
– Шо ви кричите? Я понимаю слов! – обиделся Натаныч.
– Ну, мамка, опять ты мне ничего не купила! А обещала наряд на свадьбу!
– Обойдешься! Похано собі ведешь! Я и соби-то ничохо не купила… – Вика выкатилась из магазина, утаскивая за собой своё неспокойное рыжее чадо.
– Ой, таки живите как хочете! – напутствовал маму с сыном всё с тем же одесским прононсом Натаныч.
Откуда-то издалека послышался гулкий звук разорвавшегося снаряда или чего-то схожего с ним, и троица замерла. Поводя глазами по помещению магазина, Людон облегченно выдохнула.
– Сразу ж видно! – съязвил Натаныч, – Интеллэгэнтая особа эта мадам Виктория, но не пойти на свадьбу – будет моветон!
Лана Дмитрина, как показалось Натанычу, услышав незнакомое слово, спешно последовала примеру Вики, унося ноги и захватив бракованную видеокамеру. Остались Натаныч и Людон. Первый поправил волосатым пальцем очки и поинтересовался:
– Ну, шо?
– Шо «шо»? – вопросом на вопрос ответила Людон, после чего Натаныч взглядом указал на бутылку горилки, стоявшую на прилавке и стоившую семьдесят гривен.
– Ну и? – опять спросила продавщица.
– Дозвольте взглянуть в ваши светлые глаза! – из-за угла зашел он.
– Ой, ну не канифоль мне мозги!
– Не способен на подобные глупости, Людмила Николаевна! Пятьдесят можно завтра занесу? – поинтересовался Натаныч, протягивая две десятигривенные купюры.
– Ну що? Бачиш якого-небудь пса у формі камуфляжу? – спросил подползший боец нацгвардии Украины у снайпера, затаившегося в кустарнике на нейтральной полосе. Позиция была выбрана снайпером исключительно грамотно – вся Отрежка была как на ладони.
– Поки що не видно. Але, думаю, що скоро намалюється хто-небудь.
Боец притащил снайперу сухой паек и маленький термос с кофе.
– Приніс чим вмазатися? – с нервным вожделением спросил снайпер.
– Немає. Лише завтра буде…
– Ось біс!
Снайпер с недовольной миной начал открывать термос.
– Не тряси ти кущі! У них теж снайпери є… – возмутился снайпер, когда боец принялся раздвигать кустарник, чтобы рассмотреть в бинокль раскинувшийся в долине Безславинск.
Снайпер был настоящим профессионалом – стрелковая подготовка отличная, маскировка безупречная, крайне осторожен, на простые приманки не реагирует. В тридцати метрах от своей засады он уложил под небольшой кустик чучело с биноклем, нахлобучив на муляж головы пятнистую каску хаки. Перед ним вырвал траву – создал явно расчищенный сектор обстрела.
Привязал к кустику и к чучелу прочную леску, за которую периодически тихонько подёргивал – ждал, когда снайпер-ополченец выдаст своё укрытие, начнёт расстреливать чучело, и вот тут-то он накроет противника своим точным, годами отработанным выстрелом.
– Ось дивися, терорист корову веде! Онде, недалеко від ставка пожежника.
– Бачу, але це не терорист, – возразил снайпер, разглядывая в прицел дедка, ведущего за собой на веревке большую корову.
– А чому він в камуфляжі? І чому у нього холова в кривавих бинтах?
– Та біс його знає! Це ж просто дід якийсь. Поранений, вже.
– Тоді пристрели корову, хай ці гади без жрання залишаться!
Снайпер аккуратно поднял приклад винтовки, стоявшей верхней частью ствольной коробки на раскладных сошках – это сильно увеличивало точность стрельбы. Припав лицом к прицелу, снайпер замер, как замирает зверь, неожиданно столкнувшийся с охотником. Изо всех сил старался он задержать дыхание и вел прицелом вдоль хребта животного. Он планировал стрелять из засады сверху вниз, так что точка прицела на корпусе животного должна была быть несколько выше, чем при прямом горизонтальном выстреле.
Увидев на сетке прицела качающуюся при ходьбе голову коровы, снайпер дождался нужного момента и с некоторым упреждением на движение цели плавно нажал на спуск.
Пуля обожгла шею коровы чуть ниже основания черепа и прошла навылет. От мощного удара восьмисот килограммовое животное взревело, споткнулось, упало на передние ноги на землю, будто кланяясь своему хозяину. В предсмертной агонии корова резко метнулась в сторону, увлекая за собой старика в камуфляжной куртке. Она ударилась о ствол пирамидального тополя, завалилась на землю рядом с поваленным фонарным столбом, забилась в конвульсиях и за считанные секунды околела.
– Класний постріл! Дивитися на твою роботу – одне задоволення! – похвалил снайпера боец нацгвардии, разглядывая в бинокль неподвижную тушу коровы и несчастного старика, обхватившего свою почившую кормилицу за кровоточащую шею.
– А зараз десерт! – лукаво сказал боец, достал из бокового кармана два одноразовых шприца по 50 мг и покрутил ими перед глазами своего однополчанина.
– Ах, ти пес! Обдурив мене! – обрадовался снайпер и резко сел в позу лотоса…
Через какое-то время им обоим стало глубоко наплевать, что «у них теж снайпери є…».
Тем временем гордая Лана Дмитрина, совершившая, по её мнению, сделку века, ехала от сельского магазина по разбитой дороге на допотопном смешном мотоцикле с проржавевшей коляской. В коляске сидел огромный игрушечный Кролик DurenBell – точная копия розового «пасхального» кролика из одноименной телевизионной рекламы, являвшегося символом долгой работы батареек фирмы DurenBell.
Дорога проходила по окраине Безславинска через микрорайон Отрежка, представлявшего собой самую обычную забытую Богом славянскую деревушку. Но было в этом «забвении» своё преимущество. «Маленький провинциальный городок – это когда лично знаешь тех людей, которым адресованы надписи на всех стенах, заборах и гаражах…» – подумали Вы, мой дорогой читатель? Нет-нет, я сейчас не об этом, а о том, что дорога, петлявшая между домишками, проходила мимо красот невероятных: плачущие ивы склонились над речушкой, за ними простирались холмы и дальние дали, внушающие спокойствие и умиротворение, тишину и радость, дарящие ощущение настоящей деревенской жизни и открывающие смиренную красоту славянской провинции. Со склонов горы Кобачун, напоминавшей своим видом здоровенный кабачок, открывался замечательный вид на Безславинск и окрестности.
Даже облака здесь были какими-то другими, не городскими, не западноевропейскими, если хотите. Они являлись взору путника в виде величественных картин, написанных самой матушкой природой. Кого только не увидишь на небе: и оленя, продирающегося сквозь метель и вьюгу, и водопад, ниспадающий в бездну, и джунгли, окутывающие гору Кобачун, и небоскрёбы, и даже галактики, а кто-то видит Ангелов. Белые, пушистые, они как крылышки небесных созданий летят себе над землёй русской да украинской и всё видят с неба…
Именно такую картину могла лицезреть Лана Дмитрина еще совсем недавно, но теперь по окраинам виднелись самодельные блокпосты из покрышек и всякого хлама. Слышались редкие выстрелы на разных концах города. Навстречу прошел небольшой вооруженный отряд ополченцев с георгиевскими ленточками на рукавах. Поваленные заборы, проломленные крыши домов после артобстрела, резкие, оглушительные, частые удары по подвешенному на дереве рельсу – загорелось складское помещение при магазине хозтоваров. Черный столб дыма ворвался в небо и закрыл оленя, продирающегося сквозь метель и вьюгу, и водопад, ниспадающий в бездну, и джунгли, и Кобачун, и даже Ангелов.