Вскоре мы понимаем, чего – танков! Сначала мы видим только два. Потом из туманного сумрака начинающегося утра появляются еще три. Они идут прямо на нас и стреляют по нашим окопам из своих пушек. Что делает наша 88-мм зенитка? Она хорошо замаскирована и ждет своего шанса. Но нас это мало успокаивает. Что может одна пушка против пяти Т-34? Пехота под прикрытием танков продвигается вперед широкой рассредоточенной цепью. Мы пытаемся ее остановить.
Потом как гром с ясного неба – выстрел 88-милимметровки. Мы видим, как раскаленный снаряд попадает в Т-34 и вызывает вспышку пламени. После этого поднимается густой черный дым. Ствол пушки уже поворачивается к другой цели. Выстрел попадает точно в ходовую часть танка. Оставшись с одной гусеницей, он только крутится на месте вокруг своей оси. Экипажу как раз хватило времени выпрыгнуть, прежде чем танк уничтожен вторым выстрелом – прямое попадание! Два Т-34 стреляют по зенитке. Их снаряды взрываются очень близко от ее хорошо замаскированной позиции. Один снаряд как раскаленный шар отскакивает от маленького сугроба и с шипением попадает в бункер, расположенный справа от нас. Мы слышим стоны и крики, зовущие санитара. Потом попадание получает и третий танк. После этого он больше не может повернуть башню. С повернутой в сторону, неподвижной пушкой он медленно отъезжает назад. Через пару минут за ним следует другой. Увернувшийся в мертвую зону русский танк попадает из огня в полымя. Когда он хочет найти огневую позицию, чтобы уничтожить нашу 88-миллиметровку сзади, он оказывается как раз перед стволами наших двух танков, которые поджидали его в засаде за холмом. Но до того как они его уничтожили, он еще успел сильно повредить один из наших танков.
Хотя нам и в этот раз удалось отбить вражескую атаку, нам пришлось дорого за это заплатить. От прямого попадания в бункер погибли такой преисполненный надежд мотопехотинец Дитер Мальцан и еще один ефрейтор. Еще трое солдат были тяжело ранены, одному из них оторвало половину руки. Только когда ближе к вечеру сильный обстрел наших позиций снова стихает, мы отваживаемся выйти в предполье. Возле стрелковых ячеек для поста мы находим Курата и его товарища в уже замерзших лужах крови. Их буквально зарезали, и забрали их сапоги и карабины. Но Курат, видимо, умер не сразу, так как ему, все же, удалось предупредить нас своей губной гармошкой. Когда мы относим их обоих в деревню, чтобы похоронить по-человечески, Курат все еще стискивает свою любимую губную гармошку в окоченевшей руке. Он спас нам жизнь, потому что без его предупреждения враг застал бы нас врасплох на позициях и всех бы перебил.
Сегодня для нас снова был плохой день; мы, выжившие, снова получили отсрочку от высших сил. Громмель напоминает нам, что сегодня день Святого Николая и воскресенье. Но что нам с того? Для нас уже нет никаких праздников, для нас имеет значение только выживание. И любой день, когда мы остаемся живы, это для нас хороший день. Этой ночью я сплю очень беспокойно.
7 декабря. Погода сегодня снова несколько туманная. В первой половине дня проясняется настолько, что видимость становится сравнительно хорошей. Вражеские снайперы снова стреляют как черти. У нас только за утро они ранили уже троих. У дамбы русские устраивают небольшие атаки и обстреливают из минометов деревню. Когда в небе появляются наши «штуки», наступает тишина. Они бомбят русские позиции перед нами. Советские войска так хорошо замаскировались в снежной белой степи, что мы с удивлением видим, насколько близко они уже приблизились к нам. «Штуки» несколькими волнами пикируют на них. Мы уже привыкли к их воющим сиренам во время пике и сопровождаем их действия грубоватыми комментариями.
По многочисленным черным облакам дыма мы понимаем, что они уничтожили также машины и тяжелую технику. Но им все равно не удалось предотвратить то, что русские во второй половине дня снова обстреливают нас из артиллерии и минометов. Только «сталинские органы» на этот раз молчат. Может быть, их уничтожили «штуки»? Вечером мы неожиданно получаем гороховый суп с картошкой и немного хлеба. Мы узнаем, что Янсену действительно удалось на обратном пути привезти нам продукты с другого берега Дона.
6 декабря. Небо безоблачное, и видимость хорошая. Уже с самого раннего утра «штуки» начинают бомбить русские позиции. В этот раз они действует несколько дальше. Похоже, что русские собрали большие силы на высоте станции Чир. «Штуки» атакуют все время несколькими волнами и сбрасывают бомбы на их цели. Черный смолистый дым поднимается в голубое небо.
Ночью разведывательный дозор русских добирается до балки саперов. После короткой перестрелки саперы захватывают пять пленных. От Майнхарда мы узнаем, что у Свины сегодня день рождения. Мы из трех немузыкальных мужских глоток исполняем для него серенаду, хотя и знаем, что Свина плохо нас слышит. Но он воспринимает наше пение с довольной сияющей улыбкой. Громмель делает ему лично еще один подарок и отправляется за него дежурить в эту ночь. После этого мы слышим, как Свина храпит до рассвета. Сон – его любимое занятие, и мы предоставили ему эту возможность.
9 декабря. Еще до рассвета враг снова обстреливает деревню и наши позиции из всего тяжелого оружия. До полудня мы только с большим риском можем высунуть голову из укрытия. Снова началась жестокая игра в ожидание. Это, несомненно, реванш русских за «штуки», которые сегодня не прилетят, потому что плохая видимость им этого не позволит. Вечером русские атакуют деревню одновременно с востока и с юга вдоль железнодорожной ветки. Но о нас они не беспокоятся. Если им удастся захватить деревню, то они возьмут нас в клещи с двух сторон. Мы ждем и молимся, чтобы им этого не удалось.
Бой за деревню длится несколько часов. Потом нашему дежурному резерву удается своей контратакой выбить из деревни уже ворвавшихся в нее русских. У нас большие потери. Шесть человек погибло, многие ранены. Из-за сильного артобстрела у нас на позиции тоже один погибший и трое раненых. Мы удивлены, что при всем при этом мы получаем еду, пусть даже утром, хлеб и – удивительно! – по банке тушенки на двоих. Подносчики провианта сообщают, что в деревню в качестве подкрепления пришла полевая рота Люфтваффе. Мы с удивлением узнаем, что она вся в новых и выглаженных мундирах, с желтыми парадными портупеями. При поддержке боевой группы, разместившейся на правом берегу Дона, они завтра должны атаковать станцию Чир. Дёринг и Майнхард не дают этому необстрелянному подразделению никаких шансов на успех и удивляются тому, что кто-то мог отдать приказ, который просто зря погубит этих людей. Они оказались правы.
10 декабря. Мы наблюдаем, как бешеный огонь русских срывает начавшуюся с размахом атаку солдат этого подразделения и после этого почти полностью их уничтожает. Их командир роты был одним из первых погибших. Позже мы узнаем, что это был их первый бой. Их настолько прославляли и ободряли, что они пренебрегли всеми предупреждениями и даже пошли в атаку без касок, в одних пилотках. Это было печальное событие, и они напомнили мне добровольцев под Лангемарком в Первой мировой войне, которые с презрением к смерти просто позволили себя перестрелять. Какое безумие!
Уже днем следует новая атака врага на деревню с северо-востока. Во время обороны снова были ранены несколько солдат и один пожилой лейтенант-резервист, который всего за день до этого прибыл к нам. Два водителя из обоза погибли. Еще до наступления темноты нас снова благословляет привычный вечерний артобстрел из тяжелой артиллерии, «сталинских органов» и минометов. Свина, который был в бункере у Майнхарда, возвращается назад к нам. Он не может слышать, но видит разрывы снарядов вокруг. Несколько минометных мин взрываются совсем рядом от нашего бункера. Потому я забираю свой пулемет в укрытие. Мы боимся минометов больше, чем пушек, потому что их мины летят по крутой траектории и могут попасть в окоп прямо сверху. В отличие от громкого воя артиллерийских снарядов, при полете мины можно услышать только булькающее шуршание над собой и сразу после этого взрыв.
Это шуршание внезапно оказывается так близко, что мы даже в бункере наклоняемся все ниже и прижимаемся к земляной стенке. Но вместо взрыва происходит только глухой удар непосредственно перед нами в траншее. – Неразорвавшийся снаряд, – выдавливает из себя Виерт. Мы с напряжением ждем, не взорвется ли он. Но ничего не происходит. Мы выглядываем из бункера и видим, что мина лежит в окопе всего в нескольких метрах от нас. Она, наверное, еще горячая. Что же делать? Тут, пригнувшись, появляется Свина. Хотя я знаю, что он не может меня слышать, я инстинктивно кричу: – Свина, осторожно, иди в укрытие! Но Свина уже стоит возле мины и с удивлением глядит на нее.
– Проваливай! – рычит рядом со мной Виерт, а Громмель дико машет руками.
Но Свина нас не видит и не слышит. Нам кажется, будто он оценивает мину со всех сторон. Но потом он нагибается и поднимает все еще горячую штуковину двумя руками. У нас перехватывает дыхание, и я уже представляю, как мина разрывает Свину на куски.
Но ничего не происходит! Он держит мину на руках как младенца, потом он размахивается и сильным броском выбрасывает мину за край окопа в замерзший снег. Потом он тут же падает на дно окопа. Но и сейчас ничего не происходит – взрыв не разрывает воздух. Мина катится еще несколько метров по земле, падает в какую-то впадину и остается там лежать.
Для нас это сейчас просто неопасный кусок железа. Но так как мина все равно лежит слишком близко от нас, я несколькими выстрелами заставляю ее взорваться. Свина очень смущен, когда мы хлопаем его по плечу и называем его нашим героем дня. Он ничего не хочет об этом знать и рассказывает, что в Сталинграде он уже однажды точно так же поступил с большим артиллерийским снарядом. Мы верим ему безоговорочно.
11 декабря. Небо сегодня серое и облачное. Потому и видимость ограниченная. Уже с раннего утра нас обстреливают. Иван не дает нам передышки, думаем мы. Из-за разрывов снарядов мы не слышим шума моторов и не замечаем надвигающейся опасности. Перед нами неожиданно, как призраки, появляются пять танков Т-34. Вражеские танки оказываются неожиданностью не только для нас, но и для 88-мм пушки, установленной за нами на холме. Прежде чем ее расчету удается развернуть длинный ствол, чтобы навести его на танки, все танки начинают палить одновременно.
Обстрел с такого близкого расстояния оказывается роковым для нашей зенитки. Хотя ей, к нашему удивлению, удается подбить один из танков, после этого ей достаются одновременно два прямых попадания. Мы видим, как в воздух взлетают обломки орудийного щита вместе с телами солдат. Весь расчет пушки мертв.
Четыре Т-34, торжествуя, надвигаются на наши позиции. Русские пехотинцы висят на танках как грозди винограда. Но счетверенная зенитка еще стреляет. Трассирующие снаряды поражают танки и сгоняют с них пехоту. После этого она прячется за танками.
Два Т-34 приближаются к краю оврага перед нами и поворачивают. Теперь они параллельно оврагу движутся к позиции Майнхарда, подставив нам бока. Прекрасный шанс для любого борца с танками. Но русские точно знают, что нам уже нечего им противопоставить. Мы из всех стволов стреляем по следующей за танками пехоте. Но танки продолжают катиться вперед до позиции Майнхарда. Несколько русских, которые рискнули подойти слишком близко к нашим окопам, падают под градом пуль. Несколько ручных гранат взрываются возле Вариаса и Майнхарда. После этого пулемет Майнхарда внезапно замолкает. Но все остальные продолжают стрелять. Трассирующие снаряды счетверенной зенитки со свистом пролетают над нашими головами. Без нее противник давно смял бы нас. Саперы продолжают с фланга обстреливать из двух пулеметов и так уже поредевшую русскую пехоту.
Первый танк останавливается возле бункера Майнхарда. Его двигатель ревет еще громче. Танк крутится на месте и взрыхляет гусеницами замерзшую землю. Счетверенная зенитка бьет очередями по танку, попадает в башню, но маленькие разрывные снаряды просто лопаются на твердой башенной броне как горошины.
Затем происходит следующее! Танк, прорвавшийся на наши позиции справа от нас, с небольшой дистанции бьет по зенитке прямой наводкой. Вторым снарядом он разбивает ее вдребезги. Вместе с обломками металла во все стороны летят куски тел расчета, с громким хлопком падающие на белый снег. На землю всего в нескольких метрах от нас падает оторванная нога, все еще в валенке. Вытекающая из нее кровь окрашивает снег в красный цвет. Мы беспомощно смотрим друг на друга лихорадочными глазами. Несмотря на холод, мое лицо покрыто потом, который заливает глаза. Я чувствую, что у меня во рту пересохло, и язык прилип к небу. Теперь танки спокойно могут раскатать наши позиции и захватить их. Никто не помешает им войти в деревню и устроить там резню. Но там, по крайней мере, расставлены мины, и один из наших танков еще способен сражаться. Но больше мы ничего не знаем.
Один из танков остается поблизости от нас и давит окопы. Второй роет землю возле Зайделя и дальше на правом фланге. Пока третий танк пытается попасть в деревню перед холмом, четвертый уже исчез за холмом и непрестанно стреляет из пушки по деревне. Несмотря на наше сильное сопротивление, нескольким русским удается ворваться в наши траншеи. Дёринг и его люди сходятся с ними в рукопашной. После этого огонь ведут лишь мой пулемет и два пулемета саперов.
Виерт, подающий мне патронную ленту, ругается из-за плохих патронов и частых разрывов гильз. У нас остался лишь один запасной ствол.
Свина находится рядом со мной и стреляет без перерыва. Он постоянно нервно дрожащими руками перезаряжает свой карабин. Я не вижу Громмеля, потому что он стоит где-то в нескольких метрах позади Виерта. Тот быстро бросает Громмелю в окоп два пулеметных ствола с разрывами гильз: – Вытащи-ка гильзы, малыш. Это ты умеешь лучше всего. Сразу после этого он нагибается ниже и озадаченно говорит: – Черт, теперь Т-34 заметил наше пулеметное гнездо! Т-34 наводит на нас башенное орудие и с грохочущим двигателем движется вперед. Я быстро подхватываю пулемет и падаю на дно окопа. Громмель и Виерт спешат в бункер. Свина уже лежит в окопе у меня за спиной. Жесткий металлический звук выстрела. Снаряд разрывается у окопа, точно в том месте, где только что стоял мой пулемет. Над головой у меня пролетают куски замерзшей земли и горячие осколки металла. В моих ушах звон как от велосипедного звонка. Мне кажется, будто у меня лопнули барабанные перепонки. Едкий запах пороха забивает мне ноздри и наполняет легкие. Но я жив, и Свина тоже жив. Я слышу у себя за спиной его конвульсивный кашель. Затем все повторяется снова – оглушительный грохот и шум. Стальные гусеницы танка скрежещут под его катками. Несущий смерть скрежет! Я, как червяк, прижимаюсь к дну окопа. В окопе темно. Стальное чудовище стоит прямо надо мной и закрывает мне свет.
Острые стальные гусеницы рвут и крошат края окопа. Мне на спину падают большие куски замерзшей земли, наполовину засыпая меня. Неужели это чудовище погребет меня заживо? В голове проносятся рассказы солдат о том, что танки специально давят траншеи так долго, пока все, кто находился в них, перестанут шевелиться. Такая жуткая смерть!
Меня охватывает паника. Возможно, те, кто сидят в бункере, находятся в большей безопасности. Я на коленях ползу к другим в бункер. Свина следует за мной. В бункере почти полная тьма, я с трудом узнаю лица солдат. Но я ощущаю их страх и беспомощность, которыми наполнена атмосфера внутри. Танк теперь стоит над нами. Что он будет делать дальше? Неужели он начнет вертеться на месте, стараясь засыпать нас? Земля, правда, промерзла насквозь, но выдержит ли крыша вес танка? Проходят жуткие минуты, когда мы ничего не можем сделать, кроме как ждать. Ждать смерти? С помощью мины или кумулятивного заряда можно было бы попытаться его подорвать. Но у нас ничего такого нет. Потому нам остается только надеяться и молиться, чтобы смерть обошла нас стороной.
Когда я слышу, как Свина начинает молиться вслух, то чувствую, что и мне следует уменьшить мое внутреннее напряжение и страх молитвой. Я не молился уже с самого детства, потому что верил, что я достаточно силен, что могу отказаться от помощи воображаемого высшего существа. Но теперь, перед лицом смерти, и в жалком страхе за свою еще не прожитую жизнь, я снова вспоминаю давно забытые слова прежних молитв. Я произношу их не вслух, как Свина и другие мои товарищи, которых слышу. Я молюсь молча, про себя, не шевеля губами. Но это возвращение к вере из-за страха и отчаяния, которое я соединяю с мольбой о том, чтобы мы избежали тяжелого ранения или ужасной смерти.