Эдуард Багиров
Идеалист
2004 год
I
За окном выкручивает хмарь и мразь – холодный ветер, завывая, заляпывает оконные стекла какими-то тошнотворными серыми шматками, мерзким симбиозом мокрого снега, моросящей водяной пыли и даже подобием какого-то, кажется, града, непонятно откуда взявшегося. Ноябрь не самый приятный месяц в Москве.
Мой друг – тип весьма колоритный. Пьяница, раздолбай и бабник, здоровенный лысый и очкастый татарин Ренат Хайруллин когда-то по случаю приехал в Москву с Дальнего Востока. Как рассказал сам, причиной приезда был телесюжет, где он увидел бастующих в Москве голодающих студентов, требовавших какого-то повышения стипендий. Его поразило, что «голодающие» были в кожаных куртках, «каждая долларов по двести, не меньше, честное слово». Ренат, проживавший в абсолютно нищем городишке на краю света, этими куртками был шокирован настолько, что сразу же решил перебраться в столицу. Дескать, если у них так одеваются голодающие студенты, то он-то там точно не пропадет.
Не пропал. Образование у него есть – заочно окончил какой-то дальневосточный вуз, но в Москве без связей с этим дипломом ловить было нечего. Оглядевшись, он чисто по-татарски нарыл где-то немного денег и занялся маленьким бизнесом: пара ларьков на Савеловском рынке, торгующих бэушными мобильниками, приносит ему доход, которого непритязательному вчерашнему провинциалу хватает с головой. Снимает квартирку не в самом плохом районе, регулярно ходит в спортзал, тягает там железки, и ничем не парится. Парень он шустрый, характер взрывной, за словом в карман не лезет, а еще очень любит Россию и даже держит дома потемневший от времени и табачного дыма триколор. Настоящий патриот, в общем.
Мы дружим с ним уже давно – познакомились на вечеринке литературного сайта «Литпром», на котором оба тусовались чуть ли не со дня его основания. Недавно Ренат развелся, прожив в браке с коренной москвичкой всего год, и вот уже третьи сутки мы, не выходя из квартиры, отмечаем это знаменательное событие.
Выходить в такую погоду и не хочется. Теоретически выгнать нас возможно только за выпивкой, но ее как раз предостаточно. На мониторе передо мной раскрыта главная страница новостного сайта – я внимательно слежу за проходящими на Украине президентскими выборами. Подводят последние итоги.
– Кто победит, как думаешь? – Ренат разливает перцовку, умильно поглядывает на копченое сало, привезенное мной от родителей.
– Янукович, – без колебаний отвечаю я. – Уже победил, вон результаты.
– Почему?
– А без вариантов, – мы чокаемся, – Ющенко ж вор, и жена у него американка. Какой дурак его выберет?
– Какой категоричный, – усмехается Ренат. – Он конкретно у тебя что-то украл?
– Пффф, – я снисходительно склоняю голову набок. – А у кого он в Украине не украл? Найди хоть одного человека. Ты не в теме просто.
Мне ли не помнить, как в январе 1993 года Ющенко стал главой Нацбанка Украины. Первое, что он сделал на этом посту – навыпускал бумажных денег, которые увеличили денежную массу страны сразу в полтора раза. Оправданием этих действий для главного банкира послужила необходимость «предоставить средства на посевную кампанию». Все это бешеное бабло пропустили через подконтрольный клану Ющенко карманный Агропромышленный банк «Украина». Почти все деньги куда-то испарились, не дойдя до адресата, а в итоге в стране началась невиданная инфляция, и большинство колхозов оказались должны банку «Украина» по гроб жизни.
Деньгами этими воспользовались банкиры. Схема прокачивания и отмывания была самой примитивной. Раздавались кредиты, причем на сумму не менее миллиарда, и исключительно «своим людям». Сначала клиент получал в кассе банка пятнадцать процентов от суммы наличными и сразу же возвращал эту сумму банкиру в качестве отката. Оставшаяся же сумма при помощи того же банка мгновенно конвертировалась в доллары и поступала в полное распоряжение клиента.
На возврате никто особо и не настаивал. Но если даже кредит возвращался, то в результате гиперинфляции «клиент», возвративший банку кредит на вполне «законных» основаниях, наваривал себе на каждом миллиарде карбованцев от пятидесяти до ста тысяч американских долларов. Кредит-то выдавался под триста шестьдесят процентов годовых, а инфляция в 1993 году составила аж десять тысяч процентов.
В сентябре того же года Ющенко подписывает постановление, в котором эмиссия доводится до шестнадцати триллионов карбованцев, а уже в ноябре вал «фантиков» достиг двадцати двух с половиной триллионов. За два месяца. Жизнь крестьян или шахтеров от этого лучше не стала: реальная зарплата упала ниже восьми долларов.
– Заставить бы этого козла самого пожить на эти деньги, хотя бы месяца полтора, – закончил я. – А ведь это только то, что на поверхности. Верхушка айсберга.
– Мощно, – выслушав экскурс в историю Украины, с некоторым даже уважением вымолвил Ренат. – А чего он тогда в президенты лезет?
– А чего бы ему не лезть? Бабла валом, жена в Госдепартаменте США работает, при случае можно легко свалить в Штаты, и ищи потом, свищи.
– А второй кто? Ну, выиграл который.
– Да тоже тот еще гусь, – брезгливо поморщился я. – Уголовник, говорят. Шапки воровал по сортирам.
– Почему по сортирам? – не понял Ренат.
– Ну, так удобнее было. Караулили у общественных сортиров мужика в дорогой шапке, а когда он садился на очко, через перегородку срывали шапку, и бежать. Бандит из братвы донецкой, ну или близкий их, я точно не в курсе. Донецк очень криминализирован.
– Гы-гы, ну и кандидаты. А что, порядочных людей в Хохланде больше не осталось? Почему обязательно надо выбирать между жуликом и бандитом?
– Да откуда они в политике, порядочные-то? Тьфу, короче, даже говорить об этом не хочу. Лучше расскажи, зачем ты, мутант такой, на ней женился вообще? Девушка-то хорошая ведь.
– Ну, как это зачем? Любил ее потому что. А чего? Она из хорошей семьи, папа отставной дипломат, воспитанная, образованная, филфак, все дела. Хотя, честно говоря, до знакомства с Танькой я искренне считал всех филфачек тупыми дурами, с недоебом и опухшим клитором. Обычно за пять лет учебы все человеческое у них выветривается, и остается только одна большая раздолбанная вагина, умеющая декламировать Ахматову и Цветаеву.
– Отчасти согласен, – я улыбнулся. – Тоже насмотрелся, было дело.
– Ну, вот это как раз не Танькин случай. И если б не теща, то вообще все было бы хорошо.
– А что теща?
– Да все время смотрела на меня, как на говно.
– Как-как? – я заржал.
– Ну да, – Ренат пожал плечами, хрустнул пальцами. – Именно так и смотрела. Типа, фу, на кого наша Танечка молодость тратит, на быдло провинциальное.
– Ничего себе. А Танька чего?
– Да ничего особенного. Первый тревожный колокольчик прозвенел еще в самом начале, – он хрустнул огурцом, – когда пришла пора знакомиться с родителями. Мы собрались в одном ресторане, элитном таком, короче, ну, аквариумы там с рыбой живой, с крабами, которых можно прям там выловить и сожрать... Блин, такие там морепродукты! – Он закатил глаза. – Ну, и вот...
– Ты ж с Сахалина, – подкалываю я. – Тебе ли морепродуктам удивляться? Да и откуда они в Москве?
– Забей, – машет он рукой. – Можно подумать, что ты когда-нибудь пробовал настоящие морепродукты. Сайру разве что из баночки да палочки эти «крабовые», гы-гы, а я-то в этом толк знаю. Короче, ну вот сидим мы, и теща невзначай так: «А вот когда Танечке было восемнадцать, ухаживал за ней один олигарх»...
– А-ха-ха-ха! Че, реально? Прям так и ляпнула?
– Не, ну ты понял вообще? Комплексов-то у меня по этому поводу нет, сам знаешь, мне плевать, я вообще в душе босяк и бродяга. Но непонятно, у самой-то тещи откуда такие бревна в глазу штакетником торчат?
– А что, – я снова заржал. – Может, тетка просто хвасталась. А Танька чего?
– Да ничего. Сидела с каменной рожей.
– Может, ей не впервой просто? – я снова улыбнулся.
– Кстати, очень возможно, – поднял он палец. – Не впервой, стопудово. Там вообще семейка... Вот что ты, к примеру, делаешь, когда тебе нужны штаны?
– Температуру смеряй, Ренат. Как что? Иду в магазин да покупаю.
– А за распродажами следишь?
– Да нет, в общем-то, – я пожал плечами. – Мне не настолько часто нужны штаны.
– Ну, а там из этого делали целую историю. У тещи подруга есть, какая-то тетя Маша, магазином тряпок заведует. И вот раз в несколько месяцев теща начинала курлыкать индюком и ходить вприсядку: у тети Маши скоро должна начаться распродажа. Причем там все было хитро. Надо было прийти в магаз, померять тряпки, потом их куда-то втихаря относили, а через месяц, когда распродажа стартовала официально, их можно было забрать. И все эти финты ушами проделывались с такими шпионскими выражениями лиц, что от зависти лопнул бы Рихард Зорге.
– Смешно, – отметил я. – Но верится с трудом. Так люди не живут.
– Ну, они ж другого поколения. У них мания такая: не покупать, а доставать. Тайная примерка в магазине тети Маши возвращает их в тот номенклатурный совковый рай, который когда-то был единственным оправданием их существования. Ощущение некоей сакральной причастности, уже давно понятной только ими самими.
– Погоди, ты че несешь-то? К чему причастности?
– Да расслабься. Ты просто не помнишь уже. В советское время, когда все было в тотальном дефиците, смысл существования чиновничьих жен как раз и сводился к одной-единственной функции – этот дефицит и достать. А теперь в магазинах и так все есть, и им от этого неуютно. Они чувствуют себя невостребованными, отсутствует смысл жизни, понимаешь?
– Честно говоря, не понимаю. Да и откуда бы мне. Слушай, ну а ты-то на хера играл во всю эту клоунаду, если все было так плохо?
– А что мне было делать? Я ж добрый человек, и у меня язык не поворачивался сказать жене, что вот прямо и сейчас, к примеру, проходит распродажа аж в ЦУМе. И тряпье там уровнем повыше, чем в говномагазине тети Маши. И скидка там не пятьдесят, а семьдесят процентов. Не говоря уж о том, что ждать целый месяц тоже не понадобится. Но я молчал. Ведь мне-то, по большому счету, безразлично, Танька, та всю жизнь так живет, для нее весь этот бред обыденность, а тещу обижать не хотелось, она же, типа, для нас старается.
– А что, тещу разве нельзя было послать к чертовой матери с ее загонами?
– Не, ну на тещу-то насрать, пусть бы свалила в туман хоть навсегда. Но это ведь для меня она теща, а для Таньки-то – мама. Теща-то свалит, а жена останется. Со мной. Дома. С укоризненным взором и со своими трагическими, блядь, складками у рта.
– Однако, – хмыкнул я. – Даже не знаю, как на это реагировать. Если бы все это рассказывал мне не ты, то я тупо не поверил бы. Потому что выглядит все полным бредом. Да и все равно не верю, извини. Ты сегодня неубедителен.
– Что мне теперь, землю есть?
– Ну, ладно, ладно. Тесть-то хоть нормальный был?
– Тесть-то, – Ренат призадумался. – Ну, как тебе сказать. Тихий вроде мужик, особо не проявлялся, больше молчал. Но знаешь, что у него на заставке монитора в компе?
– Что? Голые телки?
– «Четыре увядающих подсолнуха» Ван Гога. Да чего ты ржешь опять? Я, как увидел, вообще побаиваться его начал. Лучше б там телки были. А кота у них вообще Босхом зовут.
– М-да, – я поежился. – Чужая душа... Но все равно я убежден, что плюсы в твоем браке были по-любому. Хотя бы регулярная жратва, скажем.
– Да, не поспоришь. Это было. Даже завтраки, и те готовила регулярно. Вот реально, каждое утро вставала раньше меня и кудай-то там шуршала по кухне.
– И что? Разве это плохо?
– Очень даже хорошо. Но есть проблема.
– Какая?
– Я не завтракаю.
Я снова неприкрыто заржал.
– Да чего ты ржешь-то? – он и сам не мог сдержать улыбки. – Тебе смешно, а я во всем этом жил.
– Ну, так сказал бы ей об этом.
– Я намекал, но она не врубалась. Ей по херу было, видимо. Она тупо упивалась тем, что она приличная жена, готовящая мужу завтраки. Как учили. А один раз прямо с утра она торжественно приготовила мне шнельклопс.
– Шнель... что?
– Да! Шнель, блядь, клопс. Это такая херня типа котлеты...
– Знаешь что, Ренат, – зевнул я. – Прекращал бы ты паясничать. Если ты думаешь, что я поверю в то, что твой брак разрушили тряпки, теща и шнель, блядь, клопс с четырьмя подсолнухами, то иди-ка ты в жопу. Ты что, запойный сантехник без понятий и мозгов? Не в состоянии осознать и разрулить?
– Да ясен хрен, – он вдруг перестал лукавить, посерьезнел. – Геморрой там куда серьезнее. Понимаешь, я родился в жопе мира, отец вечно бухал, мать пахала, пиздили меня постоянно, как щенка... когда замечали. Я всю жизнь был никому не нужен. Не, ну это не жалобы, я привык к этому, как к данности просто. А тут вдруг неожиданно о тебе заботятся, любят тебя, и... в общем, ступор какой-то. Типа, а зачем ей это? Чё она от меня хочет-то?
– Погоди. А че от тебя хотеть-то такого? Ты что, олигарх? У тебя ж по большому счету и нету ни хрена.
– Вот-вот. Тем не менее все это вызывает круглосуточное напряжение какое-то, понимаешь? Как у детдомовца. Который никому не верит, ничего не просит и ни за что не благодарит.
– Понимаю. Больной на голову моральный урод.
– Именно. Ну, вот и представь теперь ее состояние. Она с любовью и открытой душой, а на нее волком смотрят и хамят на ровном месте. Комплексы, блядь, дикие у меня.
– Хорошо хоть, что ты это понимаешь.
– Ну да, с возрастом многое яснее. Может, когда-нибудь и попустит. Стыдно, конечно, очень, и никому никогда не расскажу об этом, кроме тебя, но...
– Еще бы, – я вдавил в пепельницу окурок. – Кому и расскажи, не поверят. Люди бегут от плохой жены, а ты, мутант, от хорошей, да еще и осознанно... Погоди, – я бросил взгляд на зазвонивший мобильник, – мне главред звонит.
Случилось то, чего я больше всего сейчас не желал. А не желал я выходить из дома. Но главред, висящий на противоположном конце телефонной трубки, имел на этот счет свое собственное мнение.– В общем, в бухгалтерии тебе уже все перечислили на карточку, можешь даже не заезжать в редакцию. Так что валяй на вокзал и первым же поездом дуй в свой Хохланд.
– Геннадий Артурыч, – вяло сопротивлялся я. – Что я там буду делать? Все ведь и так понятно...
– Илья, ты сдурел? Или новостные ленты давно не обновлял? Чего тебе понятно? Ты хоть в курсе, что у вас там происходит?
– Разумеется. Янукович уже выиграл выборы.
– Надо же, – саркастически проскрипел главред. – А ты вылезай с порносайтов своих да сходи на новостные погляди. У вас там бардак полный! Выиграть-то этот... как его, господи, хохла этого полубандитского, все забываю, который сидел. Янукович, да. Выиграл-то он, но оппозиция, видать, так не считает. Поэтому весь Киев вывалил на улицы, и, кажется, там начинается какая-то революция.
– Какая еще революция, Геннадий Артурыч? – Я не сдавался. – Ну какую, прости господи, революцию могут учинить наши хохлы? Да и вообще сомневаюсь я, что в вопящей толпе на нас с вами вдруг свалится какая-нибудь адская сенсация. А из-за мелочевки мне какой смысл ехать? Чего я там буду тупо шляться по городу? Отправьте вон Утюгова какого-нибудь.
– Сенсаций нам как раз от тебя и не надо, – заявил главред. – Сенсации, если они там вообще есть, разведают наши киевские собкоры, со связями в местной власти. Да и сами конкуренты скоро выкатят друг на друга тонны замечательного, жирного компромата, хоть впрок заготавливай. К тому же тебе надо быть предельно осторожным с этим грязным уголовником Третьяченко. В общем, не лезь ни в какие истории, ничего нигде не копай, твоя задача не в этом. Просто погуляй по этому хохляцкому Тяньаньмыню, как там его...
– Майдан Незалэжности. Площадь Независимости по-русски.
– Тьфу, ну и варварский же диалект! – Я явственно представил, какую гримасу скорчил мой рафинированный московский снобглавред. – Просто погуляй, пообщайся с людьми. Настроения прочувствуй, попытайся понять, что там происходит. Действительно ли это проплаченная Штатами сугубо антироссийская акция? Или люди вышли искренне? Чего им надо вообще, хохлам этим? Что за гусь вообще этот Ющенко? Сделай репортаж. Я жду от тебя правды. Тем более, что Киев твой родной город.