В этом есть что-то впечатляющее. Две маленькие циферки! Кто-то решил их пропустить. И какие последствия! Это как броситься вниз головой с высоченного моста. Обвязав ноги веревкой. Ты летишь вниз и наслаждаешься. Год за годом. Летишь все быстрее и вдруг, за две секунды до приземления, задумываешься. А не забыл ли ты прикрепить веревку к мосту. Ба-бах!
Если правы пессимисты и действительно настанет время «everyman for himself», у нас появится масса возможностей взять на себя ответственность за самих себя и своих близких. Возможность достигнуть зрелости в трудных условиях. Возможность сплавать за море на весельной лодке за зерном, и, может быть, тебя при этом обстреляют. Возможность заново все построить. Однако восстанавливать совсем не так увлекательно, как строить в первый раз. И я слишком нетерпелив, чтобы дожидаться нового тысячелетия. Надо как-то ускорить мою экспедицию! Пора мне запустить мое шоу!
На минуточку заскочил Мартин. Он говорит, что ему уже не терпится уехать куда-нибудь подальше. Он спрашивает, когда мы отправляемся, и дает мне секретный телефонный номер, которым был вынужден обзавестись. Ситуация совсем вышла из-под контроля. Во всех отношениях. Ежедневные звонки от кредитной кассы и разъяренных девчонок заставили его уйти в подполье. Теперь Мартин сидит дома и пытается работать над своей периодической системой девушек. Дело движется со скрипом. Он привык, когда хочется, выскочить в полночь, чтобы выпить банку-другую пива, а теперь — извините!.. Девушки обложили его со всех сторон и напирают. Он не может сосредоточиться над разработкой своего проекта. Ничего толкового не получается. В последние дни Мартин лишь начертил никому не нужную схему, отражающую его передвижения по Тромсё на протяжении последнего года. По образцу одной шведской схемы, напечатанной в «Мы и наш дом», своего рода справочнике по домоводству и проблемам семьи для пятидесятилетних женщин. Эта схема основана на исследовании, посвященном вопросам рациональной организации кухонного пространства с точки зрения наиболее эффективного использования времени. Исследования рабочих процессов на кухне проводятся во многих странах. Наиболее известна у нас систематизированная шведская схема, учитывающая сообщение между отдельными зонами кухонного помещения. («Путем продолжительных опытов были найдены основополагающие правила как для больших, так и для маленьких кухонь… Все рабочие места в кухне должны быть расположены так, чтобы расстояние между ними насчитывало наименьшее количество шагов… Расстояние до водопроводного крана и мойки, а также до шкафа с продуктовыми запасами и холодильника должно быть по возможности коротким… Там, где частично используется дровяная плита или где она служит единственным местом приготовления пищи, в рабочем столе должно иметься отделение для хранения дров. Сколько лишних миль приходится проделывать человеку в такой кухне, где вблизи дровяной плиты не предусмотрено специальное отделение для хранения дров!»)
Схема Мартина составлена не для того, чтобы экономить пространство или лишние шаги. По его словам, он только хотел отметить свои передвижения. Он вдруг почувствовал, что все время ходит по очень тесному кругу, имеющему мало отношения к окружающей реальности. Разумеется, не к его собственной, а ко всей остальной. К большой реальности. К той, что за пределами круга. Поэтому-то он и составил свою схему. И теперь, глядя на нее, он ощущает, как у него сжимается что-то в желудке, так он говорит. Ему надо уехать прочь. Проветрить легкие. Он чувствует, что только убивал время. Шатался по кафешкам, развлекательным заведениям, киношкам, заглядывал на бензозаправки за сигаретами, а так одни вечеринки да девушки в несметном количестве. Вечное топтание по замкнутому кругу. Из дому — в университет, на вечеринку, оттуда еще куда-нибудь, к девушкам и снова домой, с небольшими отклонениями, чтобы куда-то заскочить. В известной мере все это, можно сказать, подчинялось основной задаче, но все же… Пора остановиться! Да и задача еще так и не выполнена. А сейчас она сидит у него вот где, говорит Мартин, выразительно проводя ребром ладони по своему кадыку. Сейчас ему требуется перемена климата, и тогда он в два счета завершит периодическую систему девушек. Мартин весь в нетерпении, почти в отчаянии, и я комментирую его состояние, советуя ему успокоиться. Мы отправимся, когда все будет подготовлено. Не раньше, но, конечно, и не намного позже. Мартин смотрит на меня погасшим взглядом, но он меня понимает. Как не понять! Он делает несколько спокойных вдохов и выдохов и заявляет, что хотел бы обратить мое внимание вот на что: поскольку мне, вероятно, до отправки экспедиции потребуются некоторые предварительные изыскания, научные изыскания, он предлагает свою кандидатуру и готов поставить свои знания на службу общей задаче. Я отвечаю, что подумаю над его предложением. В данный момент я сильнее всего озабочен вопросом, где найти недостающих двух членов экспедиции. Двух хороших парней. Крепких и веселых, которым есть что предложить со своей стороны. Мартин советует мне поискать запасного игрока с подготовкой в области так называемых фундаментальных наук. С естественнонаучной подготовкой. Он полагает, что на одних гуманитариев не очень-то можно опереться. Во всяком случае, в экспедиции. Неплохо бы усилить состав кадрами из, так сказать, точных наук.
Ингве.
Я пришел в университет и жду в коридоре. У меня есть Мартин, Эвен, Руар и, под вопросом, Эгиль. Эти четверо у меня есть. И деньги. На «Кон-Тики» было шестеро. Так было удобнее всего распределить круглосуточные вахты. По четыре часа на брата. Я хочу, чтобы нас было семеро. С запасом. Значит, мне нужны еще два участника и, пожалуй, еще парочка теорий про запас — на всякий пожарный случай. Мысль моя шла следующим путем: где найти человека, у которого были бы теории и знания, желательно точные, если вдруг что-то такое потребуется? И я сам себе ответил, отчасти с подачи Мартина, но все-таки: на естественнонаучных факультетах университета. Вот я сюда и пришел. В одной из аудиторий шла лекция по физике. Студенты уже начали просачиваться в коридор. Парни. Девушки. Как я понимаю, их учили тому, что для понимания явлений природы необходимо исходить из элементарных и общезначимых принципов и законов. Я сам не силен в этих принципах и законах. Мне нужен человек, который в них разбирается. Я предвижу, что нам придется столкнуться с явлениями, требующими объяснения. С этим ведь сталкиваешься на каждом шагу, не выходя из дому. А в Тихом океане и тем более. Уйма всяких явлений. Их надо объяснять. Тут явленьице, там явленьице. Глядишь, и набралось что-то для общечеловеческой копилки знаний! Мне требуется физик. Вон показался парень, в котором определенно что-то есть. Коренастый крепыш с широкой улыбкой на лице. Хорошо выглядит. Взгляд живой и проницательный. Я вижу, что парень выносливый. Сильный и выносливый. Я верю, что о людях можно судить по внешнему виду. Мой опыт подсказывает: пословица, которая гласит, что у собаки надо смотреть на шерстку, имеет гораздо более широкое применение. Люди недооценивают этот полезный совет. Я приглядываюсь к идущему мне навстречу парню и вижу, как много могут поведать его осанка, взгляд, то, как он одет. Он надежен. С ним легко ужиться. Он тих и скромен в общении. И за плечами у него уже не одна зимняя ночь. Все это я вижу. Такой уж у меня природный дар. Наверное, я восприимчивее других. Не знаю. Но быть восприимчивым не значит быть лучше. Просто я восприимчивее, и все. Я останавливаю этого студента-физика и спрашиваю, не может ли он мне уделить пять минут. Представившись, я осторожно выспрашиваю его, чему его только что учили в физическом кабинете. Он любопытствует, уж не журналист ли я. Может быть, это опрос типа уличного, когда расспрашивают пятерых случайных прохожих, ну там для студенческой газеты, что ли? Он не против, если его в ней пропечатают. Нет, я не журналист, я собираюсь организовать экспедицию и т. д… А сейчас хотел бы узнать, что он изучает. Он изучает неметаллы. Фосфор, серу, водород, углерод, азот, кислород, галогены (фтор, хлор, бром, йод и астат). И благородные или инертные газы (гелий, неон, аргон, криптон, ксенон и радон). Неметаллы составляют, правда, лишь малую часть периодической системы, но они имеют важнейшее значение для жизни на земле. Например, в воздухе содержится 78 процентов азота и 21 процент кислорода. Так что остальное я, дескать, могу представить себе сам.
Его зовут Роджер. Мы направляемся в кафе (снова, в который раз — кафе), и он вежливо слушает, пока я излагаю ему свою конькобежную теорию. Он заявляет, что у него она не вызывает доверия. Так прямо и говорит! Брось, мол, это, и дело с концом! Гниловатая теория! Но ведь что-то мы все равно откроем, говорю я. То или другое, мало ли что! Неизвестное вещество, растение, какое-нибудь там явление, рыбу, да что угодно! Он только пожимает плечами и заявляет: если уж речь о том, чтобы Норвегия просияла на карте мира, рыбина, надо думать, нужна из ряда вон здоровенная. Такой вот сарказм! У парня негативный настрой. Ну как ты можешь напрочь отметать оледенение, что бы там ни говорили специалисты! Такие вот узколобые люди как раз и не дают ходу многим из нас, молодых, мечтающих внести свой вклад в общую копилку. Я напоминаю ему, какую жестокую борьбу пришлось выдержать Туру Хейердалу с официальной наукой, когда он вернулся после путешествия на «Кон-Тики». Разве мало было знаменитостей, которые вынуждены были потом каяться, признавая свою ошибку и правоту Хейердала! Нельзя исключать и такого поворота дела. Роджер возражает, что нет ничего хуже, как неумение учиться на чужих ошибках. Если тебе непременно надо самому повторить все ошибки, то ученый из тебя никудышный. Ты всегда сядешь в лужу. Я чувствую раздражение. Надо же! Всего пять минут, как познакомились, а он уже объявляет меня никудышным! Явно не тот подход! Надо относиться друг к другу с взаимным уважением и любознательностью. Нужна открытость. Я изложу тебе свою теорию, а ты мне свою. Затем мы доказываем их правильность и становимся друзьями на всю жизнь. С Роджером все не так. Он оказался не таким, как я думал. Я взорвался. Назвал его дураком и сказал, чтобы он убирался ко всем чертям. С кем не бывает сгоряча! Он уходит, и я остаюсь один, нехотя допиваю кофе с таким чувством, что все против меня ополчились. Я проявил инициативу, пытаясь подыскать физика, который внес бы в задуманное предприятие точные знания. Я побрился, сел в автобус и поехал в университет, выбрал, как мне показалось, подходящего парня. Причем не первого попавшегося. Нет, я сначала тщательно изучил их всех и только затем выбрал того, который, как я понял, принесет самую большую пользу. А тут оказывается, что он пустышка! Даже подумать страшно, что же представляет собой остальная группа! Орава балбесов. Мне тут нечего задерживаться.
И вот пока я сидел за столиком, предаваясь таким размышлениям, подходит вдруг парень и спрашивает, нельзя ли ему сесть за мой столик. Пожалуйста! Пускай только не воображает, что я собираюсь точить с ним лясы. Я огорчен и обижен и хотел посидеть один, допить свой кофе и уйти.
— Слушай, кто ты такой? — спрашивает парень: что-то, мол, я тебя тут еще никогда не встречал.
Кто я такой? Что за вопрос? Я не знаю, что отвечать. Мое имя ничего обо мне не скажет. Наверное, он хочет спросить, о чем я думаю, какие у меня ценности, откуда я появился. Я поглядел на него: он высокий и стройный, худощавый, и у него свежий цвет лица. Кажется, симпатичный. Ну, в общем, славный парень. Он постарше меня. Я говорю, что пришел сюда подыскать физика, который согласился бы принять участие в необычной экспедиции в область Тихого океана, но пока что не встретил никого, кроме сплошных идиотов, так что на данный момент подумываю бросить эту затею. Бросить — что? Я излагаю ему свою теорию и т. д. и т. д. Он протягивает руку и сует мне. Хочет, чтобы я ее пожал.
— Великолепная теория! — говорит парень.
Он так и видит перед глазами, как этот первобытный народ катит на коньках через Тихий океан. Его зовут Ингве. Меня — Эрленд. Он не физик, но интересуется физикой. В особенности волнами. Вообще-то он киновед. Знает многое про кино. Он давно этим занимается. А сейчас у него как раз такое чувство, что пора бы заняться чем-нибудь новеньким. Он хочет сам писать киносценарии. (А кто, спрашивается, не хочет!) Но это не так-то просто. В нем что-то надломилось, когда он понял, что разбираться в кино еще не значит, что у тебя получится писать сценарии. Чтобы преодолеть свои страхи, он стал посещать лекции по физике. В основном, чтобы как-то отвлечься. Натолкнуться на новые идеи. Иногда он захаживает еще на лекции по географии и ботанике. Интересующийся человек может открыть для себя столько разных направлений. Он сейчас на распутье. Надо решить, продолжать ли то, чем он до сих пор занимался, или выбрать новую дорогу. Кроме того, его бросила возлюбленная. Подумать только! Ведь такой славный парень с виду! Это просто необъяснимо.
Мы с Ингве так и просидели несколько часов, и между нами завязалась дружба. Я убедился, что он достаточно смыслит в физике, чтобы принести пользу во время путешествия. Ничего такого особенного в физике нет, говорит Ингве. Много разговоров вокруг горстки законов, которые управляют процессами, происходящими вокруг нас. Простенькие силы действуют так-то и так-то. Физику любят изображать чем-то очень трудным, потому что те, кто, в отличие от всех остальных, много о ней знают, хотят, чтобы так оно оставалось и впредь. Как сложную и недоступную для понимания науку расписывают физику средства массовой информации. Засилье СМИ! Нам с Ингве есть о чем поговорить. Потом еще зимние ночи. Ингве пережил такой опыт, так что ему это знакомо. Однажды, когда он работал на лесопосадке (что само по себе хороший знак), какому-то сотруднику в глаз попала щепочка. Она засела в глазном белке. Ингве пришлось ее вытаскивать. Со щепочки капала белая глазная слизь. Вот это зимняя ночь так зимняя ночь! А еще одному его родственнику глаз вышибло лыжной палкой. Глазное яблоко так и лежало на снегу. Жуткая история! Одним словом, Ингве много чего повидал на своем веку. В его жизни были и драма, и любовь, и утраты. Если это не закалка, то о чем вообще тогда говорить! И в придачу, он еще кое-что смыслит в физике. Меня это устраивает. Потом выясняется, что Ингве младший ребенок в семье. Берем его. Наш путь — к звездам!
Мы с Эгилем встретились и уладили то маленькое недоразумение с лодкой. Каждый пошел другому навстречу. Я — потому что не хочу с ним ссориться и хочу взять его в путешествие. А Эгиль — потому что почувствовал, что, если будет упрямиться, может упустить путешествие на Тихий океан. Мы перестали ершиться и помирились на том, что в случившемся были виноваты оба, так как оба привязывали лодку. Мы разделили вину пополам. Там было два узла. Один завязал Эгиль, другой — я. А никто из нас никогда не славился особенным умением по части вязания узлов. «Наверное, это мой узел тогда развязался!» — говорит Эгиль самокритично. «Нет, наверное, узел был мой!» — говорю я. Мы махнули рукой на престиж. Ощущение было приятным. Настроение поднялось, и Эгиль стал настойчиво предлагать посмотреть его снимки на лоне природы, где он сфотографирован с овцами. Он не чужд природе. В этом смысл посылаемого мне сигнала. И он уже начал читать литературу по Тихому океану. Эгиль упоминает о великой, «еще не разгаданной мозаике путей миграции народов в Тихом океане». Это впечатляет, и я подумал, что Эгиль все-таки молодец и серьезно относится к делу. Успех экспедиции должен превзойти все ожидания. Но тут он улыбнулся и сказал, что это слова Хейердала. Значит, Эгиль дошел до этой мысли не своим умом, но, как он говорит, нужно считаться с тем фактом, что времена нынче уже не те. В наше время своим умом много не выдумаешь. В наши дни так просто не бывает. Все мысли уже кем-то подуманы. Нам остается только уточнять нюансы.
Конечно же, он прав. Решено, Эгиль принят в экспедицию!
Мы пожимаем руки и называем друг друга «брат».
Ким.
Забежал Мартин и сказал, что нашел шестого участника. Его зовут Ким, и, по всему судя, отличный парень. В некотором роде художник. Занимается интересными вещами: графикой, живописью и графическим дизайном. Он фотографирует и снимает фильмы. Ким много чего умеет. Нам же как раз нужен человек, который убедительно запечатлеет наши открытия, а когда мы вернемся, сможет подготовить симпатичненькое печатное издание. В наши дни напечатать книжку дорогого стоит, считает Мартин. Разумеется, если это будет симпатичненькое издание. А у Кима наверняка получится то, что надо. В придачу Ким еще и компанейский парень. Легкий в общении, обходительный и все такое. А если мы хотим, чтобы мой экипаж был похож на экипаж «Кон-Тики», то художник в нем как раз очень кстати. Художника найти легче, чем человека, которому доводилось с боем прорываться сквозь ряды неприятеля. Если Ким мне понравится, он пройдет у нас по художественной квоте. Для того чтобы группа из семерых молодых людей являла социальный срез общества по представленным в ней умениям и способностям, среди них непременно должен присутствовать и художник. Это же ясно как день. Звучит почти как крылатое выражение, так умно это сказано!