До начала церемонии офицеры проверяют, все ли на месте, у всех ли есть перчатки и теплые шапки. Некоторые побежали утепляться. Один из наших «перезанимался» — не смог прийти, лежал синий, другой в лазарете.
Выносят флаг. Выходит насяльник, после команды «Струнко!» говорит небольшую речь о важности ритуала присяги, особенно в наши дни. Потом слово передает одному из мобилизованных — другой насяльник. Тот более подробно рассказывает, что «русичі та козаки приймали присягу… найголовніше не просто прийняти присягу, а й виконати її… тепер, коли у нас війна на Сході, треба вигнати Хуйла з нашої землі…» Потом перед каждой ротой ставят стол, за столом стоит офицер, которому другой насяльник дал приказ принимать присягу. В нашей роте почти 70 человек, поэтому принимают два насяльника, в других — от 20 до 50, так что там и одного достаточно.
Большинство читает присягу тихо, слов не слышно. Некоторые свідомі — громко, я стараюсь все сделать правильно и прочувствовать важность момента, но мороз заставляет τopoпитьcя. Торжественность накатывает, когда все вместе поем гимн, повторяя за Пономаревым.
После присяги идем получать недостающую форму: большинству невысоких нужна пикселька, а мне — зеленка. Ее выдают на отдельном складе. Вместе со мной пришло около 20 человек и солдат-контрактник, сопровождающий. Кладовщица смотрит на нас и выдает всего три комплекта, остальным — ничего нет. В списках нас не находят, хотя пересмотрели их изрядно: люди все время прибывают, на склады инфа запаздывает.
Мне вместе с формой достается буклет: на восьми листочках на английском и французском подробно рассказывается о четырех элементах, включающих: 1) термобелье, 2) свитер, 3) куртку, 4) штаны и верхнюю робу. Все вместе выдерживает температуру до -57. Внутренний слой — самый важный, его даже протыкать нельзя, иначе герметичность нарушается. Но нам выдают только верхнюю тонкую робу и штаны, все без подкладки. На вопрос, где все остальное, кладовщица отвечает: «Да не было больше ничего, не могли же мы украсть столько вещей из четырех тысяч комплектов».
По дороге в казарму расспрашиваю пехотинцев и автобатов-цев, некоторые показывают на себе те самые недостающие три части (термобелье, зеленка, куртка), говорят, что в первые дни выдавали. В нашей казарме мужики говорят, что если эту робу одеть на свою зимнюю одежду (куртку, штаны), то тоже неплохо выходит.
В казарме обнаруживаю, что мой сосед В. покрылся подозрительными прыщами, отправляю его в госпиталь. Он сначала идет в санчасть, где ему какой-то крем рекомендуют. Я говорю, чтобы шел в госпиталь. Через час оттуда приходит новость, что у него ветрянка (хотя говорил, что ветрянкой уже болел). Советуют все вещи в. убрать, вымыть все хлоркой. Карантин для нас, соседей В., не назначают, а я не собираюсь всю ночь дышать хлоркой и переезжаю в общую казарму, на свежесобранную четырехспальную кровать, к двум Ж.
За эту неделю в казарме собрали два десятка деревянных двухэтажных кроватей, каждая на четырех человек, два сверху, два снизу (чтобы не возникало желания лезть обниматься к своему соседу, стоит доска-перегородка). Кровати из свежераспиленных сырых досок собирают несколько рабочих, по 2–4 кровати за несколько часов работы — сколько досок привезли, столько и собрали. Я заподозрил, что спать будет сыровато: по наблюдениям, в сушарку иногда приносили сушить матрасы, а вряд ли кого-нибудь могли мобилизовать с энурезом. Сушарка — отдельная комната, целая стена в которой занята гигантскими радиаторами. Температура там около сорока, и под потолком полно крючков и перекладин, чтобы сушить белье и обувь.
Соседи из нашей отдельной комнаты надо мной подшучивают: «А магарыч?» — «Не, магарыч он принесет, когда обратно проситься будет». Все отслужившие в армии знают: в общей казарме намного шумнее, и спать в таких условиях хуже, да и на психику давит, если находишься все время рядом с десятками людей. Но я именно хочу привыкнуть, ведь в АТО условия будут куда хуже.
Новые соседи — группа из семи человек из Черниговской области + наш насяльник, он из Ровенской области. Устроились они шикарно — с ноутбуком, коллекцией дисков, выносными колонками, подвесным столиком (крепится веревками ко второму ярусу кроватей), где периодически едят что-то домашнее или покупное.
Следующий ряд двухэтажных кроватей — киевляне и Киевская область, тоже с ноутбуком. У многих в казарме — большие смартфоны, ничего до сих пор не украли, и, насмотревшись на всю эту гаджетоманию, я тоже решил взять из дому планшет, чтобы писать дневник в электронном виде и сразу выкладывать в сеть. Тем более что в планшете — карточка Киевстара и по нему можно звонить, а, как нам сказали, в АТО МТС местами отсутствует, Киевстара больше. Интернет здесь ооочень медленный, некоторые сайты вообще не грузит, но новости почитать можно, почту посмотреть тоже.
Раз зашло о территориальной принадлежности: в нашей роте почти половина — из сел Черниговщины, еще много из Киевской и Черкасской областей, десяток — из Тернопольской и Ивано-Франковской, двое — из Днепропетровской области. Около десятка — из зоны АТО, в т. ч. уже переехавшие с семьями в другие области. Из остальных областей пока никого не нашел, куда их отправляют — это загадка.
Утром знакомый Д., 24 года, общался с отцом, тот предлагает самому купить бронежилет. Тем более, говорят, что недавно отправленные из Десны в АТО пробовали броник на прочность и якобы пуля пробила насквозь первую пластину с 50 м из автомата и ушла рикошетом в сторону. Отец сказал: куплю, пускай лежит, если окажется не нужен.
А. из Фастова отец привез броник — 10 тыс. грн, очень толстый и тяжелый (18 кг), пластины 1,5–2 см толщиной, есть еще резиновые накладки на руки и шею. Не понравилось в нем то, что почти вся грудная клетка не закрыта — пластина сползает, как бы ты ее ни подтягивал.
Меня попросили позвонить волонтерам и знакомым, узнать, где именно лучше покупать броник. Сам я считал, что звонить не стоит — армия после Десны обязана выдать броник, каску и другое обмундирование, поэтому приставания некоторых (позвони, мне нужна портупея, или тактические перчатки, или еще что) я отметал сразу. Но в данном случае просьба упрямого отца выглядела более-менее нормально, поэтому я всех обзвонил.
Т. из Волонтерской сотни меня вспомнила, на просьбу ответила: надо выяснить, они давно брониками не занимаются, в МО их хватает; долго расспрашивала, чем мы тут занимаемся и как я вообще в рембат попал, какая у меня гражданская специальность. Отвечал честно, что в технике ни бум-бум, знаю английский и офисные программы, в будущем все, что тут происходит, выложу в Фейсбук. Через час от нее пришла смс с контактами магазина «Украинская броня» на Ярославовом валу, они закупаются там.
Также позвонил бывшему мужу сестры, у них в банке что-то типа волонтерского центра и он предлагал раньше звонить, если что. Он ответил, что как раз недавно приехал снайпер из Мариуполя, посмотрит, оценит и что-то посоветует. После обеда он перезвонил, сказал, что рекомендовали ему броник 4+, 5-й чересчур тяжелый, дал контакт человека, кому позвонить. В итоге отец Д., похоже, покупать броник не будет, потому что насяльник точно сказал — всем выдадут 4+.
После завтрака мне звонит мама, говорит, скоро приедет автобусом. Я очень удивлен, ведь только позавчера, в воскресенье, виделись. Но мама есть мама, отпрашиваюсь и иду к танку (на въезде в Десну стоит танк, именно там, на стоянке около КПП, я в субботу садился к родственникам Ж. в машину). Подхожу к КПП — никого из военных нет, все за крыто, только кнопка «Звонок в кафе». Звоню, никто не открывает, постукиваю, потом и покрикиваю — тишина. Думаю, какое наказание может быть за перелезание через забор и как не порвать свою длинную куртку на полуметровых копьях ограды.
Последний раз ору изо всех сил: «Еееееесть тут КТОООО-ОО????», и дверь внутри распахивается, появляется женщина лет 35-ти, очень недовольная: «КПП не работает, чего вы орете?» Я: «На выходных туда-обратно ходили, с родственниками в кафе сидели, все открыто было». Она: «Я выпускаю, а вы сразу на машину и фьють, нет вас, а потом ко мне: ”Почему выпустили, кто разрешил?”» Я: «Пустите, пожалуйста, ко мне мама приехала, здесь около танка ждет». Она открывает, выхожу и вижу, что около танка уже пусто.
Иду к шлагбауму, который метрах в ста: там основной въезд в гражданскую Десну, посторонние машины не пускают, только местные и автобусы. Встречаюсь там с мамой, спрашиваю офицера на посту, как лучше пройти обратно в казарму? Он: «Как и вышли». Я: «Так там женщина ругается, закрыла опять все». Он пожимает плечами и отворачивается к подъезжающей машине.
Мы идем в гражданскую Десну, искать кафе. По дороге выслушиваю много уговоров и советов, затрагивается и тема военкомата: я возмущаюсь, что из-за ее вмешательства попал в рембат, а не в разведку или другую часть, где много занятий. Выясняется, что моя мама еще и притащила в военкомат бутылку коньяка какому-то офицеру. Я в шоке — там же везде таблички, ведется видеонаблюдение, ты же его подставила! Она отвечает: я знаю, но, когда второй раз приходила, он меня узнал и поздоровался, я ему в коридоре сказала: «Я принесла вам лекарство». Тот: «Я здоров». Она: «Это лекарство нужно принимать по три столовые ложки после еды». Он уже понял и очень долго смеялся, в итоге, видишь, тебя более внимательно осмотрели, остеохондроз у тебя же на самом деле есть, и однажды ты мог бы из-за своей спины подвести и себя, и товарищей…
На обед попал уже с «накрученным хвостом», взвинченный. Звоню узнать, как доехала, — не берет, и так четыре раза, а сердце у нее нездоровое, волнуюсь. В столовой очень шумно, поэтому звоню жене с просьбой — позвони, пожалуйста, маме, узнай, все ли ок.
Это был эпик фэйл! у нее сегодня день рождения, о котором я вспомнил только после фразы «Ты поздравить меня не хочешь?» Сижу обтекаю, ковыряю кашу, Ж. спрашивает, что случилось? Я признаюсь, как жестоко лажанулся, чтобы он никогда не повторял моей ошибки. Разговор уходит в сторону, меня подбадривают, что ты, типа, так много знаешь, рассказываешь, такая хорошая память…Тут меня просто рвет: Ж., да ты тролль 80-го уровня!!! Я только что жену с днем рождения забыл поздравить, а ты хвалишь мою память???
После обеда в казарме построение, нужно для статистики произвести подсчеты. Вопросов было много, с полсотни, ближе к концу стало уже шумно, и мне в дальнем пятом взводе не все было слышно. Воспроизвожу то, что запомнил.
Кто женат? Три четверти поднимают руки, нас считают (с погрешностью, конечно: попробуй посчитать руки в казарме с двумя сотнями людей). Разведены — четвертая часть. Дети до 16 лет — где-го около половины. (Несколько раз звучат шуточки типа «может, и есть дети, но я о них не знаю».)
И так далее. У кого есть оба родителя? Один? Кто сирота? Кто закончил школу? Интернат? Вуз (поднимают около тридцати человек), ПТУ (оживление, поднимает половина). У кого есть соматические заболевания (никто не поднимает, наверное, никто не знает что это такое; я решил тоже опустить руку — все косятся, еще подумают — заразный); хронические заболевания (поднимают почти все); психические заболевания (слышится много шуточек); у кого был белый билет (двое, включая меня). Кто лечился от алкогольной зависимости (только шуточки); кто сидел в тюрьме (больше двадцати рук); у кого есть свое жилье, кто прописан в городе, кто в селе, кто русский (никто не поднимает, крики — покажите сепаров), кто украинец (все), кто кореец (крики: «Щенка уберите из казармы!» Как раз утром кто-то притащил щенка, назвали Атошка); кто служил в армии (почти половина), кто на контракте. Кто работал на госслужбе, кто безработный. И т. д. Под конец уже многим надоедает стоять (насяльника в казарме нет), и они с ворчанием («глупые вопросы») расползаются.
Отпрашиваемся в госпиталь, там у Ж. знакомый из села, а мне нужно занести В. с ветрянкой наушники. Располагается госпиталь почти в километре, большое трехэтажное здание. Там довольно долго ждем в приемном, отпускаем шуточки по поводу монстров, врачей-психопатов, и зря — как выяснилось, солдаты рядом в очереди были из АТО, в Днепропетровске уже больницы переполнены, потому их отправляют подальше. Врач долго о чем-то ругалась в кабинете с офицером и его женой, потом вышла, извинилась перед АТОшниками, те грустно: «Мы уже привыкли».
Нас направляют в другой корпус, инфекционный. Как выясняется, в Десне ходит довольно тяжелый грипп, температура — под сорок. Знакомый Ж. еле дошел до санчасти и боролся с собой, чтобы не лечь прямо на пол — хотя видно, что парень крепкий, сельский. Разговариваем мы долго, потому что его на следующий день уже выписывают — за остальными смотрят строго, самому никуда уйти нельзя, пока врач не разрешит, даже если ты себя уже прекрасно чувствуешь. Кормят их тут прекрасно: творог, сметана, яйца, курица, всего много. Делать нечего, учебных материалов нет, только газеты. Говорят, что после Десны всех на 24 дня отправят еще по воинским частям.
В. вижу через окно, он весь обмазан зеленкой, как клоун, с ним еще один такой же. Температура тоже высокая, и ему совсем грустно — хотел отпроситься домой, а теперь, может, совсем не получится, ведь между 2-м и 5-м марта нас уже из Десны отправят дальше, а его в карантине могут держать хоть две недели.
Под утро стало прохладно, синоптики были правы — на улице минус 20. После завтрака объявили план на сегодня: утром лежать под танком, после обеда — первая помощь с волонтерами. Сначала мой пятый взвод отправили за автоматами, я тоже расписался в оружейке. Оружейка располагалась в обычной казарме, где квартировались контрактники: большое помещение за стеной и решеткой, в шкафах автоматы, на стенах предупреждения: сколько лет за кражи или разбой с оружием.
Все оделись очень тепло, и зря — шли быстро, около 3-х км, в т. ч. 1 км за пределами части, и вспотели: на солнце было не очень холодно.
Происходило все на полигоне: невысокий лесок закончился, и началось поле до горизонта. Справа была площадка 150x150 м, занятая то ли препятствиями, то ли имитацией боевых условий; землянки, остатки кирпичных стен, деревянные заборчики и т. д. В передней части, ближе к полю, стояло 4 танка, разной раскраски и модификации. Снег рядом с ними взрыт не был — но видно, что стреляют они вперед, в поле. Один танк стоял в стороне, земля рядом с ним была перепахана.
Рота перед нами, зенитчики, ложилась в небольшие ямки в земле, по длине и глубине тела, — изображали стрельбу по приближающемуся танку из автомата, а когда танк проехал над тобой (ты оказываешься между гусеницами), то изображаешь бросок гранаты по бензобакам. Танком управлял усатый мужик лет 50-ти, управлял с филигранной точностью — чтобы все 300 человек полежали в восьми ямках, ему пришлось проехать туда-сюда раз сорок, и каждый раз он попадал гусеницами в одну и ту же колею.
Вообще, зрелище страшноватое, когда эдакая громадная 40-тонная махина наползает на тебя. В реальном бою не могу представить, что смогу спокойно лежать между гусеницами. Один солдат, когда ложился в ямку, пошутил, что там воняет, майор ответил, что это еще не воняет, а пахнет. Солдат почему-то лег не головой к приближавшемуся танку, а ногами — ржач поднялся неимоверный — про реактивную струю из жопы, которой он будет встречать танк. Некоторые бросали вслед танку камни (типа гранаты) — хорошо, что никому по голове не попали, ведь все стояли совсем близко.
Когда возвращались, увидели около ворот грузовик «Нова Пошта» — многие получали посылки. Сдали автоматы (расписываться не надо), обед, около половины третьего построение — идти на то же место заниматься с волонтерами. Если под танк пошли все, то сейчас уже 30–40 человек резко заболели и не идут. На солнце очень тепло, помня утреннюю «прогулку», все поснимали двойную одежду и ошиблись; занятие длилось четыре часа, вернулись к семи и страшно замерзли.
По порядку: пришли, стоим в поле, где танк утром катался. Минут 20 никто не подходит, потом появляются четыре человека в форме, насяльник сообщает: второго такого занятия не будет, слушайте внимательно, в жизни пригодится, не только на войне. Нас распределяют на группы по 25 и более человек. На группу достается по 5–6 обычных резиновых жгутов, в аптечке у инструктора еще несколько натовских и один вроде израильский, типа разрезанной велосипедной камеры.