И вдруг меня словно током ударило, потому что я зацепилась взглядом за знакомое слово. Знакомое не потому, что я пыталась когда-то изучать немецкий самостоятельно. А потому, что оно писалось следующим образом: Erdbeerrot. Было оно, разумеется, в определенном контексте, и остальные слова заголовка я не поняла и не запомнила. А вот Эрдберрот… Как это может быть? Это же случайный набор букв на клавиатуре. Это же совместное творчество «Нинки и Кота». Почему оно тут, в немецкой газете?
Я вертела мысли на эту тему в голове то так, то эдак, пытаясь вспомнить, где же еще я слышала или видела это слово. Оно даже в самом начале показалось мне знакомым. Еще когда мы его с котом придумали. Постепенно я все-таки отвлеклась: мужчина с иностранной газетой вышел где-то посередине моего пути, и немецкие слова уже не маячили перед глазами. И только когда уже выходила из вагона на своей станции, я неожиданно вспомнила, откуда знаю это слово.
У «Tanzwut» есть же такая песня! «Erdbeerrot», так и называется. Прибежав на работу, я первым же делом стала искать перевод, и оказалось, что пресловутое слово, которое так мне запало в душу, можно сказать, даже не переводится дословно. Что-то вроде землянично-красный. А мне так напоминало название сказочного города!.. Но почему бы и нет? Была же сказка про Изумрудный город? Почему бы не быть Землянично-красному?
* * *
И с меня, словно память сна,
ручьем стекает бред.
А.Григорян
Я поднялась по лестнице на второй этаж и, подойдя к квартире, полезла в карман джинсов за ключами. Странное ощущение: пальцы никак не могли попасть в карман. Потом я поняла, что они даже не могли его нащупать. Я опустила взгляд на свои ноги.
– Ничего не понимаю, – буркнула я сама себе. Я выходила из дому в других джинсах. Обычных прямых голубых джинсах со стандартными карманами. Я брала с собой рюкзак, но ключи не стала туда прятать, дольше искать. Очень хорошо помню, что сунула ключи в правый карман и пошла в магазин. Сейчас на мне были старые иссиня-фиолетовые джинсы-клеш без карманов. Да я их не надевала уже лет сто, даже где лежат они, не помню!
Стала проверять карманы рюкзака, и там ключей тоже не оказалось. Ну что за бред-то? Я перетряхнула дважды рюкзак, но ключи не нашла. Между тем мне очень захотелось пить. Сразу резко и сильно, причем настолько, что вот если срочно не сделаю глоток, умру от жажды. В горле пересохло и зажгло. Ну, да я ж ходила в магазин и купила в числе прочего холодный чай. Спасение!
Пакета с покупками почему-то не оказалось. И я вдруг поняла, что когда поднималась по лестнице, руки точно были пустыми. Мало того, что я куда-то задевала ключи, я еще и увесистую сумку с продуктами умудрилась где-то забыть. Но разве такое возможно? Я же шла специально в магазин, неужели мне не показалось странным по дороге, что я иду с пустыми руками? Я подумала и пришла к выводу, что дорогу я, в общем-то, тоже не помню. Как поднималась, помню, а что до того было – нет.
Еще раз похлопав себя по местам, где должны были быть карманы, я стала медленно спускаться вниз. Нестерпимо хотелось пить. Мне вдруг представилось, что если я вернусь к тому месту, где должна была закупаться, может быть, я что-то вспомню, а может, на каком-то этапе и джинсы станут прежними, если я воспроизведу точно свой путь. Надо было только разобраться, ходила ли я в Перекресток или просто добрела до придорожного магазинчика.
Что я там брала, кроме чая? Да понятия не имею!
Может быть, я вообще за пивом ходила?
Я вдруг удивилась, что как-то слишком долго спускаюсь со второго этажа. Уже должна на улице быть.
Я побежала по лестнице, чувствуя, что рюкзачка за спиной уже нет. Да ну его, до кучи!
Лестница в нашем подъезде состояла из обычных параллельных пролетов, но постепенно они превратились в одну сплошную лестницу, крутым винтом уходящую вниз. Бежать по такой стало сложнее, и я замедлила шаг и стала оглядываться. Перила кованые, поручни из массивного дерева. Ступени, оказывается, тоже деревянные. И стены обиты деревом, потемневшим от времени. И, главное, запах. Куда-то улетучился помоечный «аромат» с нотками канализации, практически постоянно витавший в нашем подъезде. Не скажу, что новый запах был приятным, но по крайней мере перестало вонять. Теперь тянуло какой-то сыростью, старой мебелью. Такой запах врывался в ноздри, когда мы с Алексом после зимы впервые приезжали на дачу и отпирали простоявший полгода в одиночестве старый деревянный дом. Мы заливали воду, включали АГВ, трубы нагревались, и дом постепенно начинал пахнуть по-другому. Сначала появлялся запах теплой сырости, а потом, когда дом окончательно протапливался, становилось уютно, и помещение наполнялось ароматом древесины.
Я аккуратно переставляла ноги, шагая по крутой лестнице, и вдруг она закончилась небольшим узким проходом, который вывел меня на улицу. Миновав проход, я оглянулась на витую лестницу и шагнула наружу. Легкий ветер, носившийся там, слегка приподнял подол расклешенного летнего платья нежно-голубого цвета. Платье было не мое. Я поискала, нет ли на нем карманов. Вдруг там лежат злосчастные ключи, хотя толку-то… вряд ли я теперь доберусь до квартиры по этой странной лестнице.
Улица, на которую я вышла, была совершенно незнакомой. Да и дом тоже уже не мой. Мой шестиподъездный и двенадцатиэтажный дом трансформировался в крепкий двухэтажный сруб. На улицу глядели три окна второго этажа, два окна первого, и между ними неширокая дверь, перед которой я теперь стояла на крыльце. Куда закручивалась витая лестница, я уже и представлять не стала. Я так долго спускалась, а тут всего два этажа.
Я шагнула с крыльца на узкую тропинку, которая начиналась сразу от ступеней и вела куда-то далеко, окруженная с двух сторон травой в половину человеческого роста. Вокруг, сколько хватало глаз, зеленела эта трава. И очень странно выглядел деревянный дом, заросший этой травой. Ни участка рядом, ни забора. Просто дом, словно торчащий из травы. Улицы уже не было. Мне почему-то подумалось, что как только я отойду, дом постепенно превратится во что-то еще или совсем исчезнет.
С такими мыслями я ступила на тропку и пошла сквозь траву. Она мягко и ласково задевала мои голые ноги. Я выходила из домика еще в каких-то незнакомых туфлях, сейчас я брела уже босиком. Земля была теплая и ровная, идти было приятно. Вдруг впереди замаячил чей-то пушистый серый хвост, задранный вверх вопросительным знаком. В нескольких шагах от меня гордо вышагивала кошка, направив одно ухо назад – в мою сторону, по всей видимости.
– Киса, киса, – позвала я, и кошка замедлила шаг и еще внимательней прислушалась. – Кс-кс-кс.
Киса словно размышляла, удостаивать ли меня поворотом головы в мою сторону.
– Кисонька, ты чья такая пушистая? – спросила я. Кошка наконец совсем остановилась и искоса поглядела на меня. Я села на корточки и продолжала звать ее. Тогда она развернулась, подошла ко мне и неожиданно попросилась на ручки. Я взяла ее под мышки и разместила так, чтобы лапки легли на мое плечо. Кошка ткнулась мордой мне куда-то в ухо. Мы с ней посмотрели друг на друга, и тут она сказала:
– Меня зовут Кошка.
– Очень приятно, – не удивившись, ответила я.
– Мне нужно в лес, – произнесла Кошка. – Отнесешь меня?
Я спокойно проследила глазами за ее взглядом и увидела, что где-то очень далеко тропка уводит в лес.
– Конечно, отнесу, – пообещала я и двинулась в сторону леса. – А где мы?
– Мы в Эрдберроте, – ответила Кошка, и я проснулась.
Я лежала на спине, а на груди у меня развалился Кот, весом ни много ни мало, а пять с половиной килограммов. Увидев, что я открыла глаза, он замурчал, вытянулся, погладил меня лапкой по щеке и ткнулся мордой в ухо. Я сразу вспомнила Кошку. И Эрдберрот.
– Кот, ты даже не представляешь, что мне снилось! – возвестила я, легонько подталкивая котяру вбок, отчего он в итоге съехал с меня и, мурча, улегся рядышком. – Я была в Эрдберроте. Помнишь, ты придумал это слово?
Кот мурчал, и было не понятно, помнит он или нет.
– Жалко, что тебя там со мной не было. – У меня перед глазами одна за другой вставали картинки из сна. Я вспомнила запертую дверь и зашитый карман. – Хотя, может ты и был. Просто я не смогла к тебе попасть. А так бы я тебя познакомила с Кошкой. Кошка, кстати, твоей расцветки. Только пушистая.
Удивительно, насколько хорошо я запомнила сон. Обычно сон, как льдинка. Он сначала раскалывается на осколки, а когда берешь один осколочек, чтобы его разглядеть, тот тает на глазах. За какую бы картинку из сна мы не цеплялись памятью, она уходит. Вроде брезжит другая, начинаешь на ней внимание заострять, и она тоже сразу ускользает, растворяется. А на этот раз время сна отдалялось, я проснулась и взбодрилась, а все что видела, отлично помнила. Помнила в красках, в деталях. Помнила в запахах. Как запах помойки сменился запахом сырости, а затем на выходе из домика вкусно запахло свежей зеленью… Помнила в ощущениях. Деревянные перила, по которым скользила рука. Трудность спуска по винтовой лестнице. Тяжелая пушистая кошка на руках. Теплая земля под ногами.
Я встала и прошла на кухню, кот заскользил рядом. Я открыла холодильник, вытащила пакетик с его кормом и вдруг увидела на полу то ли песок, то ли комочки земли.
– Ах ты, паршивец! – ласково поругалась я. – Ты опять цветок расковырял?!
Я сунулась к цветку, в земле которого Кот иногда любит покопаться. Нет, не тронуто. Плотно засыпано, никто там не ковырялся. Я подтянула ногу назад, ступней кверху и ужаснулась. Она была такая грязная! Я заглянула в комнату, бросила взгляд на постель и выскочила как ошпаренная. Незаправленная пока кровать тоже была испачкана землей.
– Да что за ерунда, я не ложусь с немытыми ногами в постель, это раз, – бубнила я, стоя в оцепенении посреди кухни. – Но чтобы так испачкать ступни, это надо было где бегать то? Я убираюсь каждую неделю, пол не может быть таким грязным! И перед кем я оправдываюсь?!. Ну, на этой неделе я еще не убиралась, но не могла я так испачкать ноги дома! Где так можно испачкаться? В деревне, если бегать по проселочным дорогам. Если только так!
Когда я последний раз бегала по такой тропинке?
– Сегодня ночью, – ответила я себе чужим голосом. – В Эрдберроте. Только если там.
Кот подошел к рассыпанной в кухне земле Эрдберрота и стал ее зарывать. Я испугалась, что он поддастся какому-нибудь забытому уличному инстинкту и сделает лужу, и схватилась за веник.
* * *
Близился вечер. Я никак не могла отправиться спать, все находились какие-то дела. Назавтра был понедельник, но я, хорошо представляя, что придется с большим трудом вставать на работу, все равно оттягивала момент и не ложилась. Наконец я поняла, что боюсь засыпать. Но боялась я не того, что может присниться опять странный сон, а последствий, которые обнаружились утром в виде земли на полу. Где-то около двух часов ночи я не выдержала и улеглась. Кот, взбудораженный моим ночным бдением, ложиться уже не хотел, у него как раз начались интересные игры с воображаемыми игрушками. Обычные его игрушки на ночь я всегда прятала, потому что он ими шуршал, звенел, гремел, и потом еще ныл, когда они забивались в труднодоступные для Кота места, откуда мне приходилось выталкивать их длинной портновской линейкой. Ночью я к таким подвигам не расположена, поэтому Кот играл сам с собой. Заснула я быстро, но это был совершенно обычный сон, без приключений и хождений босиком бог знает где.
Утром, совершенно разбитая и не выспавшаяся, я потащилась на работу по привычному маршруту, чтобы заниматься привычными бухгалтерскими делами. Следующий день повторил предыдущий, и так же повторилось снова, в итоге я стала ложиться в свое нормальное время. И постепенно странный сон про удивительный Эрдберрот и говорящую кошку стал забываться. Правда, земля на ногах меня беспокоила немного дольше. Я часто вспоминала и думала об этом. Начала опасаться, а не хожу ли во сне, да еще и в полураздетом виде, на улицу. Я давно живу одна, и никто не остановит меня, и никто не расскажет, что я творю, пока сплю. Я даже не знаю, храплю ли я.
Но по утрам я просыпалась на чистой простыне и наконец решила, что все объяснимо. Возможно, Кот все-таки раскопал какой-то цветок, и немного земли просыпалось, а я наступила. Да и у порога следов грязных не было, значит я никуда не выходила. Все нормально, и не стоит волноваться. Надо же было себе таких глупостей напридумывать, параноик.
* * *
Воскресенье подходило к концу. Сна, конечно, не было ни в одном глазу. Мои совиные биоритмы, сбитые ранними подъемами на работу, легко восстанавливались вечером в пятницу, и несмотря на то, что всю неделю я еле вставала и периодами на работе клевала носом, пятничный вечер обычно длился долго, откуда-то брались силы, и ложилась я глубоко за полночь. В субботу и воскресенье я позволяла себе встать часов в девять-десять и прекрасно себя чувствовала. Но вот заснуть в ночь на понедельник – это уже была проблема. Поэтому я перед понедельником принимала снотворное и на время кое-как подстраивалась опять под мир жаворонков.
В этот раз я тоже проглотила таблетку в начале одиннадцатого вечера и стала готовиться ко сну.
Между тем кот практически весь день проспал, изредка только меняя дислокацию, отчего к концу дня, наверное, не было в квартире поверхности, на которой бы он сегодня не полежал. И к ночи он наконец взбодрился.
Обычно он мог вначале немножко похулиганить, но увидев, что я лежу и на его затеи не реагирую, приходил ко мне на кровать и сворачивался рядышком. Сегодня же он решил за ночь сделать все, что только может охарактеризовать его как очень плохого кота. Сначала он просто бегал по квартире и искал игрушки, которые могли издавать звуки, если их гонять по полу. Я, сонная от снотворного, несколько раз кое-как вставала и отбирала раздражители. Тогда Кот несколько раз подрал когтями свое точильное кресло, потом очень шумно погрыз сухой корм, разбрасывая его мордой из миски, затем порылся для виду в туалете. Повторил все пару раз. Когда это не подействовало, он попытался ловить мою ногу под одеялом, цепляя ее когтем. Занудно помяукал отрывистыми «мя». С разбегу плюхнулся тяжелым толстым котом мне на спину и спешно ретировался. Полез на стол и что-то оттуда свалил. Таблетка должна была подействовать, но я все время прислушивалась к Коту, и поэтому уснуть никак не получалось. Я сонно и вяло его ругала, ненадолго он затихал, потом принимался за свое. Наконец, когда он стал с хрустом обкусывать листья у жасмина, я вскочила и разоралась, и тут Кот, по всей видимости, решил, что на сегодня хватит. Он куда-то молниеносно исчез, а когда я опять легла, обхватив руками подушку, то почувствовала, как он уже копошится где-то в ногах, устраиваясь поудобнее. Возможно, у него в арсенале развлечений было припасено что-то еще, но он больше не стал проверять мои нервы на стойкость. Была мысль проучить его и отбрыкнуть с кровати, чтобы в следующий раз думал, но, во-первых, было лень, во-вторых, я не могу на него долго сердиться.
Я почувствовала, что вот-вот наконец засну. Кот грел ноги. Я вдруг вспомнила про Кошку из Эрдберрота. Засыпая, подумала, вот бы еще раз она приснилась, поболтали бы.
* * *
Снилась сначала какая-то дребедень про работу. Затем я оказалась снова с Алексом. Мы опять сошлись, и он вроде как обещает, что завязал и начал новую жизнь, и вот я уже у него в квартире со своими вещами. И где-то даже немного рада, что опять не одна, но намного сильнее щемящее чувство тоски от того, что я во все это возвращаюсь. Оглядываюсь и не понимаю, зачем я это сделала, ведь таких сил и нервов стоило перешагнуть через себя и годы жизни, закончить все и уйти. И вот мы вместе. Зачем, зачем?
Этот повторяющийся навязчивый сон с завидным постоянством приходит ко мне по нескольку раз в год, следуя всегда одному и тому же сценарию, но с разными статистами и обстановкой. Причем в итоге ничего плохого не случается, мне просто снится наша жизнь, но каждый раз я ощущаю себя обреченной и растерянной. Зачем я опять туда нырнула? Ведь точно знаю, что мне больше это не нужно. До сих пор не могу понять, почему мне подсознание постоянно подсовывает эту картину. Может быть, потому что альтернативы до сих пор у меня нет. Кто-то появляется, кто-то исчезает, но то, что я испытывала в лучшие наши с Алексом дни, никогда не повторялось.