Раньше у меня были цели и мечты, они держали на плаву. Позже, отказавшись от них, мой мир рухнул. Почему я так сделала? Я слабая! Когда годами вокруг меня разворачивалась одна и та же модель существования, это воспринималось, как норма. Делай, как все. Ведь большинство поступает правильно. Череда: жрать, срать, спать, трахаться, совершать бессмысленные действия, размножаться…
Не хочу! Не буду! Меня трясёт от ненависти к этому миру, от злости на саму себя. Я боюсь начать ту жизнь, о которой мечтала. Я боюсь потерпеть неудачу, я боюсь выглядеть глупо… Бесконечный поток мыслей выматывает за несколько минут. Во мне не остаётся ни капли энергии.
Уснуть и не проснуться – иногда так бывает. Здесь, на земле, я как в тюрьме, я всей душой жажду свободы. Я верю в другие жизни, я знаю, что, уходя, мы снова приходим в этот мир. Я хочу начать игру заново.
16
Сегодня Международный день детей, и я должна сказать им «спасибо»! Так уж сложилось, что все мои источники к существованию были связаны со спиногрызами. Между прочим, образование у меня педагогическое. Я хочу написать про это: об учёбе и отработке… Думаю, это правильно; молодой следователь должен понимать, что причина суицида в моей жизни, в каждом её аспекте. Все эти неприятные осадки собирались годами, переплетались между собой и разрастались, как раковая опухоль.
Что могу сказать о своём образовании? Отношение к нему было априори неправильным. «Только бы получить высшее образование!» Зачем оно было нужно? Ответ на этот вопрос я не знаю до сих пор. Ведь все так делали, все получали «вышку»! Знаете, тот, кто первый придумал сравнить образование со смертной казнью, был очень умным человеком. И его злобный юмор уместен и злободневен.
Как ни крути, высшее образование учит широко смотреть на мир, видеть и понимать ту дрянь, что его населяет. Ты начинаешь задавать себе риторические вопросы, а потом – бац! и шея сломана удавкой. Надо быть тупым – это залог сохранения жизни. Ведь дальше, чем пожрать, поспать, и прочие примитивные жизненные потребности, ты видеть не будешь, мозги не работают, чтобы понимать, и через 20 лет все будет также. Белочка в колесе бежит, старательно крутит, крутит… а потом подыхает. Зачем крутить это странное колесо? Я хочу свободы прямо сейчас! Я имею полное право на смерть, коль жизнь моя пройдет в бесконечной погоне за куском хлеба.
В моей стране самый высокий процент людей с «вышкой», а ещё мы входим в пятёрку стран с высоким риском суицида. Вот так-то, товарищи!
«Без диплома ты никто!» – слышала я везде и всюду. Кстати, теперь я знаю, что и с дипломом ты ничто, и звать тебя никак!
Мой выбор был ограничен; предметы, в которых я хоть что-то смыслила, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Вот так я стала педагогом-психологом. Учиться мне нравилось. В университете я открыла для себя, что процесс обучения может быть лёгким и увлекательным, что совершенно не вязалось с моими школьными годами. Я шутила над собой, что к восемнадцати годам пелена тупости спала с моих мозгов. Как бы ни звучало это комично, но я стала понимать, то, что изучала. До этого любая информация воспринималась как что-то несвязное и непонятное. Я туго запоминала без осмысления, и также легко забывала.
Будучи на последнем курсе, появилось беспокойство: впереди ждало распределение. «Два года «бесплатного», кошмарного Сизифова труда на государство», – вот что я знала о своём будущем. И как бы ни звучало это пафосно, деньги и трудности не особо меня занимали. Я предвкушала возможности, мне хотелось получить опыт. В тот период я твердо решила связать себя с психологией, а стихотворения и книжечки оставить в качестве приятного хобби для моей мятежной души.
Раз, два, три – и я попадаю в совершенно непонятный мир. О какой психологии я говорю! О чём это я? В системе образования нужен хороший писарь, но не психолог. Представление о моей профессии у родителей сводились к двум вариантам: шаманизма или психиатрии. Среди коллег я числилась бездельницей, но на которую в любой момент можно сбросить свою работу. Были ещё проверяющие: интересные существа, которые рассказывали, что и как делать. Удивительно то, что требования менялись в зависимости от человека. Другое начальство – другие требования, а менялись они часто. Самое противное в этой ситуации, что должностные обязанности были прописаны туманно.
Машина образования – это обезличенное существо, которое только и ведает слово «рейтинг»! Кто вообще придумал эту дьявольскую систему вечной борьбы, где нас вынуждают гнаться за ничего не стоящей цифрой. Став сегодня первыми, уже завтра мы можем оказаться в конце. Образование – это не про создание условий, в которых формируется личности, не про обогащение знаниями, и даже не про воспитание. Образование – это фальсификации и подтасовки, ущемление прав человека, извращение обязанностей; это формирование тупого, податливого и мало думающего стада. Детей не учат нести ответственность, их контролируют, уберегают от ошибок, оставляя беспомощными, инфантильными и лишенными жизненного опыта.
Для чего это делается?
Чтобы не потерять позиции рейтинга!
Потом я уволилась. Так завершились мои отношения с государственными организациями. Уподобившись доброй половине своих сверстников, я бросилась искать счастье в частных предприятиях. Если говорить о моей текущей работе, то внешне я стараюсь быть приветливой. Улыбка не покидает лица. Ведь всё хорошо. Блеф, дешёвая ложь для окружающих. Главное – приятная, доброжелательная картинка. Поток мыслей нарастает. Меня раздражает каждый человек, слово, вопрос, взгляд. Я ненавижу себя, я ненавижу их. Сдержанность, вежливость и обходительность – и вот они расплываются в блаженном удовольствии, протягивая свои денежки. Все люди одинаковы: говори о них, слушай их, и они к тебе вернутся. Разве они приходят за товаром? Нет, они ищут у меня свою значимость. У той, которая морально разбита.
Вспоминаю анекдот:
« – Ненавижу людей!
– Мизантроп?
– Продавец-консультант».
У меня есть много постоянных покупателей, часто они заходят просто поздороваться. В выходные дни любят спросить, когда я буду, а двухнедельный отпуск – это целое испытание. Вот это привязанность! Как быстро они меня забудут? Я думаю, через месяц никто не вспомнит даже моего имени. Была, да не стало.
Сегодня день аванса. Мне бы прыгать от счастья и радоваться, как это делают другие. Только нечему. Завтра от этих жалких бумажек ничего не останется. Я не могу купить то, что хочу, а то, что по карману – ненужный хлам. Заколочки, бантики, 101 бутылочка лака… Именно так я забиваю пустоту внутри себя. Только она ненасытна. Секундное удовольствие сменяется разочарованием. Если бы у меня был миллион долларов, что тогда? Я бы купила квартиру, просторный загородный дом, отправилась путешествовать…
А потом?
Вскрылась в красивой ванной с позолоченными смесителями.
Повесилась на серебряной веревке.
Выпила яд из бриллиантовой бутылочки.
Деньги не решают проблемы. Жизнь не купишь. Я это прекрасно понимаю. Что-то внутри сломано.
Мне очень гадко, боюсь, что убью себя раньше, чем наступит 27 февраля.
17
Сегодня странный день. Я простояла сорок минут с петлёй на шее. Стул был скалой, а вокруг – бесконечная пропасть. Только один шаг – и всё завершится. Вечный полёт – вечная жизнь!
Я пишу поэтично о страшных вещах, только если ты прочтёшь дальше, мой неведомый читатель, то узнаешь, что верёвка была из махрового пояса, прикрепленная за люстру на один узел. Это была не попытка – это была репетиция. Даже вздумай я удавиться, то благополучно приземлилась бы на попу. Больше шума, чем толка.
Я баловалась: раскачивала стул, прыгала, стояла на одной ноге. Всячески испытывала нервы. Однозначно: спрыгнуть с моста, вскрыть вены или замерзнуть морально проще, чем накинуть удавку себе на шею. В образе петли есть что-то пугающее. Словно не ты себя убиваешь, а кто-то невидимый. Длинный синий язык, испражнения, сломанная шея… Я моделировала ситуацию, явственно ощущая, как конвульсии завладеют моим телом, но жажда жизни может внезапно проснуться, и я начну цепляться за всё, что можно, лишь бы сохранить эту тонкую, бьющуюся жилку. Боль давящая, жгучая. Наверняка я услышу, как с противным хрустом сломаются позвонки, и это случится раньше на долю секунды, перед концом.
Я задержала дыхание. Не считала, только смотрела перед собой. Удивительно, но мои глаза стали видеть лучше, а звуки приобрели фантастическую чёткость. Я хочу вдохнуть, но сдерживаюсь. Тело начинает выкручивать. Может быть, сейчас мне хватит воли. Я мотаю головой, пытаясь заглушить требовательные позывы лёгких, и чувствую, как они сокращаются – им нужна порция кислорода. Меня трясёт, я поддаюсь этому животному инстинкту, и воздух наполняет меня. Вдох опьяняет…
18
Я закрутила роман с женатым мужчиной. И от всего, что произошло, мне тошно, я хочу умереть прямо сейчас. К черту эти условности! Не хочу дожидаться февраля. Убить себя сейчас – самое сладкое желание. Мне никто не помешает. Знаете, это будет сегодня, я уже всё решила. Только перед самоубийством я расскажу о Марке.
Собственно, до каждодневных приходов я не обращала на него внимания. Я не помнила ни его, ни его жены, и, тем более, ребёнка. После он рассказывал, что раз в неделю они заходили с супругой, но моя память не отпечатала лиц.
Пока жена Марка, Лидия, разглядывала полки с литературой, а сын переворачивал стеллаж с конструкторами, глава семейства пристально разглядывал товар за моей спиной. Я то и дело отходила в сторону, не особо понимая, что же такое интересное этот мужчина нашёл в канцелярских товарах. Давая возможность лучше рассмотреть бумагу и ножницы, делала шаг вправо или влево, на что Марк, неизменно реагировал улыбкой.
– Пап, смотри, я давно мечтал о таком! – ребенок протянул коробку.
– Ты это сможешь складывать?
– Да.
– Точно?
Мальчишка уверенно кивнул головой.
– Или как в прошлый раз? – настаивал отец.
– Нет!
– Хорошо.
Рассчитав их, я протянула коробку. Пальцы Марка, проскользнули по моей ладони: горячие, прожигающие до кости. Он не спешил забрать покупку, а я не торопилась отдернуть ладонь. Я пристально посмотрела на него – он улыбался. Это мой человек, сомнений не было. Он открыто симпатизировал мне.
Перед сном я вспомнила Марка. Я думала: а что, если этот мужчина узнает, что меня не стало, о чём он подумает? И подумает ли вообще? Может, он не вспомнит меня? Может, я всё придумала?
Он пришёл на следующий день один. Мы долго говорили, я помогала выбирать подарок. Вся беседа была на удивление лёгкой и приятной. Все началось с вчерашнего конструктора, который в очередной раз собирал Марк, и плавно перетекло в обещание заехать завтра к обеду и купить что-нибудь занятное сыну. Попутно я узнала, что его жена обожает наш магазин, а живут они в доме напротив.
– А работаете Вы здесь давно. Я помню Вас ещё с прошлого года, – делился Марк своими наблюдениями.
– Да, всё верно.
Сегодня он рассчитывался карточкой. Я не с первого раза запомнила фамилию, но запомнить имя было мне под силу. Возвращая её, вежливо поблагодарила:
– Спасибо, Марк!
– Не благодарите, – его пальцы убрали длинную прядь волос, прикрывающий бейдж на моей груди, – Мария!
На следующий день он был у меня, как и обещал. Протянул пакет, пояснил:
– Это Вам, Маша!
– Что это?
– Конфеты ручной работы! Скоро обед, к чаю будет как раз.
– Спасибо! Неожиданно!
Он только улыбнулся.
– Дайте мне тот глобус. Он ещё вчера мне приглянулся.
– Так почему не брали?
– Маша, не лишайте меня удовольствия видеть Вас. Купи я его вчера, мне незачем было бы приходить сегодня.
– Просто заходите поболтать.
– Да? Вы, разрешаете?
– Конечно.
Мы засмеялись.
– Ловлю на слове. Буду завтра.
И он пришёл перед самым закрытием. Предложил подвезти. В первый раз я отказалась. Не могу сказать, что это его расстроило – скорее раззадорило. На моих глазах в нём просыпался охотник. Я наблюдала за происходящим, и сама не заметила, как увлеклась предложенной игрой.
Я всё реже думала о суициде. Нет, я не отказалась от него: это было как что-то обязательное и само собой разумеющееся. Я продолжала с тем же нетерпением ждать намеченной даты. Только мысли мои всё чаще были обращены к Марку, а не к способам остановить мой пульс. Мне было любопытно, что будет дальше.
В четверг он позвонил на работу.
– Алло, Мария?
Я растерянно вращала глазами. Покупатели так не обращаются ко мне.
– Да!
– Вы сегодня работаете?
– Конечно.
– До которого часа?
– До семи.
– Отлично.
Я не сразу поняла, что это он. Я вообще этого не поняла, кто это был, до самого вечера, пока он не появился. Выбирал долго и скрупулезно, но так и не сумел остановиться на чём-то одном. Торговый центр закрывался.
– Надеюсь, мой звонок не сильно побеспокоил?
– Всё нормально, это моя работа.
– Я хотел убедиться, что застану Вас на рабочем месте. Не хотел приехать и увидеть кого-то другого.
Он посмотрел на часы.
– Я задержал Вас. Это нехорошо. Позвольте, я отвезу домой.
Я медлила.
– Не подумайте ничего плохого. Просто там, на улице, ужасная погода. Я буду чувствовать себя свиньёй… Вы явно опоздали на транспорт, и сейчас придётся ждать. Мне не сложно…
– Хорошо.
Мы ехали молча. Мне хотелось заговорить; я чувствовала себя неуютно, но нарушить молчание первой не решалась. Он изредка поглядывал на меня и улыбался. Его план удался; я ощущала, как он ликует.
– Ты здесь живёшь?! – подъехав к старенькой пятиэтажке, спросил Марк.
– Снимаю, – пояснила я.
– Давай будем на «ты»?
– Согласна.
– У меня для тебя кое-что есть.
Марк достал с заднего сидения охапку красных роз. Это был хорошо сложенный букет, декорированный рускусом, завернутый в фетр и обвязанный бечёвкой с золотистым люрексом.
– Это тебе.
– Спасибо! Ты ухаживаешь за мной?
– Пытаюсь!
– Я пойду.
–Конечно. Увидимся завтра! Надеюсь, ты работаешь?
– Да.
На следующий день история повторилась. Он вёз меня домой. Мы болтали. Темы для разговора брались из воздуха. С ним было легко и спокойно. Это удивительное ощущение, когда хочется довериться незнакомому человеку. Впервые за много лет я желала поделиться своей болью или просто сказать: «Я решила умереть!». Не для того, чтобы он меня спас, нет. Бумага может только передать мои мысли, не эмоции. Мне так хотелось, чтобы Марк увидел моё истинное лицо, а не то, что я вынужденно выставляю напоказ. Другое: сломанное, готовое умереть. Настоящее. Пусть хоть один человек увидит мою мимику, жесты, услышит тембр голоса, когда я произнесу свою ключевую фразу: «Знаешь, я решила себя убить!».
– Зайдешь на чашку кофе?
Глаза выдали его приятное удивление.
– Конечно.
Он поднимался беззвучно, словно тень. Перешагнув порог, мужчина не стал медлить, а мигом притянул к себе. Марк крепко держал меня за плечи, припадая губами к лицу. Это было совсем не то, что я хотела. Только на что я рассчитывала? Что взрослый мужчина, будет слушать сопливый рассказ о том, как я вскроюсь? Или вникать в причины суицида?
Глупо! Он хочет секса. Он его получит. Прямо сейчас. А потом пусть катится на все четыре стороны. От меня не убудет, всё равно скоро моё сердце перестанет биться.
Вещи летели на пол. Это была неподкупная и бесконтрольная страсть. Марк таков: если его кто-то занимает, он полностью растворяется в этом человеке. Я поняла это не сразу, а спустя время. Тогда я думала, что он изголодался по интимной близости. Всё было чудесно: стаж семейной жизни и не одна любовница красноречиво говорили за себя.
Он не хотел уходить. Отшучивался и тянул время. Мне было приятно просто лежать рядом с ним и молча смотреть в потолок. В какой-то момент, я подумала, что это не хорошо. Я могу влюбиться и отказаться от ухода. Что потом? Жить и быть его любовницей? Зачем? Он уйдет – это только вопрос времени! Это ложный смысл, и потом ещё с большей досадой придётся лезть в петлю.
А если он захочет уйти из семьи ради меня?
Что за глупости?! Этого никогда не будет!
А если?
Я не позволю – он нужен им больше чем мне.