– Правильно. Я предлагаю сделать Толяна с крестом. Стоит Толян, как Владимир на горке, а внизу речка!
– С крестом?! Лучше сразу с церквой!
– Нет, церква уже было. У Боти Гоидзе. Ну, который из цимлянских…
– Блин, за ними не угонишься!
– Или на коне?.. На коне, по-моему, ещё не было никого!
– А если в кресле?
– Что в кресле?
– Сидит!
– На лошади?!
– При чём тут?! На лошади уже было. У Сёмы Полупана. Так его счас дразнят Получапаевым, памятник.
– Ну, допустим, с крестом. Горку сделаем, а как речку, из чего?
– Ну, из воды!
– А мне нравится, чтоб как Владимир. А вместо речки можно вечный огонь!
– Правильно, и Толян будет главней ихнего Владимира.
– Я не понял, про какого Владимира всё время базар?!
– Про киевского, дура! Короче, художник, ты слышал? Сделай сам, как понял, а мы посмотрим. Чтоб нам на сорок дней стояло.
– С зеленью!
Коля им культурно говорит:
– Насчёт старины, как вы говорите, зелени. Для такого дела нужно время.
Худсовет согласно кивает:
– Что ж мы – без понятия? Что за два дня такое не делается! Даём тебе четыре с выходными. Время пошло!
Коля тоже понимает, что если хочет ещё пожить и завершить задуманное, то лучше им не возражать. Что придётся покрутиться.
Собственно, крутиться, то есть выходить из положения, Коле было не привыкать. Тогда как раз учредили Аллею новой славы, украшенную головами новых героев, полтора десятка. Семён на тех головах неплохо захалтурил, Колин соперник. Назавтра четыре головы украли. Тогда металл был в большом спросе, в городах люки пропали, народ влетал в канализацию целыми семьями, кляня на лету демократию и её аггелов! А тут, значит, драгоценная бронза. Короче, на открытие должны приехать какие-то духоборы из Канады, а главных героев нет, шести штук. Ибо через неделю срезали ещё две с половиной. Короче, стоят на Аллее гранитные пеньки, а люди хотят поклониться, приложить венки, старики и старушки. Что делать? Коля придумал: за двое суток вылепил героев из гипса, покрасил бронзовкой, сам состав придумал. Успели. Правда, второпях нахомутали. На пенёк с женской надписью поставили лысого героя, а когда обнаружили, было поздно. Приехали иностранные старики, фотографировались на вечную память, промокали увядшие очи, одобрительно гуркоча по-своему, пели какую-то вышиванку дребезжащими голосами. Коля тогда грамоту получил от нового правительства, потому что денег у них не было. И на том спасибо. А дополнительные головы, может, стоят до сих пор. Радуют патриотическое око. Коля-то скульптор настоящий, Народный художник и проч.
И вот работа закончена, перед отливкой. Коля звонит заказчикам. Пришли всем худсоветом, натоптали. Коля снял покрывало с заготовки. Худсовет замолчал, потом заговорил:
– Толян, блять!..
– Похож!..
– Чего похож?! Как живой, блин!..
– И крест. С перекладиной!
Было понятно, что понравилось. У меня, говорит Коля, сразу отлегло от сердца. И от всего остального – думаю, пронесло. Но худсовет и есть худсовет, хоть советский, хоть бандитский. Обязательно находится какая-то зараза, которой нужно больше всех.
– Слышь, художник. А мы говорили с сигаретой…
– Про сигарету речи не шло.
– Так счас пошла!
– А может, без сигареты, Сухой? Толян и так как новый.
– Когда ты видел Толяна без сигареты, чушка?!
– Сухой! За чушку ответишь!
Коля говорит:
– Не ссорьтесь!
И вылепил сигарету:
– Вот сигарета.
– Блин! Как живая…
– Нужен «кемел»!
Коля сделал «кемел»:
– Вот «кемел».
– А чего дым не идёт?
Коля, после паузы:
– Ещё не прикурил. Задумался и пропустил. Вот, в правой будет зажигалка. «Зиппо».
– Нет, сделай, чтоб сразу дымилось! А зажигалку оставь, для этого… для натуры!
Коля:
– Есть вещи, которые сделать нельзя, поймите…
– За дым – отдельные бабки! И чтоб из ноздрей. Толян любил.
Услышав про ноздри, Коля постарел, пытался отговорить. Но худсовет упёрся: раз сигарета горит, значит, чтоб из ноздрей тоже. Толян любил. Коля нарочно вылепил две струи, приставил к носу:
– Так?
Худсовет растрогался:
– О! Вот теперь совсем настоящий! Толян, брат!
– Так трогательно, блин!
– Слышь, художник, ты где так научился?!
– Ты понял, чтоб с дымом, и погуще. Правда, братаны?!
Коля, не подумав:
– Хорошо, сделаю дым… Но не обещаю.
– А ты нам пообещай! Ты и так затянул, блять!
– Да, мы тут базарим, а Толян уже месяц лежит без памятника, как рабочий и колхозница. Время пошло!
Строго так сказали и отчалили. Слышно, как во дворе захлопали тяжкие двери чёрных джипов. Сел Коля напротив своего творения, пригорюнился об этой жизни вообще и вреде курения в частности, который вред может вылезти вот таким неожиданным кандибобером! Что делать?!
Но – человек предполагает, а воз и ныне там!
Через пару дней в мастерскую нагрянули очередные клиенты. Эти были энергичные и злые, как шершни. Строго сказали: «Показывай, что можешь!» По-хозяйски осматривали мастерскую, словно желая скупить на корню. Какой-то лоб в кожаной куртке и спортивных штанах поднял полотно, скрывающее Толяна, затем опустил. Постоял, что-то соображая, снова открыл, крикнул:
– Миха, иди сюда!
Хромой Миха оторвался от Венеры, которую трогал чёрным пальцем, подошёл к памятнику. Подойдя, поменялся в чёрном лице, спросил:
– Это, падла, что?!
– Это мне заказали, – ответил Коля, поняв, что сейчас с чем-то попрощается, может, и с жизнью.
– Да ты знаешь, падла, что это Толян шкловский?! Наш злейший враг!
Подошли остальные:
– Точно Толян! Вот и «кемел»!
– С крестом, блин!
– Мы его с таким трудом грохнули! Нашего Тараса из-за него завалили. Ещё трёх бойцов потеряли, а он вот! Типа – вечно живой!
– Главное, с крестом!!
– Зарыть обеих!
Видно, крепко насолил шкловский Толян пришедшим, раз они захотели немедленно расправиться с ним посмертно, а заодно и с художником. Выручил Колю его талант. Старший Миха остановил жаждущую крови бригаду:
– Стойте, мы его ещё накажем!.. А теперь говорите: это Толян?!
– Он спрашивает, конечно, Толян!
– Красиво сделано?!
– Ну… Живой и глаза смотрят, блин!
– Так пусть этот лепила нам Тараса нашего сделает, такого же красивого, согласны?!
– Да, какой базар…
– Правильно. Смотрите: я думаю, вот так Тарас, а вот так его красный «чероки», он любил…
– Засохни. Мы про это счас побазарим.
Тут главный Миха посмотрел на Толяна, потом на белую гипсовую Венеру и резюмировал, адресуясь к Коле:
– Если хочешь, чтоб твой сарай случайно не сгорел вместе с тобой и этим козлом, ты его поломай нахрен, а сделаешь памятник нашему Тарасу, мы скажем какой!
– Миха, его наказать надо! Ты говорил, накажем!
– И накажем. А накажем, как при родной советской власти, – рублём! А за это сделаешь нам нашего дорогого Тараса без бабок, ты всё понял?!
– Понял, – ответил Коля.
Что ж тут непонятного: через неделю приедут «толяны» за своим Толяном, а его нет – убьют. Оставить Толяна, приедут «тарасы», увидят – убьют. А так – всё хорошо.
«Таращанцы» обсудили свой памятник, отклонили «чероки», церковь, лошадь и крест. Остановились на двух скорбящих ангелах в полтора роста: они типа склонились, а посередине Тарас пьёт пиво из горла, он любил. И чтоб из бутылки была струя в рот, как в жизни! Снова услышал Коля, как во дворе захлопали двери джипов; как бы захлопали гробовые крышки, и все его.
Но не пришли ни те, ни эти. Банально поубивались на стрелке. Эти убили тех, те убили этих; остаток положили приезжие чмыри с Елабуги. Они ехали себе искать себе место под южным солнцем, а тут такой хороший город, остаёмся, братаны!
Остались.
Не пропал и Толян. Хотел осторожный Коля его развалять, но не успел. Ибо как раз завалили некоего Цыгана, как писали в газетах, «лидера Шевченковской ОПГ». Шевченковские нагло предложили объявить в стране трёхдневный траур, давали правительству большие деньги на выход из кризиса. Но правительство проявило последнюю силу воли и отклонило. Тогда «цыгане» явились к Коле насчёт памятника, чтоб все видали! Отклонили лошадь, купола и возле «феррари». Сильно хотели за столом в любимом ресторане, но Коля убедил их, что сидячего Цыгана будет плохо видно. И подсказал, как его будет хорошо видать. Дальше было дело техники: заменил голову, вытащил из пальцев сигарету, вставил в рот, наваял перстни и тельняшку. Поставили на кладбище. Все говорили: «Как живой!» Жена говорила, дети говорили, ещё две непосторонние женщины, или три. Братаны плакали, говорили: «Никаких бабок не жалко!»
Это называется сила искусства!
С Цыганом тоже было приключение. Когда его ещё хоронили с воинскими почестями и ротой почётного караула, ему в какую-то трёхместную, устланную коврами могилу положили могучий царь-двухкассетник с его любимой песней. «Чтоб нашему Цыгану нескучно лежать…» День и ночь почва на кладбище содрогалась, кричали и исчезали вороны, давали усадку старые памятники. Цыган любил, чтоб если музыка, так громко. Через неделю на кладбище возобновился Вечный покой – в магнитофоне сели батарейки. Примерно к тому же времени забыли и Цыгана – подвозили новых.
Но смерть его имела косвенный культурный эффект: на том краю Центрального городского кладбища напрочь вывелись собаки.
Слава героям!
«Аквахрен»
Я тут недавно по телевизору выступал. И хорошо выступал. Только в ухе немного позванивает, вроде автоответчик. Вроде там кто-то отвечает моим же голосом, извините, мол, мы не можем сейчас взять трубку и нескоро сможем!
Голос треснутый, но узнаётся легко…
А началось с того, что я взял и провернул один бизнес. Вбухал туда весь семейный бюджет и провернул. Но не в ту сторону. Домашние как узнали, что стало с нашими деньгами… Короче, я пошёл к другу, говорю: «Шурик, вот я проходил мимо, дай, думаю, зайду к тебе, попью чайку недельку-другую!..»
Главное, дома осталась ее мама, Маргарита Ивановна, слабая старушка. Всю жизнь проработала в милиции, прогрохотала. Ей сам министр вручал именные наручники, она же ему их и защёлкнула по привычке. Говорит, очень много в зале было шуток и юмора, пока ключи искали. Но не нашли…
Короче, пришёл я к Шурику. А он тоже мечется, где заработать. Как раз кричит в трубку:
– Нина Константиновна! Вы меня убили! Где я вам за час достану учёного с мировым именем?!.. Сколько платят?!
Тут он слушает, сколько платят какому-то учёному, а сам начинает пристально меня рассматривать. Потом кричит:
– Ура! Вы спасены! Ко мне как раз зашёл учёный на эту сумму, то есть для вашей телепередачи! А? Согласится?!.. Да он за такие деньги мать род… в смысле прервёт свои опыты по клонированию брюк. То есть высылайте машину!..
Тут он бросает трубку, кричит:
– Слушай, у меня как раз халтура на телевидении!
Я говорю:
– Опять?
Он кричит:
– На этот раз – верняк! Они начинают рекламную кампанию детской зубной пасты, им нужен мировой учёный для солидола! Понял?!
Я говорю:
– Что?
Шура кричит:
– Я буду детским зубным живодёром, а ты – мировое светило в области гигиены штанов, в смысле, а ну, сделай умное лицо!
Я говорю:
– Пошёл вон!
Он кричит:
– Ладно, в машине потренируемся.
Я говорю:
– Соображай! Я пришёл пересидеть у тебя, как радистка Кэт! Меня Маргарита Ивановна в телевизоре увидит, а я ещё хочу пожить!
Шура кричит:
– Во-первых, передача дневная, по 20-му каналу! А днём телевизор смотрят только… Короче, никто не смотрит! Детская передача «Как убить бабушку»… как-то по-другому… Эх! Если бы тебе ещё бороду и пенсне, я бы с них такие бабки скачал!
Короче, пригнали за нами машину. Едем. Шура меня инструктирует:
– Запомни: на телевидении такой же бардак, как и везде! Только в два раза больший!
– А вдруг я не то ляпну?
– Переляпнешь! Они смонтируют. Они что хочешь смонтируют! Хочешь, смонтируют из тебя идиота!
– Я боюсь!
– Идиот! Тебя и монтировать не надо! Я буду говорить! Я! И спрашивать у тебя: «Правда, профессор?» А ты киваешь и говоришь: «Святая правда!»
Короче, приехали. На телевидение. А там – смесь всемирного потопа с пожаром последней категории сложности. Километровые коридоры, тысячи дверей, народ чумной: выскочит из двери, вытаращит глаза – и назад в ту же дверь. А там уже закрыто!
Нас уже ведущая поджидает, подпрыгивает, как лобзик на раскалённой сковородке, кричит:
– Где учёный?!
Шура кричит:
– Вот учёный, где ему расписаться?!
Она внимательно смотрит на мои кроссовки, кричит:
– Будьте немногословны! Прямой эфир, рассчитано по секундам!
Я говорю:
– Как – прямой?!
И смотрю на этого гада.
Шура внимательно шарит в карманах белого халата, который успел нацепить.
Ведущая кричит:
– Сейчас детки дают «Красную Шапочку», потом – вы, потом – академик!
Я говорю:
– Да, я – академик! Где у вас аварийный выход?!
Она кричит:
– И не забывайте ненавязчиво показывать в камеру тюбик «Акватреша»! Ждите, вас позовут!
И сгинула.
Я говорю:
– Шура, я тебя замочу!
Он кричит:
– А тебя – Маргарита Ивановна! И суд ее обратно оправдает – как находящуюся в состоянии сильного душевного волнения по поводу растраты зятем денег!
Мы сидим в каком-то помещении. Монитор показывает, что происходит в студии. Шура ходит, учит с бумажки своё соло, кричит мне:
– Учись солидно кивать, Склифосовский!
Я чувствую, как у меня начинают трястись колени, затем локти, затем снова колени, но как-то изнутри.
А в мониторе тем временем на кушетке лежит Волк под простынёй, Красная Шапочка его спрашивает:
– Бабушка, почему у тебя такие больные зубы?
Волк говорит:
– Ты хочешь спросить, внученька, Большие зубы?
Красная Шапочка смотрит туда, откуда ей подсказывают текст, говорит:
– Нет, ты – Волк! Я узнала тебя по тяжёлому запаху изо рта! Ты чистишь зубы обычной зубной пастой, а Бабушка – «Денто…», «Фрешо…»
Тут она забыла, как называется паста, ей сбоку подсказывают, Волк подсказывает, даже сюда слышно, как шипят:
– «Акватреш»!
Она растерялась совсем, и в слёзы! Тут вытолкнули Охотников, они – пиф-паф! – положили Волка мимо носилок и убежали с порожними! Волку шипят:
– Уползай! Уползай!
Волк уползает, путаясь в простыни, но ухитряясь ненавязчиво показывать тюбик «Акватреша»…
Я думаю, лучше бы я в тоннеле метро отсиделся! Нет, лучше бы меня в роддоме подменили на девочку, я бы стал Красной Шапочкой, принёс бы бабушке Маргарите пирожки с ядовитой зубной пастой и снова попросился бы в мальчики!..Тут я смотрю на монитор, а там уже сидит красная, как редиска, Ведущая, рыщет глазами и приговаривает:
– А кто, ребята, страшнее Волка? Правильно, зубной врач, который уже должен сидеть у нас в студии… А! Наверное, сейчас он рвёт гланды тупому мальчику Серёже из режиссёрской группы!
Шура у меня над ухом как крикнет:
– Это же нас! Бежим!
Ну, бежим. Двери мелькают. В какую именно? Шура кричит:
– Сюда!
Останавливается, делает вдох, раскрывает двери и входит со своим припевом:
– Каждый раз, дети, во время бритья вы подвергаете свои зубы…
В помещении сидят трое деток лет по сорок и подвергают свои зубы закуске с газеты. Лица нехорошие. Короче, нашли студию. Светло, как в кабинете дантиста наприконце света! Шура снова набирает воздух, входит со словами:
– Здравствуйте, дети! Каждый раз во время того, чем вы обычно занимаетесь…
Ведущая кричит:
– Где вы лазите?!
Шура кричит в камеру:
– Да, ребята, нам – садистам – приходится много лазить в карманы пациентов, то есть их рты, в смысле нам – дантистам…
Ведущая говорит:
– Сейчас идёт реклама, уже заканчивается.
Шура уточняет:
– Ага! Значит, наша паста называется «Дентохрен»…
– «Акватреш»!
– Ну да! Остальные пасты называются «обычная» и вызывают у детишек понос и простатит, так?!
Я смотрю, у Ведущей глаза становятся оловянными, она смотрит в одну точку. Шура ей говорит:
– Нина Константиновна, а может, пострашней болезнь придумать, например, падучая или… Нина Константиновна!
Тут он начинает щёлкать у неё перед носом пальцами, она шипит:
– Мы в эфире!!
Шура внимательно смотрит в камеру, затем выскакивает из кадра и снова входит со своим текстом:
– Еда, дети, это наслаждение вкусом! Но каждый раз возникает опасность возникновения катышков!..
Короче, такая картина: раскалённая от света студия, камеры, в центре за столом Шура в халате машет руками и докладывает, рядом малиновая Ведущая. Вокруг площадки какие-то люди, тут же я стою в галстуке, как смонтированный идиот, в глазах от волнения пятна, кадык поднялся вверх, я его ощущаю практически на зубах. А Шура, между прочим, чувствует себя там, как рыба в водке, кричит в камеру: