— Давай уже, мать твою, — ругнулся Гаэтан, лоб рукой прикрыл, а сам невольно заулыбался. Дошло до него наконец, какая нелепица вокруг творится и что он в этой нелепице ключевое лицо. Да, сложно им с Мареком будет переиграть эту ситуацию при следующей встрече.
— Ах, как же не терпится молодым пересечь порог брака. Хорошо, сразу к делу. По старой человечей традиции, надо жениху невесту выкупить.
— Чего… — жених поднял брови.
Невеста помяла пальцами пару перьев на голове.
— Давай, братец, не кокетничай. Знаем мы, что у тебя в левом ботке специально на случай свадьбы пять оренов припасено. Плати за невесту, дорогой.
— Вот же дружка нам досталась проныра… — бормотнул Гаэтан, сдерживая смешок.
Раз уж начал он играть в эту игру, пришлось отдать Мареку выкуп.
— А теперь невеста покупай жениха.
— Кар монета в ботки нет. Кар ботки нет…
— Не волнуйся, Кар, жених у тебя подешевле будет. Пёрышка хватит за него.
Кар к традиции человечьей подошла со всей ответственностью и с минуту выбирала из своего платья самое красивое перо. Вручила Мареку крупное, в бело-коричневую, почти рыжую полоску.
— Выкуп принят. А теперь обещайте, что бить будете друг друга только по делу, зато любить до гроба. Ну, или до сожжения. Пока смерть не разлучит вас, в общем. Кар, ты первая обещай.
— Кар обещать Гатан любить!
— Гатан?
— Обещаю до гроба, да.
— Обменяйтесь венками.
Марек вручил молодожёнам два хлипких обруча. Они по очереди положили их друг другу на макушки. Видимо, выданы венцы были наоборот, потому что жениховый упал ему на плечи, будто лошадиный хомут, невестин лёг на её широкий лоб, даже не приобняв. Если и было кому-то из участников до этого дело, виду никто не показал.
— А теперь целуйтесь.
— Нет, — возразила троллиха. — Свадьба дело Гатан есть, теперь свадьба дело Кар.
Отошла на пару шагов и как подскочила. Запрыгала по площади, содрогая землю, пытаясь высоко, как не позволяет тролльское горло, вопить что-то нечленораздельное.
— Гатан повтокрять! — крикнула между скрипами.
— О боги…
Гаэтан было глянул на Марека в надежде обменяться беззвучными издёвками, но тот сорвался скакать за троллихой с абсолютно идиотским выражением морды. В отличие от Гаэтана, Марек от грибов своих не отказывался.
— Кря-кря-кх-х! — запищал он, но закашлялся. Его горло тоже имело ограничения.
— Нет! — грозно буркнула Кар, размахивая руками. — Марик не повтокрять! А то Кар Марик клевать!
— Ну вот… — остановившись, Яр толкнул Гаэтана с места — тот так и не присоединился к тролльскому танцу.
— Гатан повтокрять!
— Повторяю я, повторяю…
Марек уселся смотреть представление на землю, подальше от центра. Отдышавшись, он вдруг заметил, что в движениях троллихи даже есть логика. Это и правда был танец, только на тролльский походил мало и исполнялся явно теми, кто танцевать не умеет. Вот невеста машет руками, сложив их в локте, вот переступает с ноги на ногу и кружится вокруг жерт… жениха. То складывается, то выпрямляется, вытягивая шею, крутит бёдрами и водит носом из стороны в сторону, сопровождая движения бормотаниями и криками.
Зашуганный жених тем временем честно пытался следовать, не попадая невесте под ноги. И танец, исполненный им, одноногим нелюдем с тростью, местами приобретал пластику. Секунде на тридцатой Марек даже заметил, что Гаэтан улыбается.
— Токуют, мать вашу… — пробормотал Яр и заскрежетал смехом.
Брачные танцы закончились с опозданием жениха, и невеста протянула ему ручищи.
— О! — раздалось с галёрки. — Время поцелуя! Точка в свадьбе, буквица в браке, кха-ха!
Гаэтан бросил на Яра злобный взгляд, получившийся скорее растерянным. Вместо ехидной мерзкой морды встретился с какой-то абсолютно добродушной, счастливой даже. Марек махнул ему тыльной стороной ладони, а сам положил руку на лежащие рядом ножны. Давай, мол, целуйся уже, и будет тебе счастье и отпущение. Жених вздохнул и повернулся к невесте. Усмехнулся сам над собой и над глупостью происходящего, закрыл глаза и потянулся лицом к Кар.
Нежелание жениха размыкать губы наложилось на представление невесты о поцелуях, поэтому они коснулись друг друга и тут же отнялись. Кар ткнула Гаэтана в щёки, будто морская птица клювом, и морда кота на его груди завибрировала. Гаэтан нахмурился и открыл глаза.
Воздух на площади изменился. Сгустился вокруг невесты и нагрелся. Она отпустила ведьмака, и тот отшагнул. Два и два сложил быстро и глянул на Марека. Вот, теперь ублюдская ухмылка на месте.
— Кар! Кар свадьба получиться! Кар снова каралева!
Воздух закружился вокруг троллихи, обволакивая мутными потоками, накрывая облегающим куполом. Силуэт в его центре начал уменьшаться и утончаться. Ленты эфира расщепляли, уносили прочь тролльское тело, не давая увидеть новое. Или старое. Вихрь перьев, листьев и палок, сыплющихся с Кар, не помогал.
— Кар! Кар-кар! — разнеслось по площади уже не тролльим голосом.
Гаэтан получил от Марека мечи, но оголять не спешил. Заряженный воздух начал растворяться и оседать, и ведьмаки растерянно замерли.
— Что за…
Марек хотел бы добавить, но подавился воздухом.
Перед ними расправила яркие крылья здоровая гарпия. Блеснув металлически-радужным отливом оперения, чудище тут же скрючилось. Затрещало клювом, заскрипело костями и начало засыхать. Пожухли перья, кожа пошла морщинами, мышцы одрябли.
— К-ка-а… — протянула она сухой глоткой, старческим птичьим хрипом.
Раскрыла дрожащие, осыпающиеся крылья… И рухнула навзничь.
Ведьмаки подходить не спешили. Стояли откровенно ошарашенные.
— Так вот, — наконец хрипнул Марек, — что это значило…
— Ты, гад, знал.
— Знал… что она проклята. И королева. То, что она королева сраных гарпий, мне сказать забыли.
Гаэтан решился подковылять к телу.
— Какого… Ты видел проклятых на чужое тело гарпий?
— Теперь видел. Да и проклятые у меня ни разу не высыхали намертво.
Марек подошёл к наклонившемуся Гаэтану и присел на корточки.
— Она не высохла, — возразил Гаэтан, — просто… постарела? Сколько живут гарпии?
— Лет двадцать.
— А тролли за сотню. Кажется… она просто своё отжила. В чужой шкуре.
— Ого. Неплохой урок, а?
— Мамун знает что. Ну, хоть пачкаться не пришлось. Оно само.
Яр помял тощее облезлое бедро гарпии.
— Эх, в тролле мяса было больше. Огроидное, конечно, едва ли переваривается, но…
Получил по затылку клюкой.
— Слышь, ты, гурман. Мы это недоразумение жжём нахрен.
— Что, даже на поделки свои не пустишь?
— Старовата.
— Получается, жжём вместе с нашими?
— Получается так. Или тебе есть дело до отдельных костров?
— Нету. На один бы дерева наскрести.
— Наскребём.
Прежде чем собирать костёр, Яр подбросил одну из новоприобретённых монет: решалось, кто пойдёт за трупами. Честь выпала решке — Мареку. У него и подходящая амуниция нашлась — маска, закрывающая пол-лица, включая дырки носа.
Собрать батьку с котом труда не составило. Яру даже понравилось кидать в бадью косточки, будто поганки в лукошко. С Муррой пришлось повозиться, выскребая из чёрной, сухой, но тягучей скорлупы. С костей налёт Марек тоже без фанатизма, но посбивал. Хоть в чародейском крыле и посвежело за несколько часов, дышалось всё ещё с трудом, и после получаса ковыряний в эпицентре химической духоты Марек снова едва чуял.
Костёр собрали где принято было — на Поляне. Как и о Синей Дороге, у каждого было своё мнение, как она называется. Поляна Мечей — говорили Айден и Лех, Поляна Костей — Аксель и Берт, Шёпота — Мурра и Бреген. А Гаэтан с Мареком сходились на том, что это просто Поляна, и сходились на этом с батькой, которого тащили на неё в ведре. Может, и глупо было жечь кости, да только требовала того привычка, засевшая с детства в головах, давшая корни в грудь, в руки: ведьмак умирает — надо жечь ведьмака.
Поляна находилась, если, идя к Бурчанке, свернуть в правильном месте. Среди котят витала байка, что вовсе Поляна не находилась, если не хотела. А не хотела она, когда нужна не была. Давным-давно Йольт с Гаэтаном вышли на неё впервые своими силами тоже вместе. После суммарно трёх неудачных вылазок, одна из которых закончилась окончательным заблуждением в лесу, на четвёртую Поляна позволила им себя найти. Засыпая на ней в обнимку, чтобы хоть немного согреться, проснулись дети от матерщины и подзатыльников. Тем утром взрослые пришли сжигать двух ведьмаков. Откопать в пепле двух ведьмачат не ожидали, но в целом не удивились — место это тянуло из крепости каждого ребёнка, кому доводилось в нём бывать, потому что оно было чистым. От магии, от шума, от следов жизни, которыми полнился лес вокруг. Новоиспечённым ведьмачатам, перегруженным миром, его звуком, светом, чёткостью и резкостью, ощущением потоков, которых их кожа никогда не знала, не хватало тишины и пустоты, которые могла дать им Поляна.
Она представляла собой большую, шагов сорок в радиусе, воронку пустоты с пепельно-угольной землёй, чуть проседающей в центре, сколько бы костров здесь ни жглось. По краю её, перед отступающими деревьями, что никогда не тянули ветви в сторону сердцевины, воткнуты в землю мечи. Ржавые и почерневшие. На гардах многих туго повязаны медальоны, когда-то ведьмачьи, скорее всего, даже дважды ведьмачьи, но давно не пригодные делу.
Гаэтан с Мареком слышали, как проходят, а то и бывали на сожжении других Школ. У Волков и Медведей принято было жечь ведьмака вместе с медальоном. Коты, по крайней мере их поколения, так не делали. Чешуйка бережёт орен? Может быть. А может, жизнь и смерть старого ведьмака, отпечатанные в пустых или драгоценных глазах амулета, должны были придавать сил его молодому обладателю. Впрочем, это всё давно не имело значения.
Медальоны, оказавшиеся на Поляне, приходили сюда на шее второго, если не третьего трупа, но иногда и в руках живого, давно не молодого ведьмака, ставшего им очередным хозяином. А порой они приносились изношенные, выжженные магией и больше не способные ни резонировать, ни обжигать серебром.
Большинство из медальонов были поплавлены, стёрты и разбиты, но кое-где можно было разобрать звериные морды — в своём большинстве кошачьи, но встречаются и медвежьи, и грифоньи, и даже змеиная и волчья по одной. Некоторые всё ещё местами поблёскивают. В глазах иных сохранились камешки.
Вот что Коты разобрать не успели, хотя казалось бы: серебро да самоцветы, пускай и крошечные. Либо оставляли напоследок, либо вовсе трогать скудельню не собирались. Узнай об этом какой-нибудь ведьмачонок пятидесятилетней давности, уверенно бы заявил: так это Поляна с какими попало мыслями на себя не пускает.
Марек с Гаэтаном присели отдохнуть на мягкую землю, только когда на небе зажглись звёзды: таскать из Юхерн Бана и леса «дрова» оказалось занятием времязатратным. А ещё их и правда приходилось искать. Хранившиеся в замке ясеневые поленья для сожжения тел давно уже изошли на простую растопку, поэтому Коты тащили всё подряд и уверены не были, что температуры всего подряд хватит для этих костей. Но их это и не заботило.
— Всё, — вздохнул Гаэтан, — последняя ходка за мечами, и можно жечь.
— Ухум.
— Четыре брать?
— Почему четыре… Кота считаем?
— Хм. А почему бы и нет. Давай возьмём нож в его честь. На кухне как раз один сломан.
— Вряд ли он хоть одну крысу погрыз за всю жизнь, но я за. Кому меч?
— М-м-медальону в твоём кармане? — протянул Гаэтан.
— Что? А. Нет. Он уже проважен.
— Можешь не прятать его, если он теперь твой.
— Я и не прячу. Верёвка натирает шею.
— Ладно. А безглазый-то где?
— Украшает пояс какого-то Каэдвенского гада, — вздохнул Марек.
— Не скучаешь?
— Сколько мне, десять?
— Скучаешь.
— Ухум.
Жгли всех одновременно. Пять трупов: двух ведьмаков, чародейку, кота и гарпию. Принявшись за первых, костёр искрил, плевался чёрными языками пламени и источал серный с кислым привкусом душок, но вскоре давиться перестал. Гаэтан с Мареком наблюдали за огнём в тишине — первый с чистой головой, второй — глядя на картины чуть более красочные, чем на самом деле.
В углях и пепле утопили три давно уже спящих медальона. Первый — с расцарапанными некогда глазницами. Этот принадлежал батьке. Второй, с засечками на тыльной стороне, похожими на буквы «ИК» — этот Мурры. Третий не ведьмачий, но тоже с котом и тоже серебряный. Изображал он зверушку, больше похожую на человечка, даже в штанах и шляпе. Лапки его с головой крутились, и одна Войцеха знала, сколько детей они успели отвлечь от чего-то страшного.
На Поляне выросли пустой нож и три новых, обмотанных медальонами меча. Не полноценных, конечно, их в крепости давно не осталось, а из плохого литого-перелитого железа — эти буквально самодельные мечи служили детям тренировочными инструментами. Может, чародейка и не владела клинком, по крайней мере, ни Марек, не Гаэтан её ни с чем тяжелее расчёски не видели (не считая периодически летающих по Юхер Бану дубовых столов — в воздух они поднимались исключительно телекинетически), но ничего другого придумывать ни надобности, ни желания не было — она была Котом, значит, ведьмаком.
Остатки костра разбросали по поляне и вернулись в Юхерн Бан. Сил не было даже говорить, и ведьмаки завалились спать: Гаэтан в своей палатке, Марек в гнёздах Кар.
***
— Подъём, — пинок под рёбра. — Доброе утро.
Яр попытался вцепиться во врага и уронить, но это оказалась трость. Гаэтан отпустил её, и Марек получил дополнительный стимул деревянной сиреной в лицо.
— Вставай на пробежку.
— Фто…
— Давай, давай, ты себя видел? Неудивительно, что пальцы отваливаются вместе со знаками. Зарядка ни одному ведьмаку ещё не помешала.
Марек предпринял вторую попытку вцепиться в Гаэтана, но тот успел отшатнуться.
— Подъём, старичок, а то задохнёшься.
И правда. Недобрый дух из чародейского крыла жиденько наполнял гостиную. Видно, вполз в ведьмачью часть замка ночью.
— Тфою мать… так бы и схазал сразу… береху, старичох, твою жизнь… Она мне своей дороже… А то щё сразу пробежхами запухивать…
— Э как разболтался. Значит, силы воду нам таскать есть.
Как бы Яр ни ворчал, всё же присоединился к ежедневным практикам Гаэтана. К ежедневным практикам любого нормального ведьмака, вообще-то.
— Тебе когда ногу снимать? — поинтересовался, повторяя за Гаэтаном растяжку — он делал это не так, как их учили.
— Дней через пять. Остаёшься?
— Пожалуй. Мне ещё книжки искать.
— Отлично, хоть погоняю тебя.
— Эй.
— Пока библиотека в преисподней, предлагаю порыться всё-таки в пыточных. А потом на рыбалку.
— Лучше охоту.
— Одно другому не мешает. А у тебя ещё олень есть.
После зарядки перетащили гаэтанов лагерь (и пристроили к нему мареков) во внешний двор, а сами отправились проверить силки и на рыбалку. Пожили пару дней под открытым небом, пока Юхерн Бан пропитывался ядом, а следом проветривался, пожили будто молодые ведьмачки — на тренажёрах, сытые не до конца, зато с грибами.
Ведьмачьих формул Гаэтан так и не нашёл, более того, в замке не осталось ни одного актуального рецепта эликсиров. Только в батькиной кустарной пивоварне обнаружились стопки руководств к гону его мудрёных бражек. Мареку с поисками повезло больше. Не считая редких и бесполезных упоминаний в старых дневниках, внятное описание ярчуков нашлось в личном бестиарии мага, имя которого прочитать возможности уже не представлялось.
Усевшись на ноги разминающегося Гаэтана, Марек зачитывал из маленькой толстой книги в деревянной обложке крохотный почерк на старый манер:
Ярчук. пёс-охотник и пёс-мудрец. бестия о четырёх лапах, хвосте собачьем и зубах саблезубых ныне считается вымершей. как говорил Старший: «мудростью своей ярчук не делится, а охотится не на дичь одну, но и на магию практикующих», — и, хоть информация сия не имеет подтверждения, смею думать, что оттого ярчуки и начали «вымирать» ещё до прихода людей на континент.
звери эти (по недавно появившейся ведьмачьей типизации относящиеся вовсе не к классу «зверей» за заслуги, изложенные мною ниже) абсолютно равнодушны к разумным расам, до пугающего даже, как будто отличают они нас от всякой прочей фауны и флоры, при единственном исключении. ярчуки вспыхивают агрессией на проявления Хаоса. на магию любого характера, будь то телекинез, иллюзия или чары восстановления, даже если магия сия не угрожает им и направлена не на них.
привиделся мне в ярчуке страж, запрещающий на территории своей колдовать. что это? неудача эволюции или её способ контролировать магию, не давать ей распространиться бесконтрольно по земле? что ж, Хаос одержал победу. сейчас не каждый практик знает, что звери такие вообще существуют(вали), а ведь ещё какие-то полвека назад Старшие давали нам отдельный курс по восстановлению после прямых ранений ярчуками. и правда, после них особый уход нужен, так как зубы ярчуковые страшнее двимерита для рук колдующих: двимерит снять с себя или достать из ран можно, а вот укус ярчука оставляет влияние своё до конца жизни, коли правильно его не выжечь и не залечить.