Я в е р н у л с я
Странствующий бомж Гера Батюк был только что изобличен как "заяц" и высажен проводником из поезда Свердловск - Симферополь на какой-то незнакомой ему станции. "Ну что ж, посмотрим, что интересного написано на этой странице жизни". С тех пор, как Гера в результате аферы остался без квартиры, а позже и без документов, он стал философом и все происходящее принимал как неизбежность.
Проходя через уютный скверик, он вдруг услышал:
- Жорка, ты куда?
Гера удивленно обернулся: "Неужели - меня?"
На перекрестной аллее в пяти шагах от него, на скамейке с литыми бетонными ножками сидел улыбающийся, здоровенный, в плечах - около метра, розовощекий, как годовалый карапуз, мужик - классический хохол. В руках у него - бутылка "Пшеничной".
"Давненько меня так не называли, - промелькнуло у Геры.
- Шлепай сюда! Ты чего это, компас дома забыл или остограммиться не хочешь?
Гера направился к нему. Здоровяк, растопырив пальцы своей лапищи, привстал.
- Привет, ударенный! Ты чего мимо прешь? Рефлексы отказали?
- Привет, - протянул Гера свою ладонь.
- Представляешь, приезжаю я вчера с целины - ну, ты знаешь, целинников перевозили - и встречаю Ваську Солодовникова. А он - вот уж трепло! - и заявляет мне, что тебя где-то у Крымок еще в среду машина сбила... насмерть. Говорит, что тебя их ветеринар подобрал. А я уж было, ему поверил. Он сам Васька-то такой несчастный... и главное, все в картинках рассказывает. Вот артист!
- Брехня! Не насмерть. Только в памяти провал, - нашелся с ответом Гера. А самому вспомнилось: "Весь мир - театр..."
- То-то я вижу - мимо идешь. А ведь мы на этой скамеечке уже лет пять закусываем.
- И как часто? ...Это я - чтобы из графика не выбиться, - пояснил он.
- По субботам, в час дня. Во! И Васька показался, легок на помине. Давай разыграем его. Отвернись-ка.
- Здорово, мужики! - раздался усталый безрадостный голос.
- Привет, братан! А ты все неглиже ходишь? Опять в домашних тапках, небритый и мятый, будто тебя Змей-Горыныч выплюнул - невкусный оказался.
- Ну, Степ, так Жорка же Голенко - того. Жалко.
Он подошел, за руку поздоровался с приятелем. И ткнул Геру в плечо.
- А ты чего морду воротишь, когда с тобой люди здороваются?
И тут Гера, опасаясь разоблачения, настороженно поворачивается и виновато улыбается ему. Васька, как только взглянул на него, так и отпрянул. Оступился, упал и стал отползать, ошалело таращась на Геру.
- Чур, меня!
Степан и Гера, увидев его реакцию, заржали, как сытые жеребцы в стойлах. Они хохотали до икоты, тыкая своими пальцами в не на шутку струхнувшего Ваську.
- Смотри, а у него глаза до сих пор по семь копеек!
- И так сиганул, что из тапок выпрыгнул!
Васька - худой, низенький, с мелкими чертами лица, тонкими губами - был явно не в себе.
- Да ладно, хватит тебе трястись, как заячий хвост. Мы уже офонарели ждать тебя. Водка прокисает. Подгребай сюда, а то без тебя выпьем. Ты уже со среды не просыхаешь, а у меня за неделю ни капли во рту, жажда измучила.
Васька не приближался.
Степан встал, схватил его за загривок и, как нашкодившего кота, подтащил к Герке.
- Здоровайся с товарищем, мать твою за ногу! - приказал он.
Тот послушно протянул негнущуюся руку, и Гера пожал ее. Васька сделал два деревянных шага и сел слева от Степана.
А тот мгновенно расставил на скамейке фантовские стаканчики и с точностью бармена разлил полбутылки. Васька выложил три карамельки.
- Ну, давайте, мужики, выпьем за нее, - за удачу!
Выпили. Взглянув на Ваську, Степан побагровел.
- Ты долго будешь в таращилки играть? Похоже, за эти дни от обильных возлияний у тебя в мозгу, - постучал он согнутым пальцем по Васькиному черепу, - начались необратимые изменения. И ты, зараза, - повысил он голос, - своим неадекватным поведением отравляешь нам редкие минуты радости.
- Степа, так я же его сам перед отправкой на Урал заколачивал. А Катька сейчас везет его на родину хоронить. Взяла отпуск и уехала. Я ж его и из морга забирал. Холодный. Без признаков.
Он сморщился. Взгляд его выражал какое-то тревожное тугодумие.
- Ты, Василек - тупиковая ветвь человечества. Хорошо, что у тебя потомства нет, - сделал безапелляционное заключение Степан. - Ну, чего? И дальше будешь околесицу нести?
- ...Ему вскрытие делали. Шрам на животе у него должен быть, пусть покажет. И руки, руки у него холодные.
Степан вопросительно уставился на Геру.
- Ну, есть, есть у меня шрам, - начал уставать от натиска Гера. - Операцию на желудке делали. Так что ж?
- Врешь! - Это вскрытие! У меня и свидетели есть! - Васька вскочил и попятился от скамейки.
Степан молча наблюдал за диалогом.
- Ладно, Вася, не дрейфь, не укушу. Да сядь ты, не отсвечивай! - вспылил он.
Тот недоверчиво, как-то бочком подошел к скамейке и присел на ее краешек, согнувшись, как при высоком старте перед забегом.
- Ты что, Вася, такой гад, что своему старому другу из-за какой-то чепухи готов его короткую жизнь испортить? Ну, предположим, что я вернулся ОТТУДА, - он многозначительно кивнул за плечо. - Так ты, что же, мне теперь и руки не подашь? Ну и что, что руки холодные?.. Я, ребята, вам все расскажу, ведь мне без вас - ну никак нельзя. Но вы должны обещать мне, что это останется строго между нами.
- Клянусь поросенком! - с шутовским подобострастием отсалютовал Степан.
Васька почесал затылок и тоже капитулировал:
- Могила.
- Ну, тогда слушайте, ребята, - начал импровизировать Гера. - Каким-то странным образом я вдруг оказался в огромном своеобразном помещении. Здание высокое, гулкое, неуютное, типа накопителя в аэропорту, толпятся люди вокруг. Все чего-то ждут. Потолкался я среди них, послушал, о чём говорят, - а говорили они все как один о своих грехах и несчастьях, - и все понял. Ждут они горемычные ничего иного, как приговора, каждый своего. Честно скажу, это меня сильно огорчило.
- Хм. Еще бы не огорчило, - заметил Степан. - Покажите мне хоть одного человека, которого это не огорчило бы. Лично я тоже не готов ко всему этому.
- Да ладно тебе, Стёп, не перебивай, - одернул его Васька.
Гера с еще большим вдохновением продолжал.
- И тут трогает меня за рукав ангелок и приглашает на аудиенцию к представителю верховной власти. Принял референт. Говорит, мы о тебе, Георгий, все знаем, и даже то, что ты должен был совершить нечто важное, но не успел. Поэтому мы приняли решение дать тебе небольшую отсрочку, пока на сорок дней, чтобы ты смог кое-что урегулировать и завершить. Окончательный вывод по твоей судьбе мы сделаем позже. Будь готов ко всему.
И вот я оказываюсь в поезде Свердловск - Симферополь, и на этой станции высаживают меня как безбилетника. Ничего не знаю, ничего не помню: ни своего фио, ни названия города, ни дома, ни лица жены. Да, чуть не забыл, перед депортацией референт предупредил меня, что из памяти уже стёрты все факты, адреса и лица моей прежней жизни - ведь духу привязанности ни к чему, - поэтому он взялся устроить мне встречу с вами. А в остальном, говорит, полагайся на их помощь.
Вот и все, мужики. Отныне моя жизнь - в ваших руках. Если не верите, можете в милицию меня проводить или в жёлтый дом отправить. Только помните, что у меня в запасе всего сорок дней, а может, уже и меньше.
Васька подошел, осторожно пощупал Геркино плечо.
- Если ты призрак, отчего же ты такой плотный?
- Тебе не угодишь, - обиделся Герка. - То руки у меня холодные, то мой организм, видите ли, ему не нравится. Ты что же это, хочешь, чтобы мои сто пятьдесят на землю проливались? - Да не знаю ничего я!
- Ладно, Васька, не доставай его. А ты, Жорик, не переживай. Раз мы тебя встретили - все будет о'кей. Пошли, мы тебя домой отведем.
Степан бережно вставил стаканчики друг в друга и повесил их под скамейку на отогнутую от бетонной ножки арматурину, а бутылку движением эксперта положил на газету и завернул в аккуратный батончик.
Они все встали и пошли.
- Так... Запоминай свою легенду, - усмехнулся Степан. - Ты - Георгий Голенко, работал грузчиком на молокозаводе, сократили. Жена Екатерина. Детей нет. Дом частный. Адрес: переулок Моторный 17.
- Какая у меня репутация?
- Не хуже моей: приводов не было.
- А дома я себя прилично вел?
- Нормально. Катька для тебя - авторитет. Только и слышно: Катенька, Катюша. Честно говоря, бабу нельзя так любить.
- А кого же тогда любить?!! Петровича?!
- Ну, хватит, Жора, не заводись. Хорошая она, хорошая, только строга больно. Кстати, работает, в отличие от тебя, засранца, инженером на заводе.
- А почему у нас детей не было?
- Я что тебе, гинеколог? Ты с нами на амурные темы никогда не базаришь. Это о Васькиной Томке я знаю больше, чем он сам.
- Это как же?
- Он по пьяни о своих любовных приступах и победах рассказывает подробней, чем Франсуа Рабле. Но сейчас спроси его, на какой ягодице у Томки родинка, - не ответит, память плохая. А у меня хорошая, я все помню. На левой, ближе к пояснице, с изюминку, - показал он пальцами. - Да, Васька?
- Наверно.
- А о чем же я рассказываю?
- Да ты как чекист: все больше молчишь или о работе болтаешь, про Вафаныча какого-то, вахтера на проходной, да про то, как и что тянут ваши с молзавода.
- Что у меня за привычки, кто скажет?
- В лотто-миллион ты любишь играть, - подал голос Васька. - Тут часто на бутылку не хватает, а ты все в этот долбаный киоск деньги таскаешь.
- Понятно.
Они вошли в один из переулков.
- Узнаешь свой дом? - спросил Степан.
- Нет. Будто первый раз вижу.
- Ну, ты даешь, парень! Интересно, небось, жизнь заново начинать, а?
- Не очень. Тем более, не знаешь - надолго ли... А где тут ключ?