Предпраздничная Москва произвела удручающее впечатление. Казалось, накануне праздников все население ринулось в магазины. Но, если в рабочие дни очереди возникали в основном в утренние и вечерние часы, то теперь многократно выросшие вереницы людей заполняли каждый магазин, и очереди часто начинались прямо от входа в магазин, а то и на улице. Около нашего совсем небольшого для растущего микрорайона местного магазина постоянно стояли по два-три автобуса с владимирскими, ярославскими и подмосковными номерами, а прибывшие в них “туристы” штурмовали стремительно опустошаемые продуктовые прилавки.
– Отпускать только по одному батону в руки! – кричали любители колбасы из очередного только что подъехавшего автобуса.
– С какой стати? Отпускать без ограничений! Меньше спать надо! – кричали те, чья очередь уже подошла, а их автобус уже подавал беспокойные сигналы, поторапливая отстающих. В конце концов, побеждали те, кого в данный момент было больше или же те, кто громче кричал.
Мы с Таней съездили в ее родные места, где ей все было давным-давно знакомо и привычно. Но и там у всех магазинов стояли такие же автобусы с беспокойными стайками продовольственных туристов, увешанных хозяйственными сумками, рюкзаками, а то и обычными мешками.
Кроме продовольствия, купили двухметровую елку. Когда ее принесли, Светланка от восторга была на седьмом небе. Она не хотела уходить из коридора, где мы оставили лесную красавицу. От нее пахло хвоей и отдавало морозцем, а потому пришлось удалить дочь в комнату, пообещав, что скоро вместе начнем украшать нашу елочку.
В доме была большая коробка с елочными игрушками. Таня собирала ее годами, и я обнаружил много занятных экземпляров времени моего детства. Родители нас не баловали новогодними елками. Последнюю елку для нас устроили, когда младшему брату было пять лет, а мне тринадцать. А позже так случилось, что в канун нового года умерла бабушка, и с тех пор этот праздник у нас всегда проходил с некоторой грустью и без обычных новогодних атрибутов.
Оказалось, только в Москве я впервые увидел настоящую ель. На Украине вместо елей почему-то ставили сосны, а потому именно они ассоциировались у меня с главным новогодним символом. И когда мы с Таней попали на елочный базар, был поражен невзрачным видом предлагаемой продукции. А Таня только рассмеялась и рассказала, что точно также была поражена, когда в Харькове, куда ее направили в командировку, увидела, что вместо елей всюду стоят новогодние сосны.
Елочку выбрали замечательную. Украшенная игрушками, она выглядела великолепно. Это был первый праздник, который наша семья встретила в полном составе. А для дочери именно эта елка стала самым первым детским воспоминанием.
Глава 6. Подлипки-Дачные
Едва отшумели новогодние праздники, ринулся в Подлипки устраиваться на работу. Полгода назад уже договорился обо всем со своим будущим начальником Бродским, которого много лет знал по совместной работе на главном ракетном полигоне страны. Тогда же, еще до разговора с Бродским, переговорил и с начальником отдела кадров Петровым. Но, в тот день у меня не было ни одного документа из тех, которые требуются при оформлении на работу. Сейчас же вошел в кабинет начальника отдела кадров ЦКБЭМ с их полным комплектом.
– А вы в курсе, что тема Н1 закрыта? – огорошил своим вопросом-сообщением Петров.
– Вы знаете, наши спецслужбы не смогли разыскать меня в Харькове, где я оформлял “гражданские” документы, а с агентами иностранных разведок, к сожалению, незнаком. Так что вы первый принесли мне это пренеприятнейшее известие, – развеселил я Петрова, пытаясь сообразить, чем это мне угрожает.
Похоже, действительно угрожает, иначе не было бы этого вопроса. Закрыта и закрыта. Будут другие.
– Известие действительно неприятное, – продолжил Петров, – Вот только что с вами делать, не знаю. Прием на предприятие временно прекращен, – добил кадровик и замолчал. Молчал и я. Столько усилий, и все напрасно. Что же делать? Снова ждать или искать другую работу?
– Знаете, свяжитесь с Бродским. Он сможет вам помочь. Тем более вы с ним договорились, – посоветовал Петров.
– Ты куда пропал? – удивился Бродский моему звонку, – Жди у Петрова, – выслушав, скомандовал он. Минут через пятнадцать Эмиль Борисович появился в кабинете начальника отдела кадров.
Бродский тут же заморочил голову Петрову, заявив, что клетку в штатном расписании, которую отвели для меня, не сократили, и она пуста, а это значит, меня взяли на работу еще до выхода приказа о прекращении приема. Петров пытался спорить, но вскоре сдался, не выдержав напора и аргументации Бродского.
У меня приняли документы и проинформировали, что работать смогу лишь после того, как все проверят по линии госбезопасности. Это займет около месяца, а пока могу продолжить свой отдых. Этого мне только не хватало. Как же я устал от такого отдыха.
Удивительно, но дома мое известие восприняли спокойно. Похоже, всех устроило, что приняли документы, установили должность и зарплату. И уже неважно, когда начну работать. Главное – определилось, наконец, мое общественное положение. Не самое плохое.
Примерно через месяц пришла открытка из военкомата. Прибыли документы из Харькова. Именно с этого момента появилось ощущение, что затянувшийся переходный период от военной службы к гражданской жизни близится к завершению. Увы. я оказался в начале очередного этапа все того же переходного периода. Хорошо, еще не вышел на работу, потому что пришлось бы брать двухнедельный отпуск, чтобы выполнить то, что потребовали в военкомате.
Для начала выдали опечатанный конверт и направили в психдиспансер. Там поставили на учет и объявили, что мне предстоит врачебная комиссия. А для подготовки к ней я обязан пройти диспансеризацию в местной поликлинике.
Ох уж эти местные поликлиники. Бывшая поликлиника городка “Метростроя” уже давно задыхалась от временно приписанных к ней жителей нашего нового микрорайона. Существовала система предварительной записи ко всем специалистам. Но в день приема все равно возникала живая очередь. Народ, окончательно запутавшийся в номерах вчерашнего и сегодняшнего дней, стоял насмерть, не пуская никого, кто периодически пытался прорваться к дефицитному эскулапу вне живой очереди. И что казалось совсем невероятным, в одной очереди изнывали и больные, и здоровые пациенты, которым, как и мне, требовалась лишь подпись врача.
Едва очередь стихала, разобравшись, кто за кем, появлялась стайка инвалидов и ветеранов ВОВ. Эти, тогда еще крепкие ребята, тут же оттесняли всех, демонстрируя свои красные книжечки. С началом приема, однако, число внеочередников не таяло, поскольку подходили новые.
– Пропускайте хотя бы через одного, – подавал, наконец, слабый голос кто-нибудь из очередников. Дружный вопль возмущения льготников лишал простого очередника из второй половины сегодняшнего списка последней надежды. Назавтра ему придется доказывать первоочередникам новой очереди, что он еще из той – вчерашней, а потому имеет право. Его право в новой очереди никого не интересовало. У каждого оно было свое и часто подкрепленное не только зычным голосом, но и мощной фигурой.
Недели через две я, наконец, прошел все мытарства диспансеризации, и, набравшись практического опыта, легко проскользнул к психиатру. А очередь здесь была своеобразной. Явных “психов” было всего ничего, а остальные, как и я, за справками. Но, именно эта шушера и была самой агрессивной составляющей очереди. Я быстренько переговорил со “своими”, которые меня, разумеется, признали. Общими усилиями мы быстро задавили фальшивых психов, которые, почувствовав силу, не знающую преград, тут же смолкли. Поворчав и спрятав ставшие бесполезными красные книжечки, затихли даже ветераны ВОВ.
Едва вошел, наконец, в кабинет, от неожиданности остановился в дверях. На меня, улыбаясь, смотрел настоящий псих. Поразило, что он в халате врача. Оказалось, это и был психиатр. Иван Иванович тоже временами напоминал умалишенного, но этот врач в ремесле фигляра явно преуспел. Ничего не оставалось, как широко улыбнуться в ответ. Он же, продолжая улыбаться, как старому знакомому, предложил сесть и подробно рассказать о себе.
Пока рассказывал свою историю, он просматривал какие-то документы, очевидно мои. Неожиданно, кривляясь и подмигивая, психиатр стал задавать вопросы, из которых понял, что тот видит во мне настоящего сумасшедшего. Попытки разубедить, по-моему, дали обратный результат. И чем больше старался, тем, похоже, лишь подтверждал его выводы. Тогда просто перестал отвечать на его вопросы и попросил пригласить главного психиатра. Не хватало еще объясняться с этим полусумасшедшим “доктором”.
Как ни странно, “врач” обрадовался и действительно кого-то пригласил. Вошла женщина в белом халате, с молоточком, и тоже с признаками психического расстройства. Тихим таинственным голосом, подмигивая и нервически дергая щекой, она стала расспрашивать меня об особенностях кристаллической жизни. Все. Приехали.
Я встал и вышел из кабинета. Не давая опомниться псевдопсихам и очереди, стремительно ворвался в кабинет главврача диспансера. Благо, кабинет с соответствующей табличкой был рядом. Главврач совсем не удивился моему вторжению. Возможно, в этом заведении подобное случалось ежедневно.
Взяв себя в руки и собравшись, четко изложил историю того, как командование полигона упекло меня в ПСО военного госпиталя, как меня там долго наблюдали и не находили никаких отклонений, и как сам предложил вариант с кристаллической жизнью. Мой расчет строился на том, что врачам, далеким от кибернетики, эта гениальная научная идея непременно покажется идеей-фикс заурядного сумасшедшего. Ничего удивительного – такой она кажется даже ученым, работающим в этой области. Но, именно таким образом удалось убедить в своей болезни главного психиатра полигона и врачебную комиссию. В конце концов, я достиг цели – уволился из армии. Понимаю, что это обман, но у меня не было другого выхода, ибо официальные способы увольнения оказались невозможными.
Главврач задумался. Похоже, мой рассказ его убедил. Он сказал, что сам посмотрит документы, но вряд ли сможет отменить решение врачебной комиссии. И мне все равно придется десять лет состоять на учете в психдиспансере. Если за этот срок не будет рецидивов заболевания, меня снимут с учета. Главврач пригласил беседовавших со мной врачей. Меня отпустили, сообщив, что ВТЭК будет на следующей неделе.
Через неделю комиссия, на основании представленных военкоматом документов, объявила меня инвалидом третьей группы. Полный бред. Есть человек, который утверждает, что он здоров. С ним беседуют “специалисты” и даже главврач. Но, есть “правильные” документы, подтверждающие заболевание. И срабатывает бюрократический принцип – согласно документам человек болен. Значит, он действительно болен. Все.
Мне выдали опечатанный конверт, который доставил в военкомат. Конверт вскрыли, а меня попросили подождать в коридоре. Через полчаса вызвали и объявили, что мне, как инвалиду, утратившему трудоспособность в армии, назначена пенсия. Тут же направили в кассу, где я получил пенсию сразу за восемь месяцев. Что ж, неожиданный подарок.
Деньги оказались как нельзя кстати. Пришла открытка из мебельного магазина, извещавшая, что подошла наша очередь на комплект кухонной мебели. Денег хватило не только на этот комплект. Потолкавшись по магазинам, по случаю купили шкаф, потом стол со стульями, а вскоре и небольшой холодильник. Теща ненадолго подобрела.
И вот, наконец, свершилось. Меня вызвали в отдел кадров к Петрову. Он сообщил, что все проверки моей личности завершены и мне разрешено работать в ЦКБЭМ. С завтрашнего дня я должен приступить к работе. Вот и все. Восьмимесячный переходный период позади. Завтра на работу. Даже не верится.
Мой первый рабочий день “на гражданке”. Забавно. Такое уже однажды было.
Накануне начала учебного года нас, первокурсников авиаинститута, направили на авиазавод, где мы должны отработать одиннадцать месяцев, совмещая работу с учебой. Нам оформили пропуска, провели инструктаж по технике безопасности, а первого сентября мы впервые прошли проходную завода и разбрелись по цехам. Я попал в сборочный цех. Это был самый заметный цех завода. Его не надо было разыскивать.
Цех довольно шумный. Звенели на разные голоса десятка три дрелей, то там, то здесь гулко стрекотали автоматные очереди сразу нескольких пневмомолотков.
Я попал на участок сборки панелей крыла. Мастер подвел меня к стапелю, на котором работали три человека.
– Смотри и учись, – выдал он ценные указания и куда-то ушел. Смотреть было не на что. Три человека ручными дрелями зенковали отверстия под потайные заклепки. Отверстий было бесчисленное множество, и работа кипела.
Минут через пятнадцать дрели стихли, троица спустилась со стапеля и подошла знакомиться. Минут через десять перекура, мне вручили пневмодрель и показали, что надо делать. Едва обработал десять отверстий, наблюдавший за мной рабочий улыбнулся и сказал: “Нормально. Работай”, – и пошел на свое место.
Работа показалась примитивной. Подобную операцию мы легко выполняли в школе еще в шестом классе. Но там все это длилось лишь урок. Здесь же через два часа работы почувствовал себя, как герой Чарли Чаплина на знаменитом конвейере Форда. Я стал придатком дрели. Я стал автоматом.
Неожиданно все стихло. Лишь мне оставалось обработать два последних отверстия. Вчетвером легко сняли подготовленную панель с вертикального стапеля и положили на горизонтальный. Появился мастер и человек с емкостью и кистями. Это принесли герметик, срок использования которого – двадцать минут. Работая в пять кистей, быстро нанесли. Панель перевернули обшивкой вверх, на поверхность высыпали мешочек заклепок, и все дружно стали заполнять ими все подготовленные отверстия. Когда заклепки оказались на своих местах, панель поместили в клепальный станок. Там работал “свой” клепальщик.
А бригада в полном составе, взяв по два крюка, отправилась в заготовительный цех. Я и не подозревал, что именно в том цеху мне предстоит проработать почти десять месяцев из одиннадцати. А пока мы подошли к огромному прессу, где толпились люди. Оказалось, там устраняли следы недавней аварии с гибелью людей. Близко нас не подпустили, потому что зрелище было не для слабонервных. А я лишь удивлялся, почему людей так тянет поглазеть на то, о чем потом долго будут вспоминать с содроганием.
Посокрушавшись, что не удалось подойти поближе, бригада, захватив крючьями деталь обшивки, указанную местным мастером, тронулась в обратный путь. Обшивку установили в вертикальный стапель, и снова вернулись в тот же цех “за лапшой”. Так называли детали набора панели крыла.
Едва вернулись с лапшой, начался обеденный перерыв. Заводская столовая понравилась. За сорок пять копеек прекрасно пообедал. Комплексный обед состоял из трех хорошо приготовленных блюд и компота, к которому прилагалось небольшое пирожное. Дешевле, чем в той столовой, меня не кормили больше нигде.
Лишь в обеденный перерыв впервые осознал, уже не разумом, а чувствами, что моя школьная жизнь действительно позади. Ведь до сих пор мне казалось, что вот сейчас окончится моя заводская практика, я поеду домой, а завтра снова окажусь в знакомой обстановке родной школы. Увы. Отныне мне придется ежедневно ездить на этот завод, а оттуда – в институт. А в школу сегодня пошли совсем другие ребята. И мне уже никогда не быть среди них.
После обеда начали крепить лапшу, лючки и прочие детали к обшивке. Это делали опытные рабочие и мастер. Я и еще один из рабочих бригады работали на подхвате. А потом мы вчетвером приступили к сверлению отверстий под заклепки. И так до конца рабочего дня.
И вот через много лет я впервые прошел проходную завода, на территории которого размещалось ЦКБЭМ. Прямо за проходной оказалась небольшая, покрытая гранитными плитами, площадь с памятником С.П. Королеву. Люди, выходя из проходной, огибали ее двумя потоками, хотя пройти напрямик было бы удобней. Оказалось, на морозе плиты становились скользкими, и ходить по ним было небезопасно. А потому на зиму площадь огородили красными лентами.