Естественно, в детстве не заморачиваешь свой несозревший разум на подобной ерунде, и вообще бесконечно далек от экономических, политических и моральных причин подобного отношения к гражданам собственной державы. А мы с друзьями и знакомыми вообще были советскими детьми, из которых мудрая, самая человечная и прекрасная Коммунистическая партия пыталась сделать единую серую биомассу без особых потребностей и желаний. Но, как известно, ни хрена у нее не вышло. «Эту песню напевает молодежь, эту песню не задушишь, не убьешь». Тлетворное влияние проклятого, сто раз перегнившего и с жиру перебродившего Запада, по капельке, по песчиночке, по кусочечку проникало в наш монолитный и нерушимый мир вечно светлого будущего, расшатывая его основы и подтачивая изнутри.
Мы, дети, жили не в вакууме и хорошо замечали все метаморфозы, происходившие вокруг. Лично для меня так совпало, что все эти перемены удвоили свои усилия как раз тогда, когда мы переехали на девятый этаж в малосемейку, которая была устроена по блочному принципу, один блок – три семьи, у которых общими были только прихожая и кухня. После клоповника новое жилье показалось царскими хоромами. Еще бы – девятый этаж, две комнаты со своим отдельным санузлом, чистота и одуряющий запах только что построенного дома. Жаль, что очень быстро всюду расселились тараканы прямо-таки в колоссальных количествах.
Все жители нашего блока всякими возможными и доступными способами боролись с ними – травили, давили и почти ритуально сжигали на электроплитках. Хотя, это скорее, была мальчишеская забава. И вообще, как показала практика, мусоропровод в доме – лютое зло. Именно по его чреву паразиты, не только тараканы, но и часто крысы, с большой скоростью распространились по общаге.
Родители решили отметить новоселье, совместим его с празднованием отцовского тридцатилетия. Пригласили всех пермских родственников, на тусовку даже попала семья маминого младшего брата дяди Вовы, которая к тому времени уже проживала в Рославле Смоленской области. Честно говоря, не помню, как так получилось, но в малосемейке в какой-то момент хозяйничали только дети, а я проводил всем экскурсию, показывая где что находится и как это устроено. При демонстрации туалета я с гордым видом зашел туда, закрыв дверь перед носами остальных. Но свет в помещении тут же погас. Выскочив обратно, я услышал глумливый смех гаденыша Лехи. Это он постарался, видимо задумав сбить с меня ненужную спесь.
После появились и взрослые, полагаю, что они начали отмечать еще в старой общаге, из которой мы еще не до конца выехали. Но до этого, по совету все того же Лехи, я выключил пароварку с готовящимися мантами. Леха заявил, что они уже сварились, а я, лопух, на это и повелся. Естественно, они не до конца сварились, и я получил за это самоуправство от отца.
Взрослые уселись пьянствовать за стол, а дети, закрыв для темноты все двери, принялись беситься в коридоре. Это быстро закончилось, так как двоюродному брату Тихону кто-то разбил нос. В принципе было интересно, взрослые быстро накидались, а дядя Вова гонялся за нами с Лехой. Типа играл в догонялки. Поймав меня, он взял меня за шиворот и ноги принялся стучать моей головой во входные двери. Наверное, это был какой-то ритуал, приуроченный к новоселью, я не понял. Слава богу, тыкал он моей башкой не сильно, можно сказать, нежно, по-родственному.
Уж не знаю, как спали взрослые, возможно, за столом или под ним, но всех детей уложили в одной комнате – четырех младших и примкнувшую к ним Ленку поперек на кровати, а детей постарше – меня, Леху и Димку и Наташу Швецовых на матрасе на полу. Из взрослых помню только уснувшую с суровым видом и поблескивающими очками тетю Надю. Сонный Леха все отнекивался от нас с Димкой, мол, не хочет спать. Но вырубился он очень быстро.
– Спящая красавица! – доверительно поведал мне Димка, который Лехе был троюродным братом по матери.
Эта вечеринка, можно сказать, и задала тон всей нашей жизни в малосемейке – веселой, бесшабашной, иногда грустной и даже временами кровавой.
Батя, как человек предельно компанейский и беспредельно коммуникабельный, моментально познакомился с соседями по блоку. Это были две такие же достаточно молодые семьи, как и у нас – Лысковы и Гладковы. У Лысковых было двое сыновей – Серега и Саня, а у Гладковых – мальчик Филипп и девочка Лиза. Все трое мальчишек были старше меня, Саня с Филиппом на два года, а Серега на четыре. Лиза же была младше, и на год опережала моего брата. Кстати, тараканов из нашего блока вытравил как раз Серега, лет десять спустя устроившись со своим другом Серегой Епифановым в СЭС. Они приволокли оттуда баллон с какой-то термоядерной жидкостью и опрыскали ей все стены в блоке. После этого тотального уничтожения я не видел в блоке ни одного таракана.
Лысковы до этого жили в одном из деревянных бараков около Перми 2, некоторые из которых остались там и по сию пору, как напоминание былому величию могучей сверхдержавы. Гладковы же ютились на Героев Хасана в малогабаритной квартире одной из бабушек. Удивительной прихотью судьбы три разных семьи свело воедино, а дальше стало, как после алтаря – и в горе, и в радости, и в пьянке, и в шалостях. Наши семьи отмечали все праздники сообща – взрослые в квартире у одних, а дети, почти предоставленные самим себе, у других. Вот эти-то минуты и часы были самыми веселыми и радостными в нашей сероватой повседневности.
Серега Лысков оказался почти самым старшим во вновь образовавшейся детской коммуне общежития и быстро захватил в ней лидерство. К его чести надобно сказать, что наши игры стали гораздо разнообразней, насыщенней и увлекательней. Полубеспризорное барачное прошлое наложило свой отпечаток в виде колоссального развития фантазии. Типа как из говна обыденности сделать конфетку праздника. У нынешних детей, избалованных смартфонами, игровыми приставками и интернетом, воображение удалено из головного мозга в принудительном порядке. Действительно, зачем мучить свою голову, когда за тебя уже все давно придумали и разложили по полочкам? С какой хочешь, с той и бери.
С одним пацаном из дома я познакомился весьма своеобразно, но одновременно и знаково для своего детства. Время от времени батя заезжал домой на обед, оставляя рабочую «волгу» на мое попечение, сидя за рулем в которой, я мог поиграть и, конечно же, попонтоваться перед другими обитателями нашего двора. В один прекрасный день я восседал в машине, как король на троне, дверь была нараспашку, руки мои воображаемо управляли автомобилем, ноги не доставали до педалей. Вдруг рядом со мной появился худоватый, слегка кудрявый и горбоносый мальчик.
– Ты чего это тут сидишь? – хмуро поинтересовался он.
– А тебе какое дело? Хочу и сижу, – храбро ответил я. – И вообще иди отсюда, пока по кумполу не надавали!
– Че ты на!? – тут же вскинулся на меня он.
– Опа на!? – ответил ему я, выбираясь из салона наружу. Мы принялись другу не сильно пихать руками в грудь и плечи, приговоривая:
– Че ты на!? Опа на!?
Для понимания, это было обычное для пацанов нашего возраста выяснение отношений. Перейти на следующий, более кровавый и жестокий мордобойный уровень было страшновато и непонятно. Непонятно от того, чем все это могло закончиться, а страшновато тем, что можно было получить зуботычину в ответ. В итоге победила предсказуемая ничья, и мы, преисполненные осознания собственной охуенной крутости, разошлись каждый по своим делам. Позже я более полноценно познакомился с этим мальчиком, звали его Гия Ткебучава. Наполовину русский, наполовину грузин, он жил на четвертом этаже нашего дома, вместе с родителями тоже недавно переехав в малосемейку. Гийка стал еще одним моим другом на всю жизнь, привнеся в мое окружение дух интернациональности. Видимо, на самом деле недаром ходит молва, что всякая крепкая дружба начинается с потасовки либо размолвки. В моем случае это правило сработало целых два раза.
Войнушка
Игры в войнушку всегда были одними из самых интересных и увлекательных. Так как мы жили на девятом этаже, то компашка из нашего блока в лице пятерых членов ближе к вечеру обходила все остальные блоки, постепенно спускаясь вниз и вызывая на ратное поле всех мальчишек младшего призывного возраста. То есть тех, кто уже самостоятельно мог держать в руке игрушечное оружие, ссать стоя, и чьи сопли уже не свешивались ниже колена. В итоге набиралась довольно большая разношерстная ватага, которая делилась на две неравные части.
Та часть, которую возглавлял Серега Лысков, прозванный мальчишеской братией Серегой Большим, всегда была меньше по количеству участников, а все без исключения пацаны хотели воевать за нее, потому что она всегда в конце концов побеждала. Серегу же нельзя было «убить», ибо он обладал большим боевым опытом, отточенными навыками ведения боя, имел непререкаемый авторитет в вопросах тактики и стратегии. Подозреваю, что и пули от него отскакивали, как от бронированного. Если же вдруг новобранец какой по дерзновению своему и храбрости неразумной умудрялся все-таки всадить воображаемую очередь в тело бывалого солдата, то ему тут же объявлялось, что он сделал это исподтишка и тем самым вовсе даже не поразил могучего противника.
Это таинственное «из-под кишка» всегда вводило меня в продолжительный ступор и оставляло лежать, истекающего кровью, на поле брани.
Серега Большой придумал систему воинских званий, точнее способы их получения и регулирование иерархической лестницы. Пацаны нашего блока – я, Саня, Филипп и Серега Маленький, как лица особо приближенные, первые звания получили авансом и тупо ни за что. Сам Серый стал полковником, Саня – подполковником, Филипп – майором, я – капитаном, а мой брат – старлеем. Звания раздавались как поощрения за какой-либо героический поступок. Так, например, Лядыч получил звание ефрейтора за то, что сумел сделать «солнышко» на качели. По сути, эти звания ни к чему не обязывали и ничего не значили, но носились нами с гордостью и воодушевлением. Уж не помню в каком звании я закончил свою дворовую военную карьеру, но точно помню в каком Серега. Он самолично присвоил себе звание генералиссимуса, таким образом примазавшись к строю великих – Меньшикова, Суворова, Сталина…
Про Серегу мой батя сказал, что он и до старости будет бегать с деревянным ружьем. Полагаю, что это была своего рода метафора, и батя оказался прав. Лысков до сих пор, на пятом десятке, живет, как будто играется. Слава богу, что ни с кем больше не воюет.
– За дверью убит! За ящиком убит! – раздавалось по всем этажам общаги в зимнее время года. Это таким образом действовала нападающая группа, осуществляющая зачистку местности. Если за дверью по несчастливой случайности оказывался какой-нибудь малоопытный неудачник, то он с громкими стонами и «предсмертными» конвульсиями вываливался из-за нее. «Труп» обязан был сосчитать до пятидесяти, после чего он со спокойной совестью мог воскреснуть и приступать к дальнейшим боевым действиям. Самым неприятным следствием этого оказывались внезапные вражеские диверсанты в тылу наступающих. Приходилось передвигаться с оглядкой на их возможные партизанские вылазки.
Летом мы, естественно, носились по улице, в основном вокруг общаги, к которой было пристроено здание столовой для железнодорожных рабочих, которые приходили с противоположной от нашего дома стороны двухпутки Транссиба, где находились многочисленные локомотивные депо, какие-то ремонтные мастерские, бесчисленное множество сортировочных путей. Со временем этот пристрой прирос небольшой территорией, которую огородили бетонным забором. А посему площадь нашей войны увеличилась, равно как и изменились конфигурации укреплений, засад и ловушек. Немного реже мы воевали в небольшом леске, который еще не успел попасть под цепь бензопилы, а на одной из опушек усилиями местных жителей образовалась стихийная и безобразная свалка. Сейчас этот лесок уже вырубили, и на его месте горделиво красуется обшарпанная панельная девятиэтажка.
В один распрекрасный для всех пацанов микрорайона и его окрестностей момент в промтоварном магазине на Комсомольском выкинули в продажу пластмассовые игрушечные револьверы, стреляющие пластмассовыми же пульками. Это был кайф! Пять зарядов в барабане, еще пять в планочке запасной обоймы. Пулька вылетает, барабан автоматом проворачивается на следующую ячейку. У многих к тому времени уже были револьверы, громко хлопающие пистонами, но эта откровенно новаторская конструкция мигом покорила недозревшие юные умы.
Все бойцы нашего двора, от мала до велика, уговорами, угрозами и шантажом выпросили у родителей денег на это чудо отечественной легонькой промышленности. Я стал счастливым обладателем серого экземпляра, а чуть позже обзавелся и вторым – черным, с белыми накладками на рукоятке, который в принципе купили Серому, но я вполне резонно посчитал, что он еще маловат для такой роскоши.
Само собой, большая часть всех боеприпасов была утеряна в первых же жарких перестрелках, и вопрос их пополнения встал буквально ребром. Пытливые мальчишеские умы быстро нашли выход из положения. Мы распилили на подходящие по длине куски все доступные нам авторучки и карандаши в своих жилищах. Мне было очень удобно этим заниматься отцовской ножовкой по металлу. Младшему брату в этом трудном деле я не помогал, ибо кто первый встал, того и тапки. Каждый участник процесса заготовил десятки, если не сотни, маленьких цилиндриков и был готов к долгому противостоянию с супротивником в атаке или обороне.
Ссыпав все свое самодельное добро по полиэтиленовым пакетам, мы, как ковбои, хватали свои револьверы и носились по окрестностям, усеивая их горами отработанных выстрелов. Много позже, в фильмах про афганскую и чеченскую войны, я видел примерное количество гильз, оставшееся после жестоких огнестрельных схваток. Вот и we нас было примерно также.
Хорошо, что сила удара пулькой была небольшой, потому что пружины в барабане были достаточно мягкими, иначе бы мы все ходили в пятнах синяков, как леопарды. А глаза друг другу повыщелкивали бы в первые мгновенья боя, как два пальца обоссать. Со временем то ли интерес к подобного рода забавам иссяк, то ли оружие у всех пришло в негодность, но перестрелки из этих револьверов сами собой сошли на нет. До сих пор вспоминаю об этом с особой теплотой и щемящим ностальгирующим сердцем.
Двор у общаги был оборудован баскетбольно-волейбольной площадкой и детскими деревянными постройками – маленькими домиками, горками и верандами с навесами. К сожалению, на площадке никто не занимался спортом, потому что мало было желающих разбиваться об асфальт, которым была покрыта площадка. А домики, и так мало походили на Хохловку, так еще и какие-то безобразники нагло насрали внутри них, навсегда отбив желание играть рядом с ними. Даже война, которая чуть меньше, чем полностью, состоит из говна, сторонилась этих шедевров русского деревянного зодчества позднесоветского исполнения.
После того, как мы всем скопом посмотрели по телеку британский мини-сериал про подвиги лесного разбойника Робина Гуда, наши военные подвиги махом переместились в средневековье. По соседству с общагой квартировал овощной магазин, у черного хода которого штабелями постоянно стояли ящики из-под яблок и помидоров, сколоченные из нешироких и нетолстых деревянных досок. Мы повадились таскать эти ящики, выламывать доски и выстругивать из них мечи. Вооружившись таким образом, наша ватага начала серию побоищ, иным из которых позавидовало бы и Ледовое. Конечно же, мы не имели никакого представления об основах фехтования и в основном бестолково рубили, и тыкали в сторону супротивника, нередко врезая прямиком по пальцам чужой руки.
Между общагой и Транссибом была низинка, которая ближе к железной дороге и вдоль нее была утыкана гаражами, а посередине каждое лето перекапывалась экскаваторами. То ли для прокладки новых труб, то ли для починки вечно аварийных старых. Экскаваторы вырывали огромные котлованы и нагребали высокие песчаные холмы, в величественных декорациях которых и разворачивались наши сражения. Мы гонялись друг за другом, перепрыгивая с холма на холм или скатываясь в ямы, рубились на самой вершине или копошились на самом дне. Я всегда отбивал удары, летящие мне в грудь, взмахом своей деревяшки вверх.
Но как-то Сашка Лысков пырнул в меня, а я вроде бы и парировал выпад, но меч ткнулся мне в район горла и несуществующего еще тогда кадыка. Я прижал подбородком деревянный клинок к груди, а Саня пытался его потихоньку достать, но, так как я его держал, могло показаться, что он как бы застрял во мне. Видели бы его офигевшие глаза в тот момент. Парень реально подумал, что проткнул меня, и я вот-вот свалюсь замертво к ногам пересравшегося победителя. Так как этот удар все-таки причинил мне довольно ощутимый дискомфорт, я быстро научился отбивать вражеские мечи ударом сверху вниз.