В конце учебного года родители перевели ее в другую школу, и больше с нами она не училась. Через много лет, в знаменитом в узких кругах ночном клубе «Затерянный мир», я встретил ее, когда она попыталась ко мне подкатить со словами:
– Привет, я сидела с тобой за одной партой в первом классе. Помнишь?
Память на лица во все времена у меня была отличная, но я сделал вид, что не узнал ее и ответил:
– Неа, не помню.
Честно говоря, меня не привлекли ее сомнительные прелести. Хотя, кто знает, может, она с какими-то иными намерениями ко мне подходила?
Наш веселый класс старался сдерживать свое буйное начало на уроках, но давал ему полную свободу действий на переменах. Мы буквально стояли на ушах, носились по коридорам и классу. Один раз меня даже поймал какой-то грозный старшеклассник с повязкой дежурного на плече и пообещал отвести к директору за мои бесчинства. Извиваясь как уж, я вымолил у него не прибегать к такой жестокой экзекуции, и он отпустил меня на все четыре стороны. Директора, фигура которого для меня тогда была еще достаточно мифической, я боялся, как огня.
Однажды, после особенно неистового празднования перемены, пыль в классе стояла столбом в буквальном смысле. Ошарашенная Елена Ефимовна при виде этого великолепия разорвалась криком, что с ней случалось крайне редко.
– Вы уже совсем одичали!!! Человечеству понадобилась не одна тысяча лет, чтобы из обезьян превратиться в людей! Вы же умудрились за десять минут превратиться обратно в обезьян!
Лично меня ее сравнение нисколько не обескуражило. Мы действительно скакали по классу как макаки. Да и звуки издавали примерно такие же. Елена Ефимовна взяла в рот воды из стоящего на столе графина и разбрызгивала ее в воздух, стараясь таким образом хоть немного прибить к полу висящую в воздухе пыль.
Конечно же никто не хотел расстраивать эту милую и в общем-то всеми нами любимую старушку, но трудно удержать в себе пылающий клубок энергии, не выплеснув всю его кипучесть на окружающих.
Педагоги
В первые же дни я начал ходить в группу продленного дня, «продленку», так как мама очень часто была в поездках, а отец тоже работал до вечера, и мне нужен был хоть какой-то уход и присмотр. По началу находиться там мне было очень обидно и скучно, чувствовал себя ущербным и обделенным, хотелось реветь в три ручья. Но потом я ближе познакомился с одноклассником Мишкой Кулаковым, который хоть и был слегка хулиганистым, но во многом был основательным и рассудительным.
Именно этот балбес склонил меня к тому, чтобы покурить в первый раз в жизни. К счастью, это был не табак, а всего лишь измельченные сухие листья, завернутые в газету. Недалеко от школы ржавой грудой теснились ракушки гаражей, куда мы с Мишкой и слиняли, с важным и одновременно глупым видом пыхтя березовыми самокрутками. Дым был едкий и неприятно щипал горло. Поминутно откашливаясь и отплевываясь, мы чувствовали себя охуенно взрослыми пацанами. Нас никто не застал за этим увлекательным занятием, и мы не получили на орехи, что в будущем вылилось в то, что Мишка курит до сих пор. Ну, а я… А у меня другая история. Но о ней в следующий раз.
С другой стороны, в «продленке» было неплохо, уроки мне всегда помогали делать, я был накормлен, напоен, из носа у меня не текло, и задница всегда была чистой. Вспоминая те времена, думаю, что я и мои товарищи были куда самостоятельней, чем нынешние дети. Да и время было более спокойное что ли. В плане различных маньяков, количества автомобилей и общего безразличия человеческой биомассы. Думаю, родители отдавали меня туда лишь для того, чтобы я не болтался целый день без дела, хотя прекрасно уже мог сам себе разогреть обед и даже присмотреть за младшим братом.
Через пару месяцев после начала учебы все три класса нашей параллели торжественно загнали в «октябрята» – первую ступень на лестнице обретения нашего всеобщего коммунистического рабства. Каждому накололи на грудь красный сатанинский символ – пентаграмму с детским изображением великого картавого революционера, тирана и убийцы. Несмышленые первоклашки радовались этому событию, как карибские аборигены подарочным безделушкам от людей Колумба.
Около класса принялась крутиться «вожатка» – старшеклассница-комсомолка из разряда активно-неравнодушных и забивать наши головы пропагандистскими сказками и чепухой, подбивая на революционные свершения и подвиги. Наш 1Б обозвали «отрядом» и поделили на «звездочки», в добровольно-принудительном порядке подкинули общественно-полезной нагрузки по сбору макулатуры. Все это было представлено в виде веселого социалистического соревнования, типа какой класс больше всех соберет. Говорилось, что проигравших якобы нет, но, если не выполните норму, пеняйте на себя. Партийно-комсомольский актив вытрясет из вас ваши жалкие куриные душонки и сделает а-та-та перед всей школой.
Никто из нас, естественно, не собирался особо рвать маленькие жопки ради достижения малопонятных идеалов. Вообще, считаю, что вся эта глупая суета и херня только отвлекали детей от главного – получения знаний, сбивая с ритма. Но государство, держащее все население в одной большой зоне, требовало беспрекословного подчинения в своем оболванивании людской массы и ее повсеместного отвлечения от насущных и более важных проблем.
Сама же учеба мне определенно давалась, я учился на хорошо и отлично, немного тяготея к гуманитарным наукам. Читал отлично, считал неплохо, природой интересовался, к музыке был не особо расположен, на физкультуре был не из последних, рисовал в пределах нормы.
Музыку не особо любил, потому что не обладал толковыми вокальными данными, а классические мотивы и дурацкие советские песни вводили меня в тоскливое уныние. Учителем музыки была Вагар Ольга Семеновна. В народе Семениха или Майкл Джексон. Все дело в том, что Ольга Семеновна была очень полной женщиной, а в то время по телеку показали пародию на клип Майкла Джексона – Bad, где знаменитый белый афроамериканец был изображен безобразно толстым. Тут-то звезды и сошлись. Полный человек, не чуждый музыке, значит, будет Майклом Джексоном.
Наша школа была построена на болоте, а кабинет музыки находился в переходе между основной частью заведения и двумя крыльями, в которых располагались спортзал и трудовые мастерские соответственно. Поэтому кабинет находился чуть ниже основного уровня школы, и под полами постоянно стояла затхлая вода, откуда круглогодично вылетали полчища наглых надоедливых комаров. На одном из уроков Семениха увлеченно пела и традиционно аккомпанировала себе на баяне. Во время одного из ее сложных голосовых пассажей в отверстие, которым она издавала эти звуки, залетел комарик. Он был без фонарика и, видимо, толком не видел, куда нелегкая его несет. Песнь внезапно оборвалась хриплым, громким и басовитым кашлем. Класс, который до этого внимательно наблюдал за трагическим самоубийственным полетом комара, разорвался грохотом дружного зловещего и дикого смеха.
Ольга Семеновна, к ее несчастью, не входила в пантеон любимых педагогов школы, и поэтому постоянно подвергалась издевательствам, шуткам и розыгрышам. Уж не знаю почему так происходило, ибо она не была вредной, злопамятной или особо требовательной. Пребывающие в нежной заботе о любимом преподавателе старшеклассники однажды в сидение ее стула снизу набили целую кучу иголок таким образом, чтобы их острия незаметно, но неотвратимо торчали наружу кверху. Естественно, Семениха ничего не заметила и спокойно села на свое рабочее место, чтобы тут же подскочить с неприсущей ей легкостью и грузно приземлиться обратно всей массой своего большого тела. Бедный стул не выдержал такого тяжкого испытания и с треском развалился, увлекая Ольгу Семеновну за собой на пол.
Виновных в этом злодеянии искали достаточно продолжительное время, и они даже стали героями школы, хотя кроме них самих и узкого круга посвященных никто никогда не узнал их имен.
На уроках музыки мы могли заниматься чем угодно кроме музыки. Кидались друг в друга бумажками, плевались пластилином через трубочку, играли в крестики-нолики и «морской бой». В третьем классе Лядыч с Лехой Бажиным так увлеклись морскими сражениями, что не заметили, как разгоряченные спором разорались друг на друга на весь кабинет. Рассвирепевшая Семениха ломанулась за Лядычем по проходу, посчитав его зачинщиком всего этого безобразия. Колян юрко и ловко убегал от нее, но она надвигалась на него всей массой, сокрушая на своем пути парты и стулья, которые отлетали в сторону, словно глыбы льда на пути ледокола, пробивающегося к Арктике. Поймай она его тогда, думаю, от люлей он бы не увернулся.
Однажды наш класс стоял перед кабинетом музыки и ждал запаздывавшую Ольгу Семеновну. Урок был последний, и нам очень не хотелось на него идти, поэтому Мишка Кулаков и Дениска Кузенков напихали в замочную скважину спичек, дабы Семениха не смогла открыть дверь в свои владения. Операция имела бы все шансы на успех, если бы не одно НО.
Ольга Семеновна, подойдя к двери и безуспешно потыкавшись ключом в щелку замка под глумливые улыбочки, не растерялась и извлекла из своей сумочки набор щипчиков, крючочков и прочих инструментов, которым бы позавидовал любой вор-домушник.
– Фи! Будто бы это в первый раз. – Спокойно сказала она и принялась инструментами ловко и сноровисто выковыривать и извлекать обломки спичек. Через пару минут дверь распахнулась, наши надежды рухнули, Семениха торжествовала. Опыт – великая вещь! Что еще тут можно сказать?
А однажды нас закрыли в кабинете обычной приставной деревянной лестницей, уперев один ее конец в дверь, а второй в противоположную стену. Наглухо заблокировать дверь не получилось, и нам пришлось протискиваться на волю через очень узкую щель. Хрен его знает, как оттуда выбиралась Семениха, ибо ей с ее могучими объемами нельзя было вылезти, даже если бы она из твердого состояния перешла в жидкое или газообразное.
В ту пору физруком у нас был Иван Васильевич, седоватый пожилой мужчина, который разнообразил довольно-таки скучные занятия различными подвижными коллективными играми. Чаще всего мы играли в футбол. Класс делился на две команды по половому признаку. Как говорится, девочки – налево, мальчики – направо. Сам Иван Васильевич, вместо роли рефери, присоединял себя к команде девочек и постоянно подозрительно внимательно их опекал, подсуживал им и вообще делал всякие поблажки. Нет, я стопроцентно не утверждаю, что он скрытый стареющий педофил-эротоман, а, скорее всего, просто помогал более слабым физически и менее ловким в спорте девочкам. Но повторюсь, его поведение было подозрительным, особенно если посмотреть на него с высоты моих прожитых лет и общечеловеческих процессов, проходящих в мире, разоблачений и изобличений множества «любителей» детей.
Учился у нас в классе Андрюха Изатуллин – закоренелый двоечник, балбес и лодырь. Как человек он был абсолютно неконфликтный и простой как два рубля, но учеба ему не давалась ни коим образом. Однажды на уроке рисования он смешал на листе все цвета своей гуаши. Видимо, у нас тогда была свободная тема для выражения своих творческих устремлений. Учительница подошла к нему и резонно спросила:
– Что это такое?
На что Андрюха, витающий в экстатических высотах от своей мазни, невозмутимо и безапелляционно ответил:
– Северное сияние!
И смех, и грех, одним словом. Годы спустя, я осознал, что с ним происходило. Дело в том, что у него постоянно болела мать, и одним ужасным днем она умерла. Думаю, Андрюха так наплевательски ко всему относился именно поэтому. Его отец, не желая дальше воспитывать сына в одиночку, отправил парня к родственникам матери в Одессу. Меня это тогда очень поразило. Ведь это же его родной сын! Как вообще можно отказаться от своего дитя? Наверное, у меня никогда не уложатся в голове такие вещи. Нет такого, чтобы я кого-то ненавидел, но презрением таких людей я всегда одарю. Мы с Андрюхой никогда не были друзьями, но, когда он время от времени появлялся на Железке, и я с ним случайным образом пересекался, общались мы очень тепло.
Пионерлагерь
Первый класс я закончил на отлично и хорошо, и в табели успеваемости за год горделиво красовались пятерки и четверки. Видимо, для того, чтобы я не сильно этим возгордился, родители отправили меня на исправительный отдых в пионерский лагерь с дивным около железнодорожным названием «Гудок». Мне в жизни не так много выпадает везения, но в этот раз опять повезло. В лагерь мы отправлялись слетанной по детсаду троицей – я, Киса и Леха Громкосвистов. На сборном пункте всего этого разношерстного веселого юного народа около Дома культуры железнодорожников нас троих записали в, как сейчас помню, пятнадцатый отряд.
– Ну, вам там совсем нескучно будет. – сказала мама Лехи. – Держитесь там друг за друга и защищайте, если что.
Меня немного покоробили эти туманные перспективы защищаться от кого-то. Но ведь никогда не знаешь ничего наперед.
Повсюду было много народа – детей и родителей, много шума, смеха и суеты. Дети тащили на себе свои вещи, упакованные в сумки и рюкзаки. Я среди всего этого выглядел весьма экстравагантно со своим чемоданчиком. Воспитатели и вожатые быстро сбили толпу поотрядно и парами погнали на вокзал. Оживленная и уже почти организованная толпа весело двинулась.
На вокзале нас загрузили в специально выделенную для этих целей электричку, и она помчала нас в райское будущее коллективного социалистического быта в поселок Кукуштан. В вагоне наша несвятая троица познакомилась с мальчиком по имени Денис, который увлекся нашими дружными и громкими шутками и тут же примкнул к компашке.
Жизнь в пионерлагере четко делилась на две неравнозначные составляющие. Детей постоянно строили на пионерских линейках, заставляли участвовать в общественной жизни, показывать себя отличниками боевой и политической подготовки, придумывать и реализовывать всякую краснознаменную и краснозвездную чушь. Все это очень мешало полноценному отдыху вдали от опеки родителей и иных прочих родственников, потому что занимало огромную часть времени.
Вторая же сторона лагерной медальки была куда увлекательней и сулила больше удовольствий. Помимо различных организованных игр вроде «Пятнадцати записок» игры и приключения мы организовывали себе сами. Наш отряд поселили в одном из двух каменных корпусов лагеря, на втором этаже. Помимо нас четверых в нашу пятиместную палату угодил парень, имени которого моя память не сохранила, но прозвище Обезьянка прилипло к нему сразу и прочно. Ибо мордочкой, ужимками и повадками он очень сильно походил на представителя племени приматов. Обезьянка был самый заводной и смешливый в нашей компашке, во всей этой своей нелепости, прыжках и забавах. Постоянно пытался нас как-то разыграть, одурачить, развеселить, привнести нечто интересное, новое и неординарное. Естественно, из-за него наша палата огребала больше всего остального отряда.
В первую же ночь наша неугомонная банда оказалась перемазанной зубной пастой. Девочки из какой-то соседней палаты отважились на ночной рейд и буквально исполосовали нас под тигров-альбиносов. Я проснулся утром, и лицо сводило и стягивало засохшей коркой этой сраной пасты. Было очень неприятно, дискомфортно и дьявольски обидно. Хотелось жестоко ответить кому-нибудь. Понятно было, что это девочки, только вот девочек-то вроде как бить нельзя. Но так хотелось им врезать. Изгаженное пастой братство торжественными криками поклялось отомстить. Справедливости ради стоит сказать, что клятва так никогда и не была воплощена в жизнь. Каждую ночь мы банально и слабовольно просыпали, измученные дневными впечатлениями и переживаниями.
Любые коллективные перемещения и телодвижения на территории лагеря проходили строем, с песнями, плясками, речовками и другими забавными фигнюшками. Таким макаром мы ходили на пионерско-коммунистические мероприятия, в клуб и в столовую. При входе в столовую каждому отряду полагалось во всю многоголосую мощь легких проорать речовку-приветствие:
– Всем-всем, добрый день! Всем-всем, приятного аппетита!
Пацаны не были бы пацанами, если бы слегка не подрихтовали данный лозунг. В переделанном виде он звучал так:
– Всем-всем, добрый день! Всем-всем, приятно подавиться!
И мы каждый раз с упоением желали этого безликим «всем-всем».
Кормили нас до отвала, а порой даже и до сблева, потому что детская кормежка в пионерлагерях была подчинена плану. Как и все в великом советском государстве. И по плану, который поставили «Гудку», нужно было, чтобы определенный процент детей увеличил свой вес к концу смены. Но не всегда это получалось, потому что дети есть дети. И они постоянно двигаются, бегают, смеются, шалят, кувыркаются и кривляются. В общем, тратят массу своей детской энергии на то, чтобы никакие планы взрослых не стали помехой их отдыху.