Мы со священником злобно махали топорами. Металл с лязгом высекал искры из бывшей деревянной двери. Я завыл.
Неожиданно дверь бухнула внутрь, мы едва не влетели в мастерскую вслед за ней. Вся комната в предрассветном свете была залита кровью, грязью и ослизшей слякотью, точно в испражнениях гигантского слизняка. Стены, потолок, окна - всё вокруг оказалось замарано, а вот шкаф исчез.
Из моего горла вырвался дикий стон, от отчаяния хотелось биться лбом о стену. Наверное, я всхлипнул. На плечо легли совместно руки священника и подрагивающая ладонь Лешего.
- Ещё не всё потеряно, сынок, - успокаивающе произнёс священник.
А я гневно стукнул кулаком об стену.
- Что делать, что же делать! - крикнул я.
- Мы с тобой до конца чувак, - произнёс Леший.
Я вздохнул и обнял его, чувствуя на глазах предательские слёзы.
Наглотавшись обезболивающих таблеток, как могли, обработали раны. Накормили и напоили Ленку. Пришлось ей дать немного снотворного, чтобы успокоилась и перестала звать маму.
Я находился точно в кошмарном сне, когда события неподвластны и вокруг творится какая-то запредельная херня. Только вот это была горькая реальность. До жути хотелось просто закрыть глаза и погрузиться в спасительное забытьё, где нет ничего: ни воспоминаний, ни боли.
Но отдых сейчас являлся непозволительной роскошью. Вызвать полицию представлялось панацеей от раковой опухоли. Священник молчал, нахмурив лоб, всё думал и думал да пил очень сладкий кофе, то и дело накручивая на палец неухоженную бороду. Наконец, сказал:
- Собирайтесь, берите все, что я вам скажу, да крепитесь духом, потому что сейчас мы поедем туда, откуда всё началось, - в Петровку. Пока ещё не поздно, - задумчиво оборонил он и поставил пустую чашку на стол.
- Ваше дело - раздобыть нам транспорт. На мне всё остальное. Через час будьте, как штык, возле моего дома, - пояснил Анатолий, бледный и невыносимо уставший, с запавшими от потрясения глазами.
Мы кивнули. Он вздохнул и спокойно вышел через дверь кухни, забрав с собой спящую Ленку, обещая пристроить её в церквушке на время.
- Вот бы нам ПМ Казановы, - тоскливо сказал Леший.
- Да уж, пригодился бы, - отчеканил я и, собравшись по-быстрому, вспомнил, что у Сергея Ивановича была старая "волга", времён лихих девяностых. Стояла себе в гараже.
Рыться в вещах тёщи было неудобно, а потом нахлынула апатия. Странная и отупляющая. В голове от принятых обезболивающих царила полная кутерьма. Ну и чёрт с ним. Короче, пришлось нам троим выбираться из деревни в повозке, запряженной чалой лошадью, которая стояла в ветхой конюшне, хозяев которой мы так и не обнаружили. Я угостил лошадь лежавшим на сене яблоком и сухим хлебом, и мы поехали в город.
По дороге лишь лужи, потрёпанные деревья с облетевшей листвой. У некоторых дряхлых домов были снесены напрочь крыши. Вокруг ни души. Гнетущая тишина, да ветер гоняет по небу рваные тёмные тучи.... В шесть утра мы прибыли в город, оставив лошадь в близлежащем парке. Пешком добрались до дома Клавдии Петровны, благо что от парка недалеко. Ещё полчаса искали в квартире ключи от гаража.
Священник успел сделать бутерброды нам в дорогу, запастись ликёром из квартирных запасов тёщи. Она этот ликёр страсть как любила, и соли захватил у неё на кухне ещё пару пакетов. Одержимость не иначе у него этой солью, наверное. Покопавшись в буфете, поп стянул несколько серебряных вилок и ножей. Из того самого старинного комплекта, который был предназначен для приданого Наташке, но так и не стал им из-за нелюбви тёщи ко мне, конечно же.
Хозяйственный поп ещё умудрился за время поиска ключей заварить термос чая и второй с кофе нам в дорогу.
Итак, мы разношерстной компашкой, с виду, наверное, смахивающих если не на террористов, то на беженцев или лишенцев, мать их, могли при встрече напугать кого-угодно и заставить безоговорочно вызвать полицию. Но нам везло.
С утра видели во дворе лишь пару алконавтов да угрюмого дворника, лениво машущего метлой, сгребая сор и редкие листья из стороны в сторону.
"Волга" в пыльном гараже завелась с первого раза, потарахтела мотором и повезла нас в путь-дорогу. Мы молчали, да нервно жевали себе бутерброды, и пили чай, потом поочерёдно дремали, сменяя за рулём друг друга.
Вместо того чтобы объяснять нам план дальнейших действий, Анатолий начал рассказывать, чем занимался при жизни до того, как его отлучили от церкви за беспробудное пьянство и учинение беспредела и последующего сквернословия лицам, носящим вышестоящий сан.
А ещё он сказал, что знал человека, который называл себя экзорцистом и который приехал в наши края из самого Ватикана, так сказать, отойдя от дел.
Экзорцист был одноглазый и хромой, весь седой и испещренный морщинами, а в прищуренных, постоянно слезящихся глазах вместе с застарелой болью сияла бездна. Священник пояснил, что такой взгляд мог выдержать не каждый, а я был из тех немногих, кто мог, возможно, поэтому и попал в прицел внимания экзорциста.
- Быть может, мне никогда бы не довелось воочию столкнуться с бесами и чертовщиной, если бы не один случай с ведьмой. Да, именно с ведьмой, - продолжил Анатолий, заглатывая десятый по счёту бутерброд с колбасой. Он сидел на заднем сиденье и, вместо того чтобы дремать, всё вещал свои басни.
- То случилось в тёмную ночь, когда на небе не было видно ни единой звезды. В мой скромный дом постучали. То пришёл Экзорцист - Симон, или Семён по-нашему. Он запыхался и был донельзя взволнован, да стоял, пошатываясь, с увесистым чемоданом в руке. Усталым голосом попросил меня о помощи.
Анатолий снова отпил из крышки термоса чая, кашлянул и продолжил:
- Тогда за нашей деревней, где сейчас извечный пустырь с бурьяном да разросшимся терновником, располагалась маленькая деревенька "Выселки". Вот там-то и приключилась беда. - Он вздохнул. - Ну, не стану утомлять вас подробностями, но суть дела была в том, что сельчане приютили явившуюся с болот женщину, накормили, напоили, пригрели, а она, очухавшись, устроила лютый мор. Сначала неизвестная хворь положила животных, так как потом выяснили, она втихую попивала их кровушку, а затем пришлая принялась за людей. Жившие в Выселках люди поздно поняли, в чём дело. Трое крепких сельчан полегли в неравной борьбе против ведьмы. Страх затуманил всем оставшимся разум. А стариков и мужей объяла похоть да жажда крови. Учинилось безумство, полилась под хохот ведьмы людская кровь. Только единственный мальчик успел сбежать к нам в деревню. Он встретил по пути собирающего целебные травы в окрестностях болот Семёна, которому в предстоящем деле срочно понадобился помощник из-за собственного немощного тела, да и возраст брал своё.
Священник вздохнул и принялся хомячить последний бутерброд.
- Мальчик остался в его доме, а сам Семён отправился ко мне за помощью. Вот так я попал в Выселки и лично участвовал в схватке с ведьмой. Если не верите, то глядите-ка, тварь выкусила у меня солидный кусок мясца, - поднял он залатанную рубаху и показал на боку жуткий шрам с явным отпечатком зубов.
- Ух, ты! - высказались мы с Лешим.
Священник враз вырос в наших глазах.
- К сожалению, эта история на том деле с ведьмой не окончилась. Семён ослеп на оба глаза и лишился руки, которую проклятая ведьма из-за моих нерасторопных действий напрочь зубами оттяпала. Но мы смогли-таки обезвредить её, заперли в круге соли, проткнули осиновым колом, отрубили голову, а тело спалили, облив керосином и святым маслом для лампадок. Ух, как она пылала... Как выла её отрубленная голова, пока из тела лезли черви, опарыши и гадюки. Всех пришлось мне бить топором и отбрасывать снова в огонь, пока они от жара не лопались, как гнойные пузыри. Вот так я и стал его учеником. А разве я мог отказать после всего, что увидел?.. Глядя на себя в зеркало, - задумчиво говорил священник. - Я не смог избежать ответа на вопрос: кто же, если не я? И стал я заниматься экзорцизмом и борьбой с нечистью. Чего только мне ни удалось повидать за тридцать лет. Со старостью пришёл страх и кошмары, поэтому запил. - Анатолий тяжко вздохнул. - Может быть, я сдался. Но, в общем... Я там, где сейчас.
Он резко замолчал и отвернулся, уйдя в себя. Леший задремал. Я же молча повернул на просёлочную дорогу, несколько минут проведя в задумчивой тишине, а потом сказал.
- Вы сейчас с нами. Кто знает, если бы вы не решили помочь, то выжил бы хоть кто-нибудь?.. С вами у нас хотя бы есть шанс.
Я глубоко вздохнул, ощущая облегчение, оттого что высказался.
Небо темнело с каждым километром вперёд. Не хотелось думать, что как приедем в деревню, то снова разразится гроза. Собственные мысли угнетали. Но больнее и страшнее всего было незнание, как там Наташка. Жива ли? Что могут карлик и тварь сделать с ней? В горле встал ком. Наконец впереди показалась знакомая развилка.
- Итак, больше не спать, - сказал поп - и стал вслух читать молитву, благословляя нас в тяжёлом начинании. Голос Анатолия неожиданно успокаивал.
Мы миновали лес и точно врезались в темноту. Брошенные дома мёртвыми окнами нагнетали жуть. Воздух в деревне как наэлектризованный. Душно. И внезапно появилось противное, скребущее между лопаток ощущение, что за нами следят сотни злобных глаз. Мы были готовы ко всему, а за дорогу выучили несколько молитв. Вооружились. Надели на шеи простенькие крестики на шнурке. Каждому достался топор, керосинка, несколько коробков спичек (раз чудовище умеет играть с электричеством). Для поднятия боевого духа мы выпили святой воды да спрятали под одежду резиновые грелки со святой водой, взятые из квартиры тёщи, вместо громоздких пластиковых бутылок, привязав их верёвкой под одеждой. Также насыпали в карманы соль, запихнули туда же серебряные вилки и ножи. Анатолий приготовил наши керосинки, засыпав в лампу к керосину сушёного ладана.
Вскоре наша "волга" сама по себе заглохла.
Мы пешим ходом осторожно продвигалась на холм. Как по злой воле, снова начался дождь. Дом на холме укрывала зловещая сизая дымка. Священник сказал:
- Они знают, что мы пришли.
Прозвучало банально, как в дешёвом ужастике, оттого хотелось горько рассмеяться.
Я покрепче сжал рукоять топора. Леший, между прочим, высказал здравую и прямо очень утешающую мысль, что идём прямиком в ловушку. Но другого варианта у нас и не было. Стоило войти за калитку, привычный мир потерял очертания, лишился звуков, запаха, кроме едкой горечи, разъедающей нос. Мы упорно шли дальше. Входная дверь была приоткрыта, словно приглашая войти в дом.
Узкий коридор превратился в тупик, завеянный сизой дымкой. Мы битый час ходили туда-сюда и снова возвращались к входной двери. Сердце то и дело хватала тоска, а беспросветное отчаяние пожирало душу. Стены вокруг сочились влагой и веяли холодом. Мне то и дело казалось, что ноги вязнут в чём-то гадком.
- Бросайте соль, - неожиданно сказал Анатолий и первым бросил горсть на пол. С шипением сизое марево таяло. Мы очертили солевой дорожкой себе путь. Зажгли керосинки. Запах ладана прояснил мысли. Все двери во внутренние комнаты точно нарочно были открыты. Дом раскрыл пасть и настойчиво поощрял нас стать его ужином.
Керосинка нещадно коптила. Стены, куда ни глянь, везде были сырыми. Мы обошли все открытые комнаты. Внутри пусто и даже мебели нет, точно и не жили здесь вообще. Тихий шорох наших подошв по полу сменился резким скрипом старых половиц. Кухоньку обозначала лишь печка, вымазанная в саже. Снова шорох где-то за спиной. Мы замерли. Снова нещадно закоптила керосинка - и в этот момент из приоткрытого погреба, как пружина выскочила тень. Карлик сбил с ног Лешего, вцепился ему в волосы и стал когтями полосовать лицо. Хлестала кровь. Мой кореш кричал, пытаясь отбиваться одной рукой. Я бросился на карлика с топором и вонзил лезвие ему в спину. Карлик оторвался от Лешего и кинулся, точно пёс, на нас с попом. Анатолий щедро сыпнул ему в лицо соли. И мы остервенело рубили его топорами, забрызгав свою одежду и лица кровью. Но дело было сделано. Карлик больше не поднимался, лежал исковерканной грудой мяса.
Леший от колотых ран едва мог держаться на ногах. Он завывал от боли, глаза друга практически остекленели. Я снял футболку, и мы перевязали его как могли. На лице моего друга лоскутками свисала кожа. Я порвал и его майку на бинты, радуясь лишь тому, что шея Лешего практически не пострадала. Пришлось оставить его на кухне, в защитном, пусть и простом круге из соли.
В погребе было темно и пусто. Слишком мало места, чтобы развернуться, тем более кого-то держать. Свет керосинки осветил ступеньки и деревянные полки со всякой хернёй: банками, склянками и бутылями, в которых плескалось бог весть какое ужасное содержимое.
Мы снова бродили по дому. В некоторых местах в узком коридоре у меня отчего-то сжималось сердце и холодело всё внутри. Недоброе предчувствие сковало меня по рукам и ногам, и поэтому я ничего не мог делать. Неужели снова придётся идти в подвал и искать там?
Внезапно я замер на месте, а Анатолий тихо молился. Я вздрогнул, отчётливо услышал тихое: "Саша, помоги". Голос Наташки.