Трах..танкут. Так он прочитал, когда записывался на экскурсию. Он еще обрадовался: во дают крымчане! - но все оказалось проще и обыденнее. Мыс назывался Тарханкут, еще раз: Тар-хан-кут, самая западная точка полуострова Крым. Там должны были быть гроты, скалы и, вообще, очень красиво. Туда они сейчас и направлялись, человек пятнадцать в маленьком автобусе черноморского турбюро.
В автобусе было жарко. Он достал бутылку из-под "фанты", наполненную кипяченой водой и сделал глоток. Легче не стало. Экскурсовод рассказывала о нераскопанных скифских курганах, которых в этих местах более четырехсот. Он начал оглядываться, пытаясь разглядеть хотя бы один из этих курганов, но экскурсовод его успокоила - под "этими местами" она понимала весь Крым. Здесь же курганов нет вообще, как и лесов, которые съели козы, завезенные древними греками. Когда в Древней Греции стала падать производительность труда, грекам пришлось искать новые места обитания. В пятом веке до нашей эры они основали поселение Калос-Лимен на берегу Черноморской бухты, той самой бухты, на берегу которой расположен их город Черноморск, и, если пройти в конец городского пляжа, там можно увидеть раскопки Калос-Лимена.
Он уже ходил в тот конец пляжа, и в тот конец, и в другой, но ничего интересного, кроме этих раскопок не нашел. Черт его занес в этот Черноморск - маленький курортный городок с двумя километрами песчаных пляжей, на которых ни сантиметра не было отведено для нормального нудистского загорания без мокрых плавок! Сплошные плавки, купальники, мамы с детьми, бабушки с детьми, мамы с бабушками и детьми и так далее. Это вообще был какой-то женско-семейный заповедник, почти без пап, бой-френдов и одиноких женских парочек-единичек, ищущих новых знакомств.
Одна его знакомая говорила: "Мамы на отдыхе - легкая добыча!", но подобная легкость его не привлекала. Сам он был в разводе и чужих жен не любил. Стремился ли он к безраздельной страсти, которую сторонницы открытых браков объясняют ограниченностью и эгоистичностью? Конечно, стремился! Но дело было не в стремлении к безраздельности. Он всегда чувствовал холодок, пробегающий в женщине, которая мысленно возвращается к своему мужу, не любил этот холодок и старался его избегать. К тому же, у него не было опыта соблазнения верных жен, и рассуждал он почти так же, как и они: "Вот, если кто расстарается, тогда может и да!"
Конечно, среди мам были и одинокие мамы, но кто ж их различит? Все они одинокие, когда надо! Искать было лень, и через пару дней пляжных наблюдений и унылых вечерних прогулок с бутылкой пива он махнул на все рукой и решил: раз уж черт, имя которому было безденежье, и занес его в этот целомудренный рай, то пусть он в кои-то веки отдохнет вообще от всего, в том числе и от секса. Пусть будет море, песок, солнце, фрукты и молчание, в котором слышишь и себя, и других - всех тех, кого ты оставил дома. Не слова слышишь, но истинные чувства.
В таком расслабленно-созерцательном настроении он и ехал на мыс Трах... нет, Тар-хан-кут! В автобусе ему досталось место на первом сиденье слева, перед плексигласовой перегородкой, отделяющей водителя от салона. За спиной у него сидела круглолицая тетя с полными белыми плечами, не такая уж и старая и вполне симпатичная. Он долго разглядывал ее отражение в плексигласовой перегородке, а заодно и отражение загорелой девушки в темных очках, сидевшей рядом. Сначала он думал, что они подруги, но потом девушка назвала тетю "мамусиком", а та ее "дочей", и все расползлось по привычным и унылым местам. К тому же, он оглянулся и понял, что слишком уж полнотела эта мама: и подбородок у нее двойной, и кожа на лице неровная из-за неправильного обмена веществ. Правда, выглядела она действительно молодо - не старше тридцати - тридцати двух. Хм, если Мамусику тридцать два, значит, загорелой дочке не больше четырнадцати. Девочка еще, но держится, как взрослая дама.
Своими долгими разглядываниями, он сумел привлечь внимание Мамусика, и теперь не он, а она разглядывала его. Она даже сместилась влево, прижавшись к дочке, и ему уже не нужно было отклоняться в сторону, чтобы увидеть ее курносый нос, круглые щеки и довольную улыбку. В конце концов, эта торжествующая улыбка так ему надоела, что он вовсе перестал заглядывать в перегородку и стал смотреть на экскурсовода, и задавать какие-то вопросы, ответы на которые его совершенно не интересовали.
После часа езды по пыльной дороге они подъехали к маяку, построенному в конце восемнадцатого века. Было жарко. Несколько человек спустились к воде и стали фотографироваться на фоне скалистого берега, маяка, моря, неба и всего, чего только можно было. Мамусик с дочкой тоже фотографировались. Делали они это, не торопясь, и, когда им пришло в голову сняться вместе, никого рядом не оказалось - все ушли в автобус. Дочка покрутила головой и, заметив его, что-то крикнула и показала пальцем на фотоаппарат. Он уже готов был спуститься вниз, как вдруг к дочке подскочил мужик в спортивных трусах. В автобусе этот мужик сидел на втором сиденье справа, вровень с Мамусиком, но по другую сторону прохода. Дочка недовольно пожала плечами и отдала фотоаппарат мужику.
Он развернулся и пошел в автобус. Все сидели на своих местах, не хватало только троицы со второго ряда. Через пару минут появились и они. Первым в автобус поднялся мужик. На вид ему было лет тридцать пять, может, чуть больше. Он был загорелым, подтянутым, в белых шелковых трусах с широкими желто-голубыми лампасами. За мужиком шла дочка Мамусика. Она как-то странно задержалась, на предпоследней ступеньке, повертелась вправо-влево, платье ее приподнялось, и он смог лучше разглядеть ее стройные, но, отнюдь, не худенькие ноги. Из-за темных очков не было видно, куда она смотрит, но, скорее всего, она смотрела на него. Покрутившись и поулыбавшись, дочка поднялась в салон, подошла к мужику и забрала фотоаппарат. Пока она шла, она успела снять очки, и он поразился, насколько взрослым выглядело ее лицо: нос такой же курносый, как у мамаши, низкая переносица и холодный взгляд.
Вот так да! Да, ей никак не меньше двадцати, а то и двадцати пяти!
С этим он уже сталкивался. Стройные и легкие девочки оказывались девушками чуть ли не под тридцать. Бедра у них были узкими, физиономии улыбающимися, грудь - небольшой, а голосок - нежным и звонким, и, если им удавалось избежать морщин и желтизны, они вполне могли сойти за подростков. С одной такой девочкой-женщиной он познакомился, когда в студенческие годы ходил по алтайским горам. Тогда ему было двадцать, а ей - двадцать пять. Они лежали в палатке, и он чинил ей фотоаппарат... И там фотоаппарат, и здесь! Кругом одни фотоаппараты! Просто какой-то сексуальный фетиш! Ну, не стала бы говорить, что ей на пять лет больше, и все получилось бы по-другому! Хотя, вряд ли.
По тем горам вообще ходили чуть ли не одни женщины. Они думали: раз одиннадцать перевалов за двенадцать дней, значит, будут мужики. Но не тут-то было! Мужики отдыхали, а перевалы преодолевали женщины. Лежа в палатках, они смотрели, как им чинят фотоаппараты, и надеялись сразу же расплатиться за работу. Но фотоаппаратов было много, а тех, кто их мог починить - мало. Вот и он тогда не смог ничего починить. Его бы и так отблагодарили, но он же был не железный! Да, девичьи плечи при темных очках еще ничего не значат.
За дочкой в автобус поднялась Мамусик. На ней была длинная юбка в темно-зеленых разводах и такая же блузка с полукруглым декольте. Покачивая бедрами, Мамусик прошествовала мимо и опустилась на сиденье, обдав его затылок горячим дыханием.
Они поехали дальше. Сколько же лет Мамусику? - думал он. Не меньше сорока, а выглядит... ну, не больше чем на тридцать! Вот что значит любить свое тело, ухаживать за ним, заниматься гимнастикой. На пляже он видел много тел: и молодых, и средних, и старых, обладательницы которых не отказывали себе в еде. Помимо семейно-женского праздника, на пляжах Черноморска царил праздник пышного тела, которое было хорошо и аппетитно лишь до поры до времени, а время это порой наступало слишком быстро. Попки и бедра становились рыхлыми и, не стесняясь, взывали о физкультурной помощи. Но физкультурная помощь многого требовала, и тогда бедра и попки прятались под гладкие чулки и колготки. Лежа в постели, они призывно изгибались, разглаживая кожу и продолжая радовать мужчин. Однако, случалось и по-другому, и пышные тела надолго сохраняли свою естественную прелесть и гладкость. Такой, по-видимому, и была Мамусик.
После маяка они заехали к "Дому Попова", построенному еще при Екатерине Великой. Автобус остановился за воротами парка. Он вылез первым, перешел дорогу и спрятался в тени высокой туи. Дул легкий ветерок, пропитанный запахом соли. Он стоял, курил и ждал остальных. Наконец, из-за автобуса показался край темной юбки, раздуваемой ветром, белая рука, и на дорогу выплыла Мамусик. Двигалась она плавно и была похожа... на "Санта-Марию" - главную каравеллу Колумба. Мамусик доплыла до середины дороги, и вдруг ветер дунул сильнее, поднял подол ее юбки, растрепал волосы, она подняла руку к груди и стала похожа... неужели на Афродиту, выходящую из пены волн? Нет! На кого-то другого, но на кого? "Санта-Мария" еще туда сюда, но Афродита?! Пытаясь вспомнить, на кого похожа Мамусик, он так увлекся, что едва успел опомниться и отвернуться, когда она подошла поближе.
Они прошли к дому, ядовито-желтому, с двумя облупившимися колонами на фасаде. В конце аллеи, ведущей к морю, берег круто обрывался и падал к узкой полоске пляжа, окаймлявшей небольшую бухту. Экскурсовод сказала, что дальше берег везде высокий, и высота обрывов достигает двухсот метров.
После "Попова" они поехали на большой Атлеш. Сначала на большой, а потом и на малый, где все и произошло. Впрочем, какой из этих Атлешей был большим, а какой малым, он так и не запомнил. На первом Атлеше берег большим "языком" выдавался в море, к краю этого "языка" прилепилась маленькая арка, в которую могла бы пройти парусная лодка. На втором Атлеше, "язык" был значительно меньше, но в этом малом "языке" вода пробила сквозной туннель, и та же самая парусная лодка могла пересечь его целиком.
Сначала они подъехали к большому Атлешу. Автобус остановился правее его основания, рядом с вырубленной в ракушечнике лестницей. Вход на лестницу был перекрыт железной решеткой. Они спустились на площадку перед этой решеткой, посмотрели с высоты на зеленую воду, полюбовались отвесными скалами, постояли, пофотографировались и полезли обратно. Поднимаясь с площадки, они вставали на один камень, потом на другой и, сделав пару шагов по наклонной дорожке, оказывались наверху. Когда подошла его очередь, он встал на первый камень и только успел поставить ногу на второй, как вдруг сверху на него съехало что-то плотное и теплое. Это была Мамусик. Ойкнув и засеменив по дорожке, Мамусик насыпала ему полные кроссовки песку. Странно, но он даже не рассердился, и скорее всего потому, что пока Мамусик лежала у него на груди, она не казалась ему ни толстой, ни противной. На мгновенье в нем возникло чувство полного телесного соответствия - это был его размер, вес, рост. Не его собственный, но предназначенный ему самой природой. Из физики он знал, что даже шары, когда сталкиваются, должны некоторое время повзаимодействовать, чтобы правильно оценить массу друг друга и разлететься в соответствии с этими массами. Может, он раньше не успевал повзаимодействовать? Да нет, успевал, все дело, наверное, в спине - прижалась бы грудью, и все встало бы на свои места. Ладно, не имеет значения, мамы и дочки - не его профиль. Проехали!
С натужным ревом, перебравшись через балку, автобус остановился у малого Атлеша. В том месте, где они высадились, береговая линия глубоко врезалась в степь, образуя бухту с отвесными стенами. Дочертив бухту и обогнув выступающий в море "язык", она вновь вгрызалась в плато, устилая его подножие каменными плитами. Уходя влево, полоса камней со множеством маленьких бухточек и закрытых "ванн" постепенно сужалась, но не пропадала совсем.
Они подошли к краю обрыва. До воды было метров пятьдесят. Прямо под ними лежал плоский каменный пляжик, окруженный с трех сторон водой. Добраться туда можно было только вплавь. Экскурсовод сказала, что этот пляжик не для них, потому что он нудистский. Как не для них?! - обрадовался он. Как раз для них! Но радовался он зря, сверху было видно, что никаких нудистов на пляжике нет, и, скорее всего, не будет, разве что он сам туда приплывет и разляжется.
Левее пляжика отвесная стена плавно закруглялась. На полпути к морю нижний ее край взлетал вверх и огибал вход в туннель - главную достопримечательность Малого Атлеша. После осмотра бухты в программе экскурсии значилось двухчасовое купание в "ванне молодости" и отъезд домой. А как же главная достопримечательность? По ней нужно обязательно проплыть! А где подземные гроты, фотографиями которых обклеено полстенда, зазывающего на эту экскурсию? Ах, они под землей, и нужно специальное снаряжение?! А зачем тогда фотографии наклеивать, если нет снаряжения? Ну, зачем фотографии-то наклеивать?! Ладно, наклеили и наклеили, гроты есть, значит, и фотографии могут быть.
Все побрели к ваннам, в том числе и он. В споре с экскурсоводом, его неожиданно поддержал мужик в спортивных трусах, который тоже хотел везде проплыть и все осмотреть. С мужиком они договорились пристроить вещи и вернуться обратно. Так они и поступили. Спустившись к "ваннам", они разложили одеяла на плоских камнях и, оставшись в плавках и в кроссовках - в кроссовках остался он, а мужик остался в шлепанцах, - снова полезли наверх. С собой он взял маску с трубкой, так, на всякий случай, может удастся увидеть на дне что-нибудь интересное.