Для встречи гостей изба осветилась ярким электрическим светом. Под тяжелыми телами в сенях заскрипели ступеньки лестницы и белые начищенные половицы. Чистов вошел в избу первым, как бы показывая дорогу. Следом – Семенов и Росляков, замыкал шествие Зимин. Все стояли на ногах, разглядывали, как в музее, стены, полы, потолки и скромную крестьянскую мебель. Временами кидали мимолетные взгляды на стол.
– Прошу, товарищи, – громко сказал Трифонов. – Садитесь, пожалуйста, за стол.
– Надо вначале руки помыть, – возразил Росляков. – Как выехали из города, ни за что не держались, но руки все равно надо мыть.
– Вот этого мы не учли, – сказал Зимину Трифонов. – Умывальника-то нет.
Зимин нашел на кухне ведро, ковш, мыло и полотенце, скомандовал:
– За мной мыть руки у колодца.
Колодец хорошо был освещен из окон. Все с шутками и смехом подходили к Зимину, подставляли ладони. Он, не жалея, лил из ковша чистую холодную колодезную воду. Мыли руки, освежали запыленные лица. После умывания сели за стол.
Ужин начался. Пили коньяк по потребности, запивали холодным брусничным соком. Закусывали кому что нравилось. Женщины и хозяева не дождались гостей, ушли спать. Зимин с Трифоновым в роли поваров и официантов подавали горячие блюда. Баранину, свинину отварную и жареную. Гарнир – картофель жареный и кашу гречневую. На посошок принесли диких жареных уток и рябчиков.
Чистов чем-то был недоволен, искоса бросал свои жгучие взгляды на Зимина. Зимин заметил его недовольство и попросил выйти на кухню.
– Анатолий Алексеевич, надо посоветоваться с вами по одному вопросу.
Чистов этого момента ждал и пришел на кухню.
– Ты что это, дорогой товарищ, – начал тихо Чистов, сверля взглядом Зимина. – Почему запретил Трифонову убрать иконы? Почему не поставили кровати? Где будем спать?
Зимин не поспел раскрыть рта для оправдания, как позвал Семенов:
– Анатолий Алексеевич, идите сюда.
Чистов вышел из завешанной полотняной занавеской кухни. Семенов встал, улыбаясь, заговорил:
– Товарищи, давайте поблагодарим гостеприимных хозяев. Я очень доволен ужином. Впервые в жизни я вижу на столе такое разнообразие закусок, и так искусно приготовленных. Вечер вместе с вами я провел словно в раю. В этой новой деревянной избе я с большой радостью и наслаждением вдыхаю чистый воздух, перенасыщенный кислородом, и все ароматы свежего дерева. Спасибо вам, друзья, за такой приятный ужин.
Семенов посмотрел на висевшие в углу иконы. Чистов, нахмурившись, поглядел на Зимина. Зимин подумал: «Ну и влип я с этими иконами». Чистов грубо повторил:
– Почему иконы не убрали?
За Зимина ответил Семенов:
– Анатолий Алексеевич, у советских граждан личная собственность охраняется законом. Поэтому в чужом доме хозяйничать не надо. Я родился в деревне, вырос в деревянной избе, только наполовину меньше этой. Отец и мать были религиозны, а особенно бабушка. При виде икон вспоминается далекое безмятежное детство. Анатолий Алексеевич, зажгите лампадку, – за Чистова зажег Трифонов. – Сейчас выключите свет и обратите внимание, какое значение имеет тусклый свет этой маленькой лампадки.
Когда выключили свет, при свете лампадки лики святых словно ожили.
– Смотрите, какая торжественность, – продолжал Семенов. – Веры мы не должны отнимать у старых людей. Они с верой в Бога родились, с ней и умрут. С молодежью другой разговор, здесь мы должны прививать им другую веру, веру в коммунистическую партию, веру в наш народ. Времени, товарищи, уже час ночи, не пора ли хотя бы часик вздремнуть? Где тут, товарищи, у вас сеновал?
– Что вы, Василий Иванович, – запротестовал Чистов. – Ложитесь на кровать, белье чистое.
– Анатолий Алексеевич! Какой же я охотник, если спать буду в гостинице, в люксе.
Он подозвал Зимина и сказал:
– Веди на сеновал.
– Василий Иванович, – заговорил Чистов, – по стаканчику чая с медом?
– Спасибо, – ответил Семенов и вышел из избы. Чистов с Бойцовым, как тени, последовали за ним.
Сена у лесника было много, Семенов, не раздеваясь, зарылся в нем.
– Подъем в три часа, – объявил Зимин.
Послышался глухой ответ:
– Хорошо.
Росляков налил полный стакан коньяка, выпил, запил брусничным рассолом с медом, сказал:
– Сейчас старым костям пора отдохнуть. Я люблю тепло и мягкую постель, – разделся и лег на кровать. Остальные охотники разостлали матрацы на полу и легли.
Встали в три часа ночи. Зимин с Трифоновым никак не ожидали, что они будут организаторами охоты. Чистов строго сказал:
– Везите туда, где есть дичь.
Какая дичь, на кого охотиться – этого он сам не знал. Зимин предложил:
– Поедем в Королевку на Сережу, там все должно быть: глухари, тетерева и утки.
Так и решили Трифонов с Зиминым. До Королевки добрались с большим трудом. На востоке уже появилась заря. Вот-вот должно было выползти из-за горизонта солнце. Первая автомашина застряла, как говорят, влезла по уши.
– Пошли, товарищи, – сказал Росляков, – пока мы будем возиться с автомашинами, взойдет солнце и охоте конец.
Все ринулись в разные стороны, как тетеревята при объявлении матерью опасности. Чистов предупредил Зимина:
– Под твою личную ответственность оставляем автомашины. Далеко от них не уходи.
Зимин постоял возле застрявшей автомашины. Обошел кругом другую. Подумал: «Кому они нужны». Принял решение: «Пройду километр туда – десять минут. Километр обратно – еще десять. Это уже охота».
Издалека доносились выстрелы. «Они бьют дичь! – подумал Зимин. – Ясно, они, браконьеры, не оставят ничего для развода». Ему пришла счастливая мысль: «Я, возможно, окажусь счастливее их».
Он крался по просеке, которая почти примкнула к автомашинам. Ружье зарядил, в один ствол вогнал картонный патрон с дробью номер три, в другой – нулевку. Ружье нес наготове, со взведенными курками. Взоры его беспокойно бродили направо и налево.
Вокруг было чистое безоблачное небо да необозримые лесные дебри, разбуженные птичьим гомоном. Недалеко с задором закуковала кукушка. Просека вывела на бор. В редком бору, словно в переливные трубы, гудели дикие голуби вяхири, местное название – горлинки. Зимин не обращал на них внимания. Он мечтал о крупной дичи.
Пройдя бор, он уперся в Сережу. В непролазных кустах над небольшой рекой предутренние рулады щедро рассыпал серый соловей. Зимин свернул с просеки, прошел по небольшому лугу и направился к автомашинам. Вышел снова на луга.
Вдруг он остановился. Сердце его забилось, страсть охотника воспламенилась. Под кустом раскидистой козьей ивы в зарослях малины что-то виднелось. Пряталось что-то голубое с красным околышем и смотрело на него красным переливающимся малахитовым глазом. «Наверное, глухарь», – подумал Зимин. Затаив дыхание, он осторожно приближался. Наконец, когда очутился на расстоянии пятнадцати метров, поставил правое колено на землю для лучшего упора. Зажмурил левый глаз. Правым прицелился, совместил прорезь с мушкой и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел.
– Попал! – закричал вне себя от радости.
Увидел, как что-то упало на землю, полетели перья или что-то вроде них. Побежал к кусту. Рядом со сгнившим пнем лежала милицейская фуражка с кокардой. В это время распростертое на траве длинное тело поднялось. Зимин с ужасом узнал в нем капитана милиции. По счастливой случайности его выстрел только разбудил, а не убил человека.
– Зачем вы стреляли в мою фуражку? – спросил капитан.
Зимин невнятно забормотал:
– Я думал, это глухарь, я готов заплатить.
– Но это дорого тебе будет стоить, – сказал капитан. – Предъявите ваш охотничий билет.
Зимин побледнел. Вся его кровь прихлынула к сердцу. Охотничьего билета у него не было.
– Билет. Вы знаете, что такое билет?
– Конечно, – сказал Зимин, – у меня его с собой нет, оставил дома.
Недоверчивая улыбка появилась на лице капитана.
– Ну что, придется составить на вас акт и изъять ружье. Вы прекрасно знаете, что срок охоты закончен 25 апреля.
– Что вы, товарищ капитан, – взмолился Зимин. – Будьте добры, отпустите меня. Меня там ждут товарищи, слышишь, кричат и стреляют.
– Ваша фамилия, – спросил капитан.
Зимин ответил:
– Чистов.
– Где и кем работаете?
Зимин улыбнулся, серьезно посмотрел на капитана:
– Секретарем Сосновского райкома партии. А вы кто такой и откуда появились на территории нашего района?
Капитан что-то невнятно пробормотал. Поднял лежащее на земле трехствольное ружье.
– Я сейчас вернусь, – и был таков.
Зимин ждал его минут пять, он не вернулся. Зимин снова вышел на просеку и добрался до автомашины. Часть охотников вернулась, разливали вторую бутылку водки и врали, кто что видел. Зимин молчал. Трифонов его ждал.
– Ты где пропадаешь? – спросил Трифонов. – Я тебя искал, кричал и стрелял.
– Ходил по просеке на Сережу посмотреть, – ответил Зимин.
– Ну и что ты там высмотрел?
– Капитана милиции, – ответил Зимин, – откуда он, смелости не хватило спросить.
– Я его тоже видел, – сказал Трифонов, – это с Арзамаса, они вчера приехали с Наумовки и пьянствовали в Королевке. Сегодня решили поохотиться. Узнали, что мы приехали, собирались уехать.
– Он тебе фуражку показывал? – спросил Зимин.
– Нет, – ответил Трифонов, – он был без фуражки. Давай будем готовить завтрак, шефы скоро придут, запросят есть.
Завтрак варили в двух ведрах, в одном баранину, в другом – кур. Когда куры сварились, на курином бульоне сварили двух полуторакилограммовых судаков. По чистому лесному воздуху распространялся приятный запах вареного мяса и рыбы. Охотники подходили к автомашинам, пришел Семенов вместе с Чистовым и Бойцовым. Они ходили за ним как тени, но на почтительном расстоянии. Все пришли с пустыми ягдташами. Все в кого-то стреляли и объясняли каждый по-своему, по-охотничьи, с присказками.
Завтрак был готов, не вернулись с охоты Росляков и Черепков. С нетерпением их ждали все. Черепков вскоре пришел, принес убитого глухаря. Все восхищались красивой большой птицей и не жалели комплиментов в адрес охотника.
Чистов спросил Зимина:
– Ты, Ульян Александрович, как поохотился?
– Отлично, Анатолий Алексеевич, – ответил Зимин. – По вашему указанию я остался охранять автомашины, ну и все прочее, – показал на подготовленный завтрак. – Кругом стреляли, мне было очень жаль, что мне ничего не оставят и все перебьют. Думаю, пройду-ка я по просеке, – махнул в ее сторону. – Иду, внимательно смотрю – в кустах что-то затрепыхало. Мелькнуло что-то красное на темно-синем фоне. Я вскинул ружье и почти не целясь выстрелил. Быстро бегу к жертве, думаю, убил что-то большое и все с завистью будут смотреть на меня, как вы сейчас смотрите на Черепкова. Навстречу мне из кустов выходит человек в милицейской форме и держит в руках фуражку. «Вы что, – говорит он, – наделали. Ведь чуть меня не убили. Посмотрите на мою фуражку». Подает мне фуражку. Я взял ее, она походила на решето, в шестидесяти двух местах была перебита дробью. Посмотрел на его голову, ни одной дробинки в ней не нашел. Капитан спрашивает: «Предъяви охотничий билет». Я говорю: «У меня его с собой нет». Еще кое-что я ему сказал, и он от меня убежал.
– Врешь ты как бывалый охотник, – сказал Чистов.
– Зачем врать, Анатолий Алексеевич, – возразил Зимин. – Если хотите, я вам докажу фуражкой.
Зимин подумал, если Трифонов видел капитана без фуражки, значит, он фуражку бросил. Бросил именно там, где лежал или спал. Все смеялись, считали, что Зимин сочиняет.
– Ну, докажи, – сказал Чистов.
Зимин взял стоявшее ружье, зарядил и ушел по просеке. Изорванную дробью фуражку он нашел, где и предполагал. Когда возвращался обратно, через него полетел кем-то вспугнутый глухарь. Зимин выстрелил, тяжелая птица упала в пяти метрах от него и побежала. Зимин с большим трудом догнал глухаря и живым, с подбитым крылом принес к охотникам. Все от изумления раскрыли рты. Чистов взял глухаря и хотел живым привезти в Сосновское, но птица с силой долбанула его по большому мясистому носу, он не удержал ее в руках, бросил. Она снова пыталась сбежать. Ее поймали и безжалостно, как браконьеры, добили. Милицейская фуражка переходила из рук в руки. Все восхищались точным попаданием и верили, что во время выстрела она была на голове человека.
Пришел Росляков, он принес двух уток и рябчика. Застрявшую автомашину вытащили. Завтракали на берегу большого омута. Похмелялись водкой. Семенову предложили выпить коньяка, он отказался. Сказал:
– Что все пьете, то и я.
Завтрак соединился с обедом. Три раза подогревали уху и баранину. Пили, ели, играли в домино. Стреляли по пустым бутылкам, состязались в стрельбе. Каждый хвалил свое ружье. Но с одного выстрела за двадцать шагов в бутылку никто не попадал. Расстреливали бутылки на лету. День прошел, остались одни воспоминания.
Вечером вышли на тягу за вальдшнепами. Вальдшнепы тянули хорошо, охотники стреляли еще лучше, убил двоих только Росляков. Ночевать шефы не стали, уехали в Сосновское, захватили с собой и Зимина. Из-за милицейской фуражки его целый день разыгрывали, смеялись. Зимин молчал.
Дорогой подвыпивший Чистов просил Семенова и Рослякова не забывать их, бывать в Сосновском районе. Прорезая светом фар ночной серый воздух, по лесной с глубокими колеями дороге медленно шли автомашины с подключенными передними мостами. Пассажирам казалось, что автомашина стояла на месте, а мимо нее пробегали деревья и кустарники. Сидели молча, каждый думал о своем. Росляков думал, отдадут или нет сосновцы охотничьи трофеи им, гостям. Чистову хотелось поговорить с Семеновым, на ум лезли хорошие вопросы, через час-два он их забыл бы и надолго, а может быть никогда не вспомнил бы, но говорить в присутствии посторонних не мог. Что подумает шеф? Поэтому, уставив свой нос в одну точку, тоже молчал.
Автомашина остановилась и, как больная малярией, затряслась. Мотор выл, работая на больших оборотах в разнос.
– Кажется, сели, – сказал Чистов.
– Главное – не буксуй, – предупредил Семенов. – Выйдем из автомашины, посмотрим и решим, что делать.
Колеса автомашины зарылись в мягкую торфяную землю по ступицы. Автомашина стояла не на колесах, а висела на осях и дне кузова.
– Кажется, немного перестарался, Анатолий Алексеевич, – улыбаясь, сказал Семенов.
Подошедшая вторая автомашина остановилась. Из нее все вышли. Бойцов окинул застрявшую автомашину оценивающим взглядом, сказал:
– Пустяки, сейчас выскочит, как пробка из бутылки.
Он открыл багажник своей автомашины, вытащил трос, отдал его Черепкову, велел подцепить застрявшую автомашину за задний крючок. Шоферы Бойцова и Чистова сели за руль. Взвыли моторы. Рывок, трос натянулся, застрявшая автомашина задрожала, но осталась на месте.
– Крепко села, – сказал Бойцов.
Он по-хозяйски достал из багажника топорище, измазанное маслом и грязью. Не спеша протер его тряпкой. Топор подал Черепкову.
– Сергей Петрович, руби вагу, будем вываживать.
Черепков скрылся в мраке майской ночи. Раздался стук топора. Через несколько минут он появился, таща длинный ствол березы с отрубленными сучками, сделал из него пятиметровую вагу. При помощи нее зад автомашины был поднят и обоими колесами стоял на подложенных в колею чурках. Снова взревели моторы, оглашая ночной лес на километры. Застрявшая автомашина выскочила и легонько ударилась задом в свою спасительницу. Бойцов выбежал с руганью. Черепков оправдывался, говорил, что не мог сдержать, что ножной тормоз слабо держит. Семенов стоял и безучастно наблюдал. О чем он думал? Скорее всего, слушал весеннюю песню ночного леса. От слабого ветра шелестели кроны березы и осины молодыми, только что появившимися листьями.
– Какая прекрасная ночь, – сказал Семенов. – Спать хочется, но и проспать такую красоту грешно. Редко такое видишь и ощущаешь. В детстве я любил такие ночи проводить у костра, печь в золе картошку, а редко яйца. Какие они вкусные и ароматные!
– Мы организуем, Василий Иванович, – сказал Чистов.