В комнате Нострадамус усадил Серсею на кровать.
― Я позову Вам… кого-нибудь. Где Ваши фрейлины?
― Спят уже, наверное, ― равнодушно пожала плечами Серсея. На фрейлин ей было всё равно. ― Мы пили с Франциском и…. Было весело. А потом Франциск… Какой сейчас час?
― Час ночи.
― Поздно. А Вы сами-то хотите на мне жениться? ― совершенно неожиданно спросила Серсея, смотря на него с нежностью и легкой тревогой. Женщины всегда всё понимают без слов. Хотя вряд ли она смогла бы понять его, признайся он в своей легкой, но всё-таки существующей одержимостью. Одержимостью самой Серсеей ― физически-болезненное желание быть постоянно рядом, и эмоциональная потребность чувствовать её.
― Что? ― переспросил Нострадамус, поддавая ей стакан холодной воды. Из-за трясущихся рук Серсея не могла его удержать, поэтому мужчине пришлось помочь.
Выпив всё, Серсея облизала губы и продолжила:
― Ну, я любимица королевы-итальянки-Медичи, я злая, холодная, саркастичная, избалованная, стервозная, высокомерная, бездушная, жестокая и, моё любимое…
― Королевская кобра? ― с улыбкой предположил Нострадамус.
― Да, Королевская кобра! ― Серсея тихо рассмеялась и даже прищелкнула пальцами. ― А ещё я бастарда короля, рожденная от любовницы-шлюхи, ― спокойно продолжила она, но прорицателя покоробило от такого сравнения. ― Меня ненавидит собственная мать, и я не смогу дать вам ни титул, ничего не могу дать. Кроме денег, которые мне подарила Екатерина и Генрих. Мой собственный брат, Себастьян, считает меня «гнилой итальянкой». Зачем Вам такая жена? ― совсем шепотом закончила она.
― Серсея, ― вздохнул Нострадамус. Он опустился на корточки напротив принцессы и взял её холодные руки в свои. ― Ты умная, хитрая, преданная, верная, и кто бы что ни говорил, чтобы ты сама о себе не думала ― ты добрая, ласковая, сострадательная, понимающая, открытая и отзывчивая. Но такая ты только с людьми, которым доверяешь, которых любишь. Ты удивительная. Если ты станешь моей женой, мне уже не будут нужны ни титулы, ни земли, ни богатства. Только ты.
Серсея смотрела на него и, кажется, не верила. Не верила, что её можно любить так, как любил Нострадамус.
Она вспомнила о том безумии, что было в том доме, когда её похитили. Тот человек, которого так и не поймали, тоже её любил.
― Спокойной ночи, ― пробормотала она и, больше ничего не сказав, легла, завернувшись в тонкое одеяло и повернулась спиной к Нострадамусу. Больше она не знала, что сказать, но и на признание ответить не могла. По крайней мере ― не в таком состоянии и не сейчас.
========== тринадцать. красоту, что подарили мне ==========
В дверь уверенно постучали, и вошла Диана. В бархатном платье, очевидно дорогом и новом, с собранными волосами и со скромным, но красивым ожерельем на шее она была отражением всего лучшего при дворе короля Генриха.
Серсея на несколько секунд дрогнула. Она бы предпочла не встречаться с матерью, и даже была рада новостям о том, что фрейлина Марии ― леди Кенна ― постепенно забирает сердце короля себе.
Кроме того, после вчерашнего жутко болела голова, и заботливо оставленные Нострадамусом травы с водой не очень помогли. Приходила в себя принцесса мучительно медленно ― с каждым разом обмороки, глубокий сон и нездоровая усталость давались всё тяжелее. Но, слава Богу, к приходу Дианы она очнулась почти полностью. Однако стоять перед этой женщиной в одной сорочке, простоволосой, без привычной брони в виде драгоценностей и дорогих платьев совсем не хотелось.
— Ты выходишь замуж, — медленно произнесла Пуатье, как-то по-особенному проговаривая каждое слово. — За предсказателя Нострадамуса, одного из самого близкого друга Екатерины.
— Тебя это волнует? ― недовольно спросила Серсея. Конечно, это было плохой идеей — с первых минут Серсея едва сдерживала желание разорвать фаворитку отца на куски. Уже давно она подошла к той стадии, когда единственный взгляд на эту женщину приводил её в неконтролируемое бешенство.
Глаза Дианы мигом почернели – выжигающая ненависть уже давно была обоюдоострой.
— Я твоя мать, ― сказала Диана, будто хлыстом ударив Серсею, и черты её лица сложились в жёсткую улыбку. Диана не показалась Серсее красивой ― скорее наряженной, красиво причёсанной фарфоровой куклой с мерзким выражением лица.
К счастью, давно прошло время, когда Серсея пугалась этого выражения лица, начинала плакать и просыпалась ночью от кошмаров. Теперь она осознавала ― девушка была намного сильнее Дианы де Пуатье, которая, роди хоть десять сыновей, так бы и осталась всего лишь фавориткой. А Серсея была принцессой, которую признавали и знали все, чья судьба обещала быть счастливой.
Поэтому девушка гордо распрямила плечи и посмотрела на Диану тем самым взглядом, за который Себастьян назвал её «гнилая итальянка». Теперь это звучало почти комплиментом.
— Нет, ― холодно отрезала она, и теперь Диану будто ударило хлыстом. ― Ты родила меня, но отреклась, едва поняв, что я не смогу обеспечить тебе путь к власти. Тебе нужны не дети, а оружие. А теперь уходи из моей комнаты, ― Диана снова состроила то самое выражение лица, будто ещё надеялась напугать Серсею, но когда поняла, что с этим покончено, метнулась вперед и со всей силой ударила Серсею по лицу. Однако же схватила за плечи раньше, чем та упала бы, и толкнула её в сторону. ― Отпусти! ― взвизгнула Серсея, но Диана, несмотря на тощее телосложение, обладала необыкновенной для женщины силы.
— Думаешь, ты нужна Екатерине? ― зашипела Диана, пытаясь нанести ещё один удар, однако Серсея увернулась. Тогда женщина схватила её за плечи и скинула на пол. Комната перед глазами Серсеи закружилась, потолок стал расплываться, а Диана уже нависла над ней. ― Не знаю, что есть в тебе такого, но ей ты точно не нужна. Ты была и останешься бастардом её мужа, ни больше, ни меньше. Маленькая девочка, которая была не нужна даже собственной матери! ― Диана отвесила Серсеи ещё несколько подчищен и подняла, снова толкнув в сторону кровати. ― Никто тебя не любит, и никому ты не нужна! Помни об этом, когда…
— Довольно! ― громыхнул чужой мужской голос, и Диана резко развернулась. Нострадамус выглядел почти угрожающе ― высокий и мускулистый, он возвышался над ними обоими, но чёрные, колдовские глаза прожигали только Диану. ― Леди Диана, немедленно покиньте эту комнату.
— Ты не смеешь… ― зашипела Пуатье, стискивая горло дочери сильнее.
— Смею, ― возразил Нострадамус. Голос его был похож на рык медведя, и Диана почувствовала, как испуганно вздрогнула дочь. ― Она моя невеста. И я — тот, кто ее любит, и тот, кому она нужна. Если вы не смогли любить свою дочь, мне вас жаль. А теперь — выметайтесь, пока королева не узнала, что вы напали на её воспитанницу.
Диана ещё с минуту с бешеной яростью в глазах всматривалась в прорицателя, который был выше и шире слабой женщины, и почему-то внезапно стал внушать угрозу. Пальцы на шее Серсее сжались в последний раз, и Диана с силой оттолкнула дочь от себя. Серсея оступилась, ударилась головой о деревянный столб у кровати, но закусила губу и не вскрикнула от боли.
Метнув в неё ещё один уничтожительный взгляд, фаворитка короля вышла из комнаты, а Нострадамус подхватил Серсею раньше, чем та упала бы.
― Голова, ― коротко всхлипнула девушка. Нострадамус понятливо кивнул и аккуратно усадил принцессу на кровать. Он подошёл к столу принцессы, открыл один из ящиков и достал оттуда мазь ― Екатерина всегда настаивала, что Серсея должна хранить в своих покоях снадобья, которые смогли бы помочь ей в случае чего.
― Сильно болит? ― ласково поинтересовался мужчина.
― Она всего лишь покидала меня по комнате, ― несмотря на ноющую боль в затылке, Серсея нашла в себе силы усмехнуться. ― Ничего страшного, главное, чтобы синяков не было.
Диана никогда не осмеливалась поднимать руку на Серсею ― никогда, чтобы девочка не делала. Однажды, когда Генриха не было в замке, девочка, зная, что отец всё спускает ей с рук, публично назвала Диану «паршивой фавориткой». Тогда женщина, видимо, еле-еле сдержалась.
С чего бы сейчас фаворитке поднимать руку на принцессу?
― Зачем? ― сорвался с губ совершенно бессмысленный вопрос. Серсея посмотрела на Нострадамуса, который аккуратно поглаживал её по волосам, будто действительно ожидая, что он ей ответит.
― Потому что Вы будете женой, ― внезапно объяснил Нострадамус. ― Она всего лишь фаворитка, и насколько влиятельна не была бы ― всего лишь любовница, и её судьба в будущем будет зависеть от решения Франциска. Её власть мимолетна и зависит от постели короля. А Вы ― будете моей законной женой, счастливой и свободной женщиной. Вы будете женщиной, чья власть зависит от семьи Валуа, а не от Генриха. Вы так молоды, и уже обладаете всем, чего Диана не получит никогда.
― Никогда не думала об этом в таком ключе. Мне казалось, Диана просто поняла, какой бонус упустила, когда отказалась от меня.
Но Диана, разумеется, имела меньше, чем кто-либо при дворе. Да, король любил её, Генрих был к ней привязан, но Екатерина теперь была у власти больше, чем в самом начале своего брака с королем Франции, и теперь у неё был не один сын, а несколько ― будущее династии Валуа. Её дочь ― та, которую Диана ненавидела всем сердцем ― стала сильной и властной девушкой, которую безумно обожали и Генрих, и Екатерина, и вся семья Валуа.
А самое главное ― сама Диана теряла былое влияние и поддержку. Генрих уже отослал её из-за девчонки-фрейлины, но вернул, хоть и под предлогом строительства дома. Скоро Диана должна была потерять всё.
― И это тоже, ― согласился Нострадамус. Он уложил Серсею на сгиб локтя и запрокинул ей голову, чтобы протереть какими-то пахучими веществами её шею. Девушка всегда поражалась тому, как Нострадамус мгновенно доставал необходимые отвары и мази, но, вероятно, в этот раз его привело к Серсее очередное видение. ― Она Вас потеряла, и теперь Ваша судьба обещает быть куда ярче и счастливее её собственной.
Серсея улыбнулась. Она понадеялась, что мазь Нострадамуса действительно поможет, и синяков не останется. Закончив, мужчина внимательно посмотрел на лежащую в руках невесту. Нострадамус отёр пальцы о салфетку и провел кончиками пальцев по девичьей щеке. Серсея почувствовала, как всё тело покрылось мурашками.
— Я вижу это, ― тихо сказал Нострадамус. ― Такую красоту. Красоту, что подарили мне. Я буду ждать Вас у алтаря.
― Теперь это не преступление, ― внезапно сказала Серсея и потянулась к нему. От неё пахло травой и вином, и обняла она так, как только умела. Принцесса нежно коснулась его, оставляя лёгкие поцелуи на лице, порхая по щекам, уголкам губ, скулам. Нострадамус вздохнул, опуская голову, подставляя шею под её невесомые касания. Серсея поцеловала его. Нострадамус сжал плечи девушки, прижимая к себе, стиснув на миг в стальных объятиях.
***
После обеда она пережила ещё один разговор с Екатериной. Королева злилась и на неё и на Франциска, потому что вчерашняя попойка наследников Валуа не осталась для неё секретом. Но, судя по всему, принц, как и принцесса, мучался похмельем, поэтому нравоучения матери мало на них повлияли. Серсея смогла убедить королеву, что свадьба с Нострадамусом для неё не проблема, даже не беда. Она вполне может полюбить своего мужа и быть счастливой, поэтому не стоит вмешиваться в это. Екатерина была удивлена, если не сказать больше ― шокирована, но на увещания дочери лишь кивнула.
Довольная собой, Серсея возвращалась в свою комнату. Ещё два дня двор погудит об этой новости, а потом можно и к свадьбе начать готовиться. Королевские свадьбы всегда были красивым зрелищем, но в то же время не таким формализованным, как коронации. Детали церемонии могли меняться и менялись, неизменным же оставалось, в сущности, самое важное — венчание и торжественный обед.
― Что это? — она застыла на пороге, поражённая видом десятка тяжелых сундуков, невесть откуда взявшихся в покоях, и суетливо снующих вокруг них фрейлин.
― Подарки короля, Ваше Величество, — ответила одна из них и приподняла крышку. Остальные последовали её примеру и приоткрыли другие сундуки. Глазам Серсеи предстали дорогие ткани, драгоценности, какие-то бумаги и даже постельное белье из тончайшего восточного шёлка.
― Но зачем? ― растерявшись, спросила Серсея. Как принцесса и наследница богатств Медичи она уже давно ни в чём не нуждалась и не получала такого количества подарков… никогда. Конечно, отец-король был щедр, но столько много…
― В честь твоей свадьбы! ― только помяни короля, вот и он сам. Генрих широким шагом зашёл в комнату и выглядел слишком уж счастливым. Но вся его улыбка погасла, когда он увидел синяк на шее Серсее. ― Что с тобой случилось?
Серсея открыла была рот, чтобы выдать заготовленную заранее отговорку, но тут же передумала. Диана раздражала её одним своим видом, каждый взгляд на фаворитку будил в ней такую ярость, как не будили даже те наемники, что её похитили. Им хотя бы платили за это деньги, у них были причины это делать, а Диана… Проклятая старая ведьма просто портила ей кровь. И с этим надо было кончать. Быстрее, чем она планировала раньше.
― Диана не рада моей свадьбе, ― медленно ответила Серсея. Генрих помрачнел. Он подошёл ближе, приподнял голову Серсеи за подбородок и покрутил в разные стороны, рассматривая мерзкие следы. Мазь Нострадамуса подействовала ― синяки налились цветом, и к вечеру спали бы, но Генрих пришёл именно сейчас. Он аккуратно коснулся кончиком большого пальца самого маленького синяка, и Серсея дрогнула.
Генрих поджал губы, кивнул каким-то своим мыслям и вышел, поджав губы. Принцесса торжествовала.
Король был в ярости. Он направлялся в комнату своей фаворитки, с одним намерением ― сделать так, чтобы эта женщина больше не приближалась к Серсее. Не любовь Дианы к дочери была хороша известна всем, но она ещё никогда не пыталась причинить Серсее физический вред. Или просто дочь решала такие проблемы сама, и Генрих о ней не знал.
Он летел в комнату фаворитки, прекрасно осознавая, что невменяем.
― Диана, ― прорычал Генрих, распахивая дверь. Диана и их сын сидели за столом и что-то обсуждали.
― Отец, ― испуганно и непонимающе сказал Баш, выпрямляясь, привлекая к себе внимание. Он явно ничего не понимал, но Генрих сейчас не был заинтересован в том, чтобы что-то объяснять сыну.
― Генрих, ― поприветствовала Диана. Лицо Генриха скривилось на мгновение, пропустив эмоции, спрятанные за ледяной маской. Разочарование — и его разочарование, и своё собственное, не менее мощное, ударило Диану оглушающе. Она обессилено опустила руки, понимая, зачем он пришел. Но всё равно продолжала играть непонимание, надеясь, что причина могла быть другой. Сейчас бы она многое отдала, чтобы его настроение было связано с Кенной. ― Что-то произошло?
― Собирай вещи, ― выплюнул Генрих. ― Ты уезжаешь.
― Что? ― переспросил Себастьян.
― Почему? ― спросила Диана, поднимаясь, и делая знак сыну, чтобы тот не вмешивался. Она прожила с Генрихом достаточного, чтобы знать, как действовать в таких ситуациях. ― Генрих! ― требовательно повторила она. Диана подавила горечь, сковавшую горло. Она не хотела, действительно не хотела. Он хотел, чтобы она уехала, и уже принял решение, ответить на которое Диане было нечем.
― Никто! ― зарычал Генрих, рванувшись к фаворитке, будто желая прибить Диану прямо на месте. Женщина дёрнулась, её глаза округлились от страха. На лице неожиданно легко читались эмоции и непонимание, почему ей приходится проходить ещё и такое испытание. ― Никто не смеет нападать на моих детей, особенно на Серсею. Она моя дочь. И ты должна помнить, что отказалась от неё, ― Генри подошёл близко, намного ближе, чем стоило, и его искрившиеся настоящей яростью глаза впились в лицо фаворитки. У короля руки тряслись от желания ударить её, стоило только вспомнить, как была изуродована шея Серсеи. ― Она не твоей крови, она моей крови. А ты напала на неё, избила. Не удивлюсь, если завтра ты не проснёшься, ведь Екатерина попытается тебя убить, когда узнает. И её будущий зять ей поможет, ― Генрих круто развернулся и напоследок бросил только одну фразу. ― Я не буду мешать.