<p>
Неужели он думал, что разные курсы между собой не общаются? И что младшие не знают от старших о его причудах? Как бы то ни было, эту фразу Астафий Ицимирович произносил с точностью до слова (студенты записывали и сравнивали):
— Должен вас предупредить, что в моё отсутствие в компьютер вторгся вирус и повставлял между учебными слайдами всякий неучебный материал. Обнаружилось вот только что. Я эту порнушку буду быстрёхонько прогонять, а вы внимания не обращайте.
А вот студенты варьировали ответы на это "извинение", но смысл сводился к тому, что побыстрее не надо, из-за скорого нажатия клавиш компьютер может зависнуть, и тогда непристойность на экране тоже зависнет — надолго. Лучше пусть всё идёт своей скоростью, а ежели кому не нравится, пущай закрывают глазки с дрожащими ресничками и открывают на хоровой кашель — они уж покашляют, когда хорошая картинка появится.
Студентки пытались протестовать, но слабо разбирались в компьютерах и доказать, что зависаний никаких не будет, не могли. Тогда они одёргивали свои короткие маечки, поправляли декольте — в общем, дистанцировались от будущих экранных персонажей. Обречённо вздыхали и шелестели тетрадками. Глазки, впрочем, в темноте блестели, не закрывались, а записи перерастали в зарисовки.
Кира даже вышла в проход и подошла поближе — лучше видеть учебные слайды, конечно. Перед этим она скинула куртку и уловила на себе заинтересованный взгляд преподавателя.
В приватных беседах со студентами Астафий Ицимирович говорил, что раздёжки современных девушек ему весьма по душе, пупочки там, верха попок, декольте, проглядывающие лифчики. Но не меньше наслаждения он получает поздней осенью, когда холод заставляет-таки девчонок одеваться поплотнее. Есть такая пора, когда начинают топить и двух тёплых одежд многовато. И вот приходит толпа серая и скучная, в длинных пальто и куртках, скидывают их в тёплом помещении и — о-о, чудо! — в аудитории лето. Особенно ему нравились белые тонкие маечки, пусть без декольте, но с короткими рукавчиками, пусть скрывающие поясницу, но со складками по телу, с проступающими изнутри бретельками. Немного физкультурное впечатление, особенно обнажённые руки… Кира как раз так и оделась.
Поближе стали подтягиваться и парни. Подражая нашей героине, они поснимали с себя пиджаки и даже, кажется, призасучили рукава. Ни дать, ни взять — экспериментаторы, готовящиеся к учёному делу.
Некоторые девушки оставались на местах — сторожить висящие на спинках пиджаки. Ева тоже не спешила вперёд.
Она только встала, чтобы лучше видеть экран через головы толпящихся и предвкушающих. Её действительно интересовал учебный материал. Не верите? Ну, почитайте другие рассказы. Такая она, наша Ева — стесняшечка и робяшечка, целомудряшулечка и, не побоимся этого слова, девственница.
Во время порнушных интерлюдий она приготовилась вкратце и почти что не ощупь зарисовывать увиденное и наскоро запомненное из предыдущего.
Да, новомодные лекции методом слайд-шоу являли собой образец изощрённого саботажа. Мультипликация, новые информационные технологии и всё такое, яркие образы, спецэффекты, громкий голос лектора, читающего надписи (вдруг в аудитории есть неграмотные?). Но вот заканчивается лекция, вспыхивает свет. В конспектах — пусто, а через несколько минут опустеют и головы.
Зарисовывала Ева для себя, а когда у неё стали просить "на ксерокс", показала себя полной дурочкой, не догадавшись брать плату. Правда, и другим она не платила — всё у них с Кирой было своё.
Тем временем некоторые девчата последовали примеру парней — и с теми же "деловыми" жестами. Несколько полотняных курточек и даже рубашек заболтались на спинках стульев,
Ребята решали вопрос, полотняная ли рубашка на девушке или куртка, просто. Если из-под полотна просвечивали бретельки лифчика, можно было отследить их ход, оценить ширину, а тем более ту высоту, на которую передние тяжести "лебёдкой" вздёргивали заднюю планку, налицо определённо была рубашка. Если же полотно скрывало всё подчистую и белая спина, с жёсткими складками и швами, была немой, не оставляла никаких возможностей оценить внутреннюю оплётку девичьего тела, чертыхание про себя посылалось именно куртке.
Но, может, девушка желала возбудить к себе интерес, облачаясь в плотное полотно? Не тот мгновенный интерес, когда парень бросает охватывающий взгляд, и всё у девушки на виду, хлебнул уличной эротики — и дальше, а интерес поглубже, попродолжительнее. Глаз путешествует по ничего не выражающей белизне и наталкивается, рано или поздно, на глаза хозяйки — зеркало души, оценивает, стоит ли познакомиться. Кто она, эта незнакомка, а не просто — насколько грудастая-попястая…
А снять с неё куртку и увидеть много больше того, что позволяет легкомысленная рубашка, он ещё успеет.
На Ивонне как раз и была такая тонкая рубашка, но это не смутило бесшабашную девчонку. Она деловито расстегнула кнопки, сняла её, повесила на спинку стула и уверенным шагом направилась к группе парней-авангардистов.
В чём же она осталась? Да в обычной своей одежде.
Порфирий Корнеевич Иванов, как известно, круглый год ходил в одних шортах и обливался холодной водой. Ивонна Корнеева столь же круглый год ходила в чёрном лифчике и купалась в мужских взглядах. Не родственница ли?
Нет, конечно, она не ограничивалась на торсе одним бюстгальтером, особенно зимой. Но он — на лямках средней толщины, с застёжкой сзади в виде какого-то ордена (Бани?) неясных очертаний, с полностью облегающими груди гладкими чашками с овальным краем снизу — всегда был на хозяйке, и это всегда было так или иначе видно. Прозрачная ли блузочка, полупрозрачная водолазка, прирасстёгнутая рубашечка, зимний свитер с ну очень широким воротом или майка, обнажающая большие полукруги вокруг плеч, а вместе с ними и лямочки — но всегда, без исключений, позволялось видеть, и даже в какой-то мере заставлялось свидетельствовать, что девушка хранит верность своему избранному верху.
Чуть более внимательный взгляд обнаруживал, что лифчик плотно прилегает к телу, не выдавливая жировые валики по краям, но лишь намечая их, чашки идеально закруглены спереди, а на лямках нет пряжечек. Это очень важно, любая девушка, подгонявшая своё снаряжение по телу, сразу поймёт. Для мужчин надо пояснить: это означает, что бюстгальтер был очень тщательно подобран сразу в магазине путём перемерки прорвы образцов, а такое терпение продавцы проявляют только в дорогих бутиках. И если девушка отоваривается именно в них, явить взглядам отсутствие деталей как признак престижа она просто обязана. Хотя бы исхищряясь.
Раньше модники не отклеивали "лейбл" от очков, так и ходили с наполовину закрытым глазом, из-под шиворота виднелись фирменные ярлыки…
Кира усмехнулась. У неё тоже был чёрный лифчик, да ещё какой! С прожилками и пупырышками, как приборная доска крутого авто.
Помог магазин "Интим". Зашла, чтоб ей не стали чего нехорошего предлагать, спросила, чего, мол, моим тяжестям подойдёт. Её завели в комнатушку, обмерили, взвесили — не всю, а только груди, на специальных весах, прикольно. Мужчина в белом халате и вежливый. Не менее прикольным был и предложенный по меркам гальтер, застёжка не сзади, а две по бокам, где вылезающая из-за спины поперечная планка вцепляется в чашки.
В ней-то всё дело и было, в поперечине. Это такая довольно широкая пластина из чёрного пластика, а главное — тяжёлая. Чернота скрывала всаженную внутрь свинцовую дробь, словно из ружья — в утку. А лямочки через плечи блестящие, скользкие, всячески помогают свинцовому заду уравновешивать передние женские тяжести, коромыселки эдакие.
Кире сказали: следи за боковыми застёжками, и когда почуешь, что там напрягается, приходи, будем юстировать равновесие. А ещё нужно было отформовать поперечину по спине, но это она отказалась, чтоб сэкономить, и без того дорого вышло, словно не свинец там сидел, а платина какая, но ведь и изобретателя такой штуки надо вознаградить, не так ли?
Взяла инструкцию. Пришла, показала Еве. Эх, и повеселились же они тогда! Выдержали пластину в горячей воде — температура особая, не кипяток, время строго определённое. Кира легла на скамейку лицом вниз, Ева накрыла её простынёй, сверху наложила горячую чёрную "задницу" и с силой прижала. Ну, Кире небо с овчинку. Вскочить не вскочила, а вот матюгнуться не избежала, да ещё и завозилась, заизвивалась. Терпи, казак, атаманом будешь! Как ещё иначе размягчить? А ведь и ещё давить пришлось, и тут она уже ругалась и на жару, и на то, что ева плохо давит, и вообще непонятно на что. Хэк, хэк — обеими руками, как при непрямом массаже сердца, а со спины он ещё непрямее. Шлёп, шлёп, вроде садится, облегает тело, не пружинит. Кира эхала, крякала, охала, старалась не вопить, не дома, чай, нечего звать, как на лишение девственности.
Потом встала, надела гальтер, как положено, застегнулась. Ева осторожно вытащила простыню, и от приятной теплоты спину снова бросило в жар. Как говорится, на молоке обжёгшись… И снова — прижимы, формовка, прямо прожаривание тела, словно медицинская процедура какая. Для верности легла Кира снова на живот, а Ева попой сидит на её поостывшей порядком планке, ноги подогнула, ступни на подружьей попе, а руками края свинцовки к бокам прилаживает, давит. И механически удобно, и солидарность проявлена, попе-то тепло, как и спине. Елозит, елозит, но не бросать же подружку.
Зато потом, когда всё остыло, как клёво всё стало! К спине всё прилегает, как родное, через одежду не выпирает почти, удивительно приятное чувство уравновешенности. И душа как-то уравновешеннее стало, просто удивительно.
Поносила Кира, а скоро охладела, как та планка. К концу дня устают ключицы, словно от коромысел, а уравновешенные груди сильнее дёргаются при ходьбе, в резонанс ногам попадают. Это для плавно плывущих "пав" такая оснастка хороша, для стоячих преимущественно дев, но никак не для динамичных, задорных, подвижных.
Но в запасе оставила — вдруг пригодится, пощеголять.
Так вот, Ивоннин лифчик чернел изнутри привычно, а всю остальную, верхнюю одежду Ивонна умела носить так небрежно, что она казалась временно накинутой сверху — уступка холоду или общественной морали. Это легко удавалось делать, когда накидывалось что-то лёгкое, просторное, парусящее на ветру и крутящееся при поворотах тела. Небрежность ношения более плотного отрабатывалось долгой практикой, подчёркивалось умелыми жестами. Так, девушка умела огладить себя по воображаемой линии декольте, тыльной стороной ладоней так отталкивая свитер или пуловер, что пренебрежение сквозило за версту. И отпуская кромки, как бы нехотя разрешая им, плебеям, вновь коснуться её патрицианского тела, давала понять, что носит эту "хламиду" не по своей воле — приходится потому что.
При такого рода жестах ладони никогда не задевали чёрные лямочки, они либо шуршали не телу, "не замечая" оснастки, либо ласково потирали её, как потёрли бы напрягшиеся сухожилие или край выступившего ребра.
Трудности наступали, когда зимой надевалась водолазка — с обширным воротом холодновато всё-таки. Ну, во-первых, она выбиралась настолько прозрачной, насколько это возможно для ткани, которая ещё и теплоту хранить обязана. Проступающая чернота смотрелась как символ родства к коже, прозрачность — как символ наносного, чужеродного, временного. Но главное — пантомимика. Ивонна умела как бы непроизвольно так мотать торсом, нагибаясь к упавшей вещи либо оборачиваясь к собеседнику, что грудь её размеров в обычной упаковке заносило бы немилосердно. И раз бюст не поддавался, двигался с телом, как влитой, то причина тому на виду, вон она, рельефно темнеет из-под обтягивающей, но второстепенной, как кажется, водолазки. Как печать на заламинированном документе важнее слоя пластика. Иногда удавалось и пошуршать ею о лифчик, тем самым показав, кто подвижнее и, значит несерьёзнее, а кто постоянен, непреклонен и сроднился почти что с защищаемыми телесами.
А когда Ивонна летом стояла на ветру в трепещущем, парусящем топике, её формы казались высеченными из мрамора, а одежонка откуда-то прилетела, случано зацепилась и вот-вот сорвётся, улетит, вновь открыв для обозрения классические женские формы.
Ещё она любила ходить в белой майке с огромным треугольным вырезом спереди, перечёркнутом какими-то завязочками. Тут уж бюстгальтер являл себя миру во всей красе — босые груди из такого выреза просто повываливались бы, ведь чуть не на пупке сходится — и сходился бы, если бы майка потрудилась закрывать пупок.
Внимательный наблюдатель при этом заметил бы, что бюстгальтер хоть и по-всегдашнему черный, но по форме чуть-чуть иной: вместо отдельных чашек, сходящихся друг к другу под чётким углом, перёд являл собою нечто типа жёлоба, уширяющегося по краям и чуть (но самую чуть) сужающийся в центре, так что груди не были чётко разделены упаковками, а "братались", точнее, "сестрёнились" в общем пространстве. Так иногда носят на пляжном волейболе, когда стягивать надо.
Да, столь большой треугольный вырез плохо уживался бы с двучашечником, то одна, то другая чашка из него выходили бы, кант задирался, симметрия нарушалась, то и дело оправляй. "Коммунальный жёлоб" не в пример лояльнее к вырезам.
Правда, это подмывало упорно создаваемый образ "единого лифчика". Но, господа, и так понятно, что современная женщина не может обходиться одним комплектом белья. Современные ткани не отменили стирку, поскольку не отменили пыль, грязь, потение и прочие выделения женского организма. Значит, неизбежно наличие хотя бы двух "братьев-близнецов", а лучше — больше, по финансовым возможностям. И так ли уж им обязательно быть именно близнецами? Почему бы не поразнообразить чуток формы? Тело будет иметь выбор, прислушиваясь к ощущениям и, быть может, окончательно выберет то, что ему любо.
А может, и не отдаст окончательного предпочтения, а будет предаваться жизнерадостному разнообразию.
Впрочем, изредка, обычно в сильный ветер, Ивонна надевала блузку с длинными рукавами и глухим воротником, полностью закрывающую торс. Лифчик виден не был, но он всё равно напоминал о себе: на ходу все складки блузки колыхались на ветру — аж трепетали, и только две "скалы" на фоне этого штормящего "моря" оставались непоколебимы, не меняли форму и только лишь чуть-чуть покачивались из стороны в сторону, согласно переступанию ног. Демонстрировали нерушимую слитность с телом самых его капризные частей. А кто её обеспечивает? Знаменитый чёрный бюстгальтер!