Аними смерила его взглядом, а потом сказала:
– Для начала объясни, почему тебе это так важно.
Мужчина в твидовом костюме объяснил. Газета по-прежнему лежала на столе между ними. Блюдце из-под кофе стояло на ее нижнем правом углу, как раз частично закрывая постоянную рубрику.
Глава 3
Борис добрался до этой рубрики, изучая «Чередень», сидя в кресле перед камином. Том самом кресле, в котором ранее этим днем располагался усатый таинственный знакомый незнакомец. Рубрика называлась «Разговоры Шутника и Параноика».
Очевидно, это были расшифровки диалоговой радиопередачи с двумя бессменными ведущими. Судя по краткому описанию колонки, напечатанному мелким шрифтом, самого аудиального аналога вроде как и не было. Равно как и нужды в нем. В этом Борис убедился, стоило ему начать читать. Ведь он сразу почувствовал, что будто бы не читает, а слушает радиошоу. Уже с первых строчек в его голове зазвучали чужие голоса. Но, как ни странно, это не испугало его, в этом не было вообще ничего пугающего. Опыт был абсолютно адекватным и каким-то привычным.
<– Добрый вечер, дамы и господа! Ну или день, или какое у вас там время суток за окном! С вами Шутник и Параноик!
– Да-да-да! Мы рады снова быть с вами! Тема сегодняшнего выпуска:
разговор об оккультизме!
– Разговор об оккультизме!
– Итак, что можно сказать об оккультизме? Оккультных науках? Оккультном вообще?
– А что действительно можно сказать о чем-то вообще?
– Не надо, Параноик, не начинай этих экзистенциальных томлений! Сегодня мы говорим об оккультизме!
– Не стоит так часто это повторять, а то еще беду накликаешь!
– Ну, полагаю, поэтому тебя и называют «Параноиком»!
(характерный аккомпанемент барабанов, явно записанный закадровый смех)
– Да, что и говорить, Шутник, сегодня ты, как всегда, в ударе! Если ты не понял, это был сарказм.
– О-хо-хо! Не стоит, Параноик, не стоит пытаться шутить. Это не твое. Итак, что ты можешь сказать об оккультном?
– Ну, недавно я задумался о том, почему иные миры часто представляются нам какими-то нарочито мрачными и пугающими. А потом я понял, что страх – самая примитивная и в то же время самая доступная эмоция.
– То есть невыразимое говорит с нами, обывателями, через страх. Ты это хочешь сказать, Параноик?
– Именно! Ну и еще такая мысль: представь на секундочку царство насекомых, всегда и везде присутствующих. У многих (и я не исключение) есть фобии, связанные с этими братьями нашими меньшими: тараканами, пауками, личинками. А теперь скажи мне, Шутник, испугался бы ты, увидев того же таракана в увеличенном в несколько раз объеме до габаритов, соответствующих человеческим или превышающих их?
– Хм, вот так вопрос! Вынужден сказать, что, скорее всего, да.
– А теперь ответь мне, Шутник, не связано ли это с тем, что мир насекомых страшен априори?
– Хм! Воистину вопрос заковыристый! Пожалуй, ради смеха позволю себе допустить такое предположение.
– В таком случае, принимая во внимание вышесказанное, гипотеза моя такова: мы настолько низшие существа в бескрайних пространствах мироздания, что проникнуть или соприкоснуться с потусторонним можем на уровне лишь насекомых, жизнедеятельность которых везде, во всех мирах и измерениях, пугает до усрачки! (простите речь).
– Ха-ха-ха-ха! Ну ты и завернул, Параноик! Что ж, пора дать шанс высказаться и нашим преданным слушателям (или читателям: кому как нравится). Звоним?
– А, была не была! Звоним!>
Внезапно газета в руках Бори, а именно колонка, которую он читал, зазвонила. Непостижимым образом, не поддающимся внятному описанию, напечатанные слова, даже сами буквы в словах, синхронно заплясали в такт вибрации, которую издавали. Между тем текст не покидал бумагу и оставался вполне себе двухмерным, а бумага по-прежнему оставалась просто бумагой. Или так только казалось?
Звонок был самым стандартным. Как если бы звонил обыкновенный телефон, вот только не было тут телефона, только эта проклятая газета. Совершенно растерявшись и не зная, что предпринять, Борис отбросил на пол злосчастный выпуск «Чередня». Сам он вскочил с кресла и уже было направился на улицу подышать свежим воздухом, чтобы прочистить мозги. Когда вдруг, к своему ужасу, осознал, что звонок прекратился и кто-то говорит. Голос, нет, два голоса, идентичные тем, что он слышал, читая колонку, наперебой что-то выкрикивали. Что именно, разобрать не вполне удавалось, поскольку источник, очевидно, разорялся в пол.
«Мм-мм! Мммм! М!» – доносилось из распластанной у камина газеты.
В нерешительности Борис стоял на месте как вкопанный, а потом двинулся к голосам неверными шагами. Пламя камина отбрасывало сюрреалистические тени на стены и потолок хижины. Окружающая атмосфера как будто вторила творящемуся абсурду. Недолго ему удалось прожить с ощущением стабильности и покоя. Жизнь, казавшаяся ему раем, которая многим показалась бы воплощением уныния и тоски, вновь выскользнула у него из-под ног по велению каких-то фантастических сил. Сейчас – в форме говорящей газеты, к которой он продолжал постепенно приближаться.
И вот нечленораздельные мычания издавались уже совсем у его ног. Борис отбросил сомнения, решив для себя, что в них не было никакого смысла, и подобрал номер обеими руками. Как только бумага оторвалась от пола, голоса стали более отчетливыми:
– Эй! Есть там кто?
– Говорю тебе, Шутник, вешал бы ты трубку. С нами явно не хотят говорить!
– Что ж, похоже, ты прав, Параноик.
С иррациональным и вполне рациональным ужасом Боря развернул газету, чтобы оглядеть заветную колонку. С буквами происходило что-то невообразимое: слова отсутствовали и были на месте, сфокусировать на них взгляд не получалось. Но стоило ему просто обратить на них взор, голоса заговорили еще громче и отчетливей:
– Подождите! Похоже, не все потеряно!
– Пожалуйста, представьтесь для наших слушателей! – услышал Борис голос человека, называвшего себя «Шутник».
– Б… Борис, – промямлил Боря.
– Борис! – воскликнул Параноик. – Приятно познакомиться с вами! Для начала скажите, что думаете о нашей рубрике?
– Я… Я… – начал было Борис, но его перебили:
– Не надо давить на человека столь каверзными вопросами, Параноик! Лучше скажите нам, Борис, что думаете об оккультизме?
Совершенно потерявшись, аскет потерял и дар речи, но вновь им овладела непонятная уверенность, и он решил не обращать внимания на очевидную абсурдность происходящего:
– Вообще-то, даже не знаю, – заговорил он, – в последнее время происходит столько всего необъяснимого, а если честно, то даже и не в последнее. Боюсь, оккультное для меня теперь стало повседневностью.
– Хм! Что же странного случилось, Борис? Я чувствую, что остальные слушатели заинтригованы не меньше, чем ваш покорный слуга, – проговорил Шутник.
– И это я еще задаю каверзные вопросы? – вмешался Параноик.
– Ну, тут уж действует золотое правило: «сказал „а“ – говори „б“».
Борис молча согласился с этим утверждением и продолжил:
– Ну, несколько лет назад я…
И тут воспоминания нахлынули на него с небывалой яркостью: комната на восьмом этаже над его квартирой. Там были усач, еще двое… Две девушки. Блондинка с веером и рыжая в зеленом пальто. Они что-то ему говорили, сказали, что теперь он…
– Ээ… Похоже, что-то не так со связью, Шутник.
– Да подожди ты, Параноик, человек о чем-то явно задумался!
– Меня прокляли, – безжизненным тоном произнес Борис, все еще осознавая глубину этого откровения.
Однако на радиоведущих это едва ли произвело какое-то впечатление. После нескольких секунд гробовой тишины Шутник и Параноик хором сказали:
– Ии?
– Как это «ии»?! Это ли не лучший пример оккультного?! – воскликнул Борис. В ответ Шутник и Параноик разразились раскатистым хохотом.
– О Боже! Шутник! Похоже, тебя только что уделали, передавай пальму первенства этому юмористу!
– Не могу дышать! – только и смог воскликнуть Шутник в истерических завываниях.
Борис стоял посреди комнаты, держа газету в руках, наполняясь смущением и негодованием, как если бы его оскорбили при всем честном народе или в прямом эфире. Собственно, в определенном смысле так и было. В сумятице, происходившей в его голове, не хватало еще и неловкости, а потому он без колебаний швырнул газету в огонь камина.
– Аааааа!!!! – услышал Борис истошные вопли. – Он решил сжечь нас, сжееечь!!
На долю секунды Боря даже испугался, пока сквозь специфический звук горящей бумаги и дров не услышал заливистый хохот ведущих, уже совсем невнятно что-то говоривших друг другу и, видимо, продолжавших шутить. От необычайного потока странностей, к которым, казалось бы, он уже давно должен был привыкнуть, Борис свалился без чувств возле кресла перед камином, где само пламя как будто смеялось над ним и его невежеством.
Глава 4
«Лунный ветер» гудел от смеха, вызванного вмиг ставшего хитом очередного эпизода «Разговоров Шутника и Параноика». Аними и Примус находились в эпицентре этой феерии. ВШаге было не так много радостей, поэтому, как и в повседневном мире, продукты масс-медиа порой служили настоящей отдушиной для обывателей.
Аними терпеть не могла большие толпы и общественные сборища, даже связанные с таким легким и отвлеченным поводом, как юмористическая передача. Тем более в этот раз он не был столь отвлеченным и легким. Учитывая изначальную обеспокоенность Примуса, несложно вообразить, что с ним происходило, когда любимая подписчиками колонка постоянной рубрики «запела» определенными голосами, вернее, голосом. Не желая привлекать такого внимания к своей, как он считал, проблеме, усач почти закипел от злости, резко вскочив из-за стола и бросившись прочь от всеобщего хохота и рукоплесканий (что было редкостью для такого смехача, как он). Аними флегматично поднялась вслед за ним, предвидя, что в покое он ее не оставит. В ее зубах была зажата очередная из неизменно последних четырех остающихся сигарета.
Они вышли из кафе. Примус был сам на себя не похож: его всегдашние развязность и легкомысленное хладнокровие сменились подлинным негодованием и мелочной раздражительностью.
– Каков подлец! – кричал он на всю улицу. – Это же догадаться надо так поднасрать!
– Успокойся, – сказала Аними, – не думаю, что он специально. Скорее, это твоя вина: кто оставил ему газету?
Примус умолк, он стоял посреди тротуара, весь растрепанный и надутый от негодования, уперев руки в бока. Сначала он посмотрел на Аними, как будто собирался отчитать ее за хамство, а затем словно бы осекся, не успев произнести задуманный ответ. Усач отвел взгляд и нетерпеливо выдохнул через раздутые от возбуждения ноздри (не то чтобы ему было необходимо дышать).
– Черт! – выругался он. – Ладно, времени у нас еще меньше, чем я предполагал, нам нужно отправляться прямо сейчас!
– Ты кое о чем забыл, – безынтонационно проговорила Аними, выпустив облако дыма, – я не могу, как ты, мгновенно переноситься из одного места в другое.
После этой реплики Примус в отчаянии прикрыл ладонью глаза, еще раз нетерпеливо выдохнув:
– Ну, что ж, в таком случае давай искать транспорт, – отчеканивая каждую букву, ответил он.
Рыжая курильщица в бессменном зеленом пальто едва заметно улыбнулась (что, как упоминалось выше, происходило совсем нечасто), в ее глазах появился озорной блеск (чего вообще практически никогда не случалось):
– Я знаю, где его можно раздобыть.
∞
В одной захолустной деревне обитало семейство кочевников. Они исходили весь земной шар и решили обосноваться в этом небольшом поселении. В обмен на кров они обязались рассказывать местным истории своих похождений. Захолустье располагалось на таком далеком отшибе, что его жителям было интересно абсолютно все, что не являлось частью их бесконечно приевшегося обихода.
В семействе было двое детей: мальчик по имени Ша и его сестра Фэй. С самого детства они спорили о природе вещей. Фэй настаивала, что всем правит Порядок, определенная система закономерностей, в то время как ее брат придерживался совершенно иного мнения. Он полагал, что первичен Хаос, который когда-то кто-то по глупости решил упорядочить, даже не так – попытаться упорядочить. Столкнувшись с такой неразрешимой задачей, люди, по мнению Ша, решили единодушно поверить в иллюзию порядка, теша себя ложью о какой-то изначальной централизованной системе. Он настаивал, что Хаос – куда более тонкая материя, чем думают: он не видел его абстрактным понятием, просто оттеняющим концепцию взаимосвязанности и последовательности, наоборот – необъятная сущность Хаоса, его непознаваемость и неопределенность приравнивали его к Богу или понятию Бога.
Фэй любила брата, но была непреклонной в своих убеждениях, а потому как-то ночью, после длинного дня, наполненного событиями, общением и, как и всегда, этим самым спором, она убила его. Задушила подушкой, пока он спал. Главный парадокс этого акта заключался в том, что Фэй совершила непростительный и варварский поступок, несущий в себе черты не цивилизованной упорядоченности, но того самого, превозносимого ее братом Хаоса. И в то же время этот поступок оправдывался в логической системе, выстроенной Фэй в соответствии с, как она считала, общими принципами Порядка.
Первое время она сохраняла хладнокровие и душевный покой, идущий от ощущения органичной оправданности и целесообразности своих действий.
Ей успешно удалось закопать брата в лесу, на опушке которого стояла деревня. Она вернулась домой на заре, ей все сошло с рук. Поиски Ша начались утром. Все переполошились, обыскивая каждый дом, каждый уголок, погреб, канаву, колодец, куст, компостную яму – ничего.
Пришлось признать жуткую истину: ребенок ушел или был насильно уведен в лес. Ничего страшнее никто не мог себе представить. Даже родители семейства, повидавшие виды и объездившие весь свет.
Фэй позволила себе ни о чем не беспокоиться и на все вопросы отвечала, что ничего не знает. Ей верили, с чего бы не верить девочке четырнадцати лет? На третью ночь поисков Фэй увидела сон: она была в комнате с дубовыми стенами и потолком, в центре комнаты стоял дубовый стол. В его изголовье в противоположном от нее конце помещения сидел Ша. Он сложил руки замком перед собой и спокойно смотрел на новоприбывшую. Фэй была немного напугана, но не удивлена, ей не надо было ничего объяснять – она сама нашла стул и села напротив брата.
– Стало быть, ты убила меня, Фэй, – произнес Ша, – я понимаю, что это произошло из-за нашего с тобой извечного спора. Мне только хотелось бы услышать, какими именно доводами ты руководствовалась, когда решила совершить то, что совершила? В какую закономерность вписывается такой поступок?
Фэй ответила не сразу, но отмалчиваться она не собиралась: глупо пытаться что-то скрыть, будучи во сне. Она посмотрела в глаза своему младшему брату и сказала:
– Порядок необходимо поддерживать. Если этого не делать, он забудется, если он забудется – мы будем наказаны. Несоблюдение правил всегда карается. Ты, к примеру, их соблюдать не хотел и мог смутить других.
– Какая восхитительная логика! – язвительно проговорил Ша. – Знаешь что, Фэй? Из тебя выйдет отличный диктатор: ты так самозабвенно веришь своим собственным суждениям! Это действительно восхищает! Однако есть одна маленькая загвоздка, противоречие в твоих речах.
– И какое же? – серьезно спросила Фэй.
– Если всем правит Порядок, если он первооснова, если есть, как ты говоришь, конкретная система правил и закономерностей, с чего вдруг люди должны поддерживать ее работу?