За последние месяцы Владимир Анатольевич предпринимал множество попыток выяснить причины разрыва отношений двух следователей, но безуспешно. Только однажды Оксана обмолвилась, что Крашников – лучшее, что случалось с ней в жизни. Больше Оксана не говорила на тему этих отношений и прерывала все попытки шефа вывести ее на разговор.
В какой-то момент Владимир Анатольевич настолько растерялся от происходящего с Оксаной, что не нашел иного способа разобраться в ситуации, кроме как попробовать выяснить подробности у второй – пострадавшей – стороны. У Крашникова. Но, оказалось, что тот и сам ничего не понимал и, судя по всему, безмерно страдал еще и от того, что не знал о причинах, из – за которых весь его мир в одночасье рухнул. Владимир Анатольевич так проникся к следователю, что между ними возникла довольно тесная связь и с тех пор они стали частенько общаться с Крашниковым по телефону. Сначала они были друг для друга кем-то вроде союзников, абсолютно разных, но объединенных беспокойством за дорогого для них обоих человека – Городовую. Однако, со временем оказалось, что несмотря на разницу в возрасте и в жизненном опыте, у мужчин довольно много общего и схожие взгляды на многие жизненные позиции. И хотя они оба давно поняли, что в случае с Городовой не остается ничего, кроме ожидания, их общение продолжилось, а в последнее время уже стало совсем теплым, даже дружеским, и тема, объединившая их несколько месяцев назад, теперь в разговоре всплывала довольно редко.
И так как, на данный момент, Владимир Анатольевич не мог сделать для Городовой ничего, кроме как загрузить ее работой, чтобы у нее оставалось как можно меньше времени наедине с собой и своими мыслям, он старался как мог, направляя ее на самые гиблые расследования в такие глубинки страны, которых на географической карте не всегда отыщешь, надеясь, что выход из зоны комфорта и провинциальный колорит каким-либо образом растормошит ее.
- Ну что же, Оксана, через пару часов я сброшу тебе на электронку информацию о рейсах и документы по делу – то, что удалось заполучить, чтобы ты успела ознакомиться с ними во время поездки. Вылет в половине восьмого вечера из Шереметьево, поезд в половине двенадцатого и к десяти утра завтрашнего дня ты будешь на месте. Одевайся теплее, там на десять градусов холоднее, чем у нас. Если возникнут вопросы – позвонишь мне.
Городовая равнодушно кивнула головой. Через пару секунд она бросила еще один короткий взгляд на милующуюся пару за соседним столиком, поднялась со своего места, и коротко попрощавшись с начальником, вышла из кафе в душный августовский день, сопровождаемая хрустальным звоном колокольчика над дверью.
2
Посадочные места в самолете оказались отличными, соседи – не болтливыми, даже беспокойных маленьких пассажиров на рейсе не было; пересадка и поездка на поезде прошли идеально - чистота в вагоне, полное отсутствие звуков шуршащей фольги, с завернутой в нее курицей, и характерных вагонных ароматов. Но Городовая отставила все это без должного внимания. Она, как всегда в последнее время, не чувствовала ничего, кроме усталости. В какой-то момент поездки Городовую посетила неожиданная мысль – она подумала о том, что ее состояние, возможно, слегка вышло за рамки нормального и что она сама довела себя до этого. Ей и раньше приходили в голову подобные мысли и беспокойства от осознания данного факта она не испытывала. Но, на этот раз, глядя на белоснежную скатерть на столе вагона-ресторана и живые цветы в стеклянной, безупречно чистой вазе, она мельком подумала, что ей приелось это вездесущее чувство усталости и возможно, ей хотелось бы почувствовать что-то кроме нее. Вряд ли она сможет самостоятельно выбраться из этой бездны безразличия ко всему миру и к себе, в частности, но… возможно пора попробовать. Однако, не сегодня.
На момент прибытия к месту назначения, эти призрачные, почти нереальные, проблески желания Городовой что-то изменить в своей жизни, снова бесследно исчезли. Она плыла по течению, которое занесло ее в очередную, забытую Богом, российскую глубинку, где ей предстояло оказать содействие в расследовании какого-нибудь гадкого преступления, после чего снова вернуться к своему одинокому, унылому существованию.
Однокомнатная квартира на третьем этаже, которую снял для нее Владимир Анатольевич, оказалась одной из квартир двухподъездного трехэтажного дома, застройки времен молодости самого Владимира Анатольевича. Не сказать, что квартира была самой лучшей – наверняка оптимальное соотношение цены и качества, но дом находился в самом старом районе города, как и большинство важных объектов городской инфраструктуры, включая местное отделение полиции, где Городовой предстояло провести немало времени, а это имело первостепенное значение.
Бросив небольшую дорожную сумку в прихожей, Городовая сразу же отправилась в душ, даже не удосужившись осмотреть квартиру полностью. Горячие струи воды освежили тело и немного сняли усталость. Несмотря на то, что следователь не спала всю дорогу, спать ей не хотелось. В последние месяцы она вообще старалась спать как можно меньше. Это никоим образом не было связано с кошмарами, которые беспокоили ее раньше, сопутствовали каждому расследованию, в которых она принимала участие, и являлись своего рода путеводными нитями в работе для нее. Когда-то эти кошмары тревожили ее, а зачастую пугали настолько, что она считала их своим проклятьем или результатом наследственных нарушений психики. Они покинули ее одновременно с разрывом отношений с Крашниковым. Поначалу она не думала о них, но в последние месяцы даже немного скучала по ним. А все потому, что ей стали сниться сны намного хуже, чем эти кошмары. Ей снился Крашников, его глаза, руки, объятия… Она не могла выносить этого слишком часто, и потому старалась как можно дольше обходиться без сна.
Высушив волосы феном, и собрав их в конский хвост на затылке, Городовая, не утруждая себя нанесением косметики, облачилась в форменную одежду, и мельком взглянув в зеркало, вышла из квартиры, направляясь в отделение полиции, где ее уже ждали местные блюстители правопорядка.
Оказалось, что местное отделение полиции находится на этой же улице, примерно в двухстах метрах от подъезда дома, в котором остановилась Городовая. Поэтому, спустя каких-то несколько минут, следователь уже беседовала с полицейским в дежурной части отделения полиции, пытаясь пробиться к донельзя занятому начальнику.
- Начальник занят. Существуют часы приема – ознакомьтесь, на доске объявлений позади вас, - дежурный в третий раз пробубнил стандартный ответ для посетителей, не поднимая глаз на Городовую.
- Вы не поняли, ваш начальник сам меня пригласил, - следователь снова постучала в стекло, отгораживающее дежурного от посетителей. Она настойчиво смотрела прямо на полицейского.
В конце концов, дежурный не выдержал сверлящего взгляда настырной посетительницы и тяжело вздохнув, снизошел до того, чтобы взглянуть на эту назойливую гостью и дать ей отповедь в лучших провинциальных традициях, но осекся, увидев форменную одежду с капитанскими погонами. Он недовольно проворчал:
- Чего сразу-то не сказали… Пятый кабинет, проходите.
Городовая, по долгу службы, побывала во множестве городов – больших и маленьких, и имела честь общаться с таким количеством различных начальников – чиновников – администраторов и им подобных, что ее почти невозможно было удивить. А в том равнодушном ко всему состоянии, в котором она пребывала в последние месяцы, в ней вообще трудно было вызвать какой-либо эмоциональный отклик. Однако, начальнику местного отделения полиции удалось почти невозможное – он сумел, ни много ни мало, разозлить Городовую.
Среди разного рода начальников, в том числе в органах внутренних дел, таких неприятных во всех отношениях, типов, встречается немало на просторах нашей необъятной родины. Майор полиции Бикетов был если и не самым ярким представителем начальников такого типа, то очень близким к этому.
Все началось с приветствия, которое последовало за тем, как Городовая вошла в кабинет к Бикетову, а точнее с его полного отсутствия, если не считать оценивающего, липкого взгляда, ощупавшего гостью с головы до ног. Начальник отделения не удосужился не только не встать навстречу приглашенному специалисту или поздороваться, но даже убрать ноги в грязных ботинках с рабочего стола, на котором, к слову сказать, находилось огромное количество различных папок и бумаг, вперемежку со скомканными салфетками, заляпанными каким-то жиром. Бикетов был занят воркованием по сотовому телефону, хотя за несколько секунд до этого, в ответ на ее стук в дверь, прокричал «Входите!». После, он, как ни в чем не бывало, продолжил личный разговор, в то время, как Городовая, на тот момент все еще безразличная ко всему, прошла к одному из свободных стульев возле стены и присела, так и не дождавшись приглашения.
Через пару минут Бикетов нехотя оборвал свой телефонный разговор, не убирая ног со стола, с неудовольствием уставился на гостью и крякнул:
- Ну, будем знакомы?
Городовая посмотрела на Бикетова пустым взглядом и тихим голосом представилась. Помолчав несколько секунд, видимо потратив их на запоминание имени прибывшего из столицы следователя, Бикетов продолжил знакомство:
- И как у вас получилось дослужиться до следователя в этом Особом отделе?
После заданного вопроса, с ярким акцентом на последнем словосочетании, начальник отделения полиции плотоядно хмыкнул, очевидно посчитав свой вопрос чрезвычайно остроумным. Однако Городовая и на это отреагировала в своем обычном, в последнее время, стиле, ровно, без каких-либо эмоций:
- Была приглашена, разумеется. Я служила патологоанатомом, совмещая службу с обучением в медицинском институте, а после почти годичной стажировки, приступила к службе в качестве следователя Особого отдела.
- Патологоанатом… уважаю…
Бикетов оказался под впечатлением от этой холодной, как танк, столичной штучки. Сам он когда-то работал слесарем, получив годичное образование в профессиональном училище сразу после армии. Позже, он все же получил высшее юридическое образование, параллельно делая карьеру в полиции. Никакой тяги к учебе он никогда не испытывал, но без высшего образования не видать бы ему должности начальника. И потому, во время учебы в университете, он стремился всячески избегать процесса обучения, и за все время фактически находился на занятиях не более пяти раз в учебном году, и если бы его спросили, то выяснилось бы, что он даже толком не знал, какой факультет в итоге окончил.