– Господи, помилуй! Спаси и сохрани нас, Боже, твоею благодатью! Дай силы, Господи, преодолеть всё! Господи, помилуй! Господи, спаси… – повторял владыка, осеняя себя крестом.
Декабрьский мороз делал свое дело, и в камере становилось холодно. Владыка Серафим видел, что лежащий на полу Саблин стал дрожать. Подняться на нары он не мог. В избитом человеке с трудом можно было узнать того крепкого мужчину, который вышел из камеры… Он открыл глаза.
– Как дела, отец митрополит? – сплевывая кровь, тихо спросил Саблин.
– Дорогой мой, за что они так?.. На вас же живого места нет!
– А… говорят, «враг народа». Кто-то донес, будто я критиковал политику руководства страны, – сквозь стоны ответил Саблин.
– Ничего святого у этих людей! Извините, не по силам мне помочь вам подняться. Я вижу, вы дрожите.
Но офицер его не слышал, снова потеряв сознание.
– Молодой человек! – позвал владыка Серафим.
– Чего?! – нехотя отозвался молодой сокамерник.
– Я бы попросил вас… Помогите ему или укройте шинелью. В конце концов, это же его шинель!
– Что? Дед, ты умом тронулся?! Ему недолго осталось, кончится скоро, а ежели сегодня не сдохнет, то завтра добьют!
– Господи, сколько в вас черной злобы! – простонал владыка. – Почему так ожесточены, в таком-то юном возрасте?.. Вы же не живете, вы страдаете и несете только зло!
– Я тебе сказал: заткнись! Я тебя терпеть не собираюсь, святоша! – парень подскочил к лежащему митрополиту.
– Я вас не боюсь, молодой человек. Я взываю вас к вашей совести! – спокойно произнес владыка Серафим.
В этот момент парень схватил митрополита за ворот одежды и потянул, приподнимая.
– С каким бы удовольствием я пошарил бы в твоем доме! Наверняка золотишко имеется! – продолжая тянуть митрополита вверх, шипел сокамерник.
– Как-к вам… не стыдно?.. Что вы дела-е…те?! Образумьтесь! – уже хрипел владыка Серафим.
– А, страшно?! А где же бог твой?! Самое время ему появиться! – с довольной ухмылкой сказал парень и с силой ударил владыку о нары. После чего пошел к своему месту, переступив через лежащего.
Митрополит посмотрел на Саблина, который скрючился на полу и дрожал.
– Господи, не остави нас… Прости прегрешения наши… Спаси и сохрани нас Твоею благодатью, – шептал владыка и, собрав силы, поднялся и сел на нарах. Слегка отдышавшись, он осторожно спустился на пол, на руках и коленях сумев подобраться к Саблину.
– Андрей Игнатьевич, как вы чувствуете себя? – негромко спросил он.
– А, это вы, отец митрополит… Ребра все сломали, суки! И три зуба выбили, сволочи, – сквозь стоны ответил Саблин.
– Вы замерзнете на полу, на нары бы надо.
– Да, пробирает морозец-то… Силенок только нет, а вы мне точно не помощник.
– Это вы правильно заметили, толку от меня никакого…
– Мы с вами, отец Серафим, можем только по полу перекатываться, туда-сюда, туда-сюда! – Саблин с трудом растянул разбитые в кровь губы в подобии улыбки.
– Вот, мил человек, словно шарики! – и оба рассмеялись.
Митрополит лег рядом с Саблиным на полу, и они забылись сном, прижавшись друг к другу. Им и вправду стало теплее.
Владыка проснулся и удивился, что лежит на своих нарах, укрытый шинелью офицера. В дальнем углу камеры по стойке «смирно» стоял их молодой сокамерник, а рядом с ним, держась за живот и хромая, вышагивал Саблин. Митрополит прислушался к их диалогу.
– Итак, товарищ Бублик, повторяю последний раз! Если еще раз ты оскорбишь этого святого человека, то я засуну твою голову куда?
– Я понял, – еле слышно сказал парень.
– Я не слышал. Куда?
– В жопу, – вздыхая, ответил тот.
– Правильно, товарищ Бублик! Твою голову в твою задницу. Ты только представь, Бублик, как тебе для этого придется свернуться! Но ты не переживай, я тебе помогу. Ты понял меня, Бублик?..
– Понял… – парень не поднимал головы.
– И боже тебя упаси, Бублик, еще раз прикоснуться к моей шинели. Что тебя ждет за это?
– Я понял.
– Не слышу! Что ждет за это?! – Саблин остановился совсем рядом с с собеседником.
– Моя голова будет в моей жопе…
– Правильно. И поверь мне, Бублик, я не шучу! И учись разговаривать нормально, человеческим языком, а не этим блатным жаргоном! Здесь с тобой, между прочим, интеллигентные люди сидят, воспитанные и много знающие. Понял?
– Ага.
– Никак, Андрей Игнатьевич, вы решили воспитанием заняться? – улыбаясь, обратился владыка к Саблину.
– А, отец митрополит, вы проснулись? Да, тут малость к порядку некоторых решил призвать! – ответил офицер и, присев на нары рядом, продолжил: – Спасибо вам, митрополит Серафим, от души спасибо! Честно говоря, никак не ожидал, что со мной на сыром полу спать будете. Если бы не вы, околел бы, наверное, от холода.
– Ну что вы! Мы же с вами понимаем, что люди должны помогать друг другу. У меня к вам просьба есть.
– Да, слушаю вас.
– Вы уж называйте меня попроще, а то «митрополит» уж больно официально. Можно «отец Серафим», а можно «батюшка», меня так прихожане звали.
– Хорошо… митрополит.
В это время дверь камеры открылась, и вошли трое солдат. Потом они расступились, и в камеру шагнул Реденс.
В камере воцарилась тишина, только комиссар тяжелыми шагами прошел по камере и пристально посмотрел в глаза Саблину и Бублику. Затем он приблизился к нарам, где лежал митрополит.
– Ну что, поговорим, Леонид Михайлович?! – присев рядом, спросил Реденс.
– Здравствуйте, Станислав Францевич, – негромко ответил владыка Серафим. – Давайте поговорим. Извините, встать не могу.
– Этих двоих убрать отсюда! – дал команду Реденс.
– Саблин! Бубликов! На выход! – громко сказал один из солдат.
Офицер и парень вышли из камеры вместе с конвойными.
– Простите, как фамилия того юноши? – спросил митрополит.
– Бубликов. А что?
– Нет, ничего… просто теперь понятно, почему Бубликом зовут. Так о чем вы хотели со мной поговорить?
– Вы же понимаете, что у вас нет выбора, – холодно глядя на митрополита, заявил Реденс. – За антисоветскую пропаганду, которую вы вели на своих проповедях, вам дадут десять лет или расстрел! При вашем возрасте и здоровье любой срок – это смертный приговор.
– Да уж, незавидные перспективы у меня, – согласился владыка Серафим. – Даже интересно: есть ли выход из этой дурной ситуации?
– Выход есть. Учитывая ваше влияние на духовенство, вы бы могли официально заявить, что церковь – это обман, который придумали, чтобы контролировать массы людей! А я со своей стороны, уполномочен довести до вас, что после такого заявления вас немедленно отпустят домой.
– Да… такое предложение можно делать иудам, готовым ради своей жизни предать Господа нашего и веру святую!
– Да бросьте вы этот бред! Даже дети, и те знают, что Бога нет. Слышите – нет!
– Это вы так считаете! А многие люди веруют в Господа нашего и приходят в храмы, и молятся, прося помощи и защиты.
– Да они приходят в церковь, потому что больны вашими бредовыми мыслями. Еще с царского времени отойти не могут. Но ничего, молодежь уже все больше атеисты, а комсомольцы верят только в светлое будущее!
– Я вам так скажу: светлого будущего не будет без веры. Вера – это духовность, а безверие – мертвая жизнь, которая закончится тьмой. Нельзя без веры, нельзя без души. И только истинная вера нас спасет.
– Вы старый человек, и я не пойму: то ли вы специально делаете вид, что не понимаете всю серьезность положения, то ли вы действительно готовы умереть в сырой вонючей камере?
– Думаю, что вам не понять, – с сожалением произнес митрополит. – Смертью меня не испугать, я прожил жизнь и видел много страданий. Это уже третий арест, а в предыдущей ссылке мне делали много похожих предложений. Предать Господа… что может быть хуже? Для меня такое неприемлемо! Я готов умереть с верой в душе!
– Ой-ой-ой! Какие мы отважные… Но думаю, вы немного недооценили меня. Раз мне поставили задачу уговорить вас, то я вас вразумлю любым способом… Бурцев! – встав с нар, крикнул Реденс.
Дверь открылась, и вошел один из солдат.
– Бурцев, ну-ка давай тех двоих! – обратился Реденс к солдату.
Тот вышел, и через две минуты в камеру ввели Саблина и Бублика.
– Так вот, товарищи арестованные… Если завтра этот старик не откажется от своей лживой, одурманивающей людей веры, то готовьтесь к стенке!
– Реденс, что вы творите?! Они в нашем споре не виноваты! Вы не посмеете! Это бесчеловечно! – слегка приподнявшись на локтях, воскликнул митрополит.
– Так, может, вы своего Бога попросите?! Время пока есть! – смеясь, произнес комиссар и вышел вместе с сопровождающими из камеры.
Саблин и Бублик молча смотрели на владыку Серафима. А он отвернулся к стене и задумался. Никто не проронил и слова. Гнетущая тюремная тишина и ожидание неизвестности завтра заставляли всех обитателей камеры молчать и думать.
Разговаривать не хотелось. С тяжелыми мыслями митрополит задремал.
– Дедушка, дедуля, – парень тихонько трогал его за плечо.
– Что тебе? – пробудившись, спросил владыка Серафим.
– Пока этот спит, – Бублик показал на нары Саблина, – я… это… поговорить хотел.
– Давай поговорим, – шепотом ответил митрополит, повернувшись к собеседнику.
– Я чего хотел-то, дедуля… ты это… ну того, сам понимаешь, – запинаясь, шелестел парень.
– Ничего не понимаю. Ты, сынок, либо говори нормально, либо вообще молчи. О чем хотел сказать-то?
– Ну, дед, чего ты такой непонятливый? Жить мне охота!
– А, ты об этом… Так жить, сынок, всем хочется. И тебе, и мне, и ему, – митрополит кивнул в сторону Саблина.
– Дедуля, ты же слышал, что этот сказал. Если ты не отступишься, расстреляет всех к едрене фене!
– Испугался? – владыка Серафим погладил парня по руке. – Не бойся, молиться надо. Господь поможет.
– Я тебя прошу, дед, пожалей! Ну откажись ты, а потом опять это… поверишь.
– Ну, сынок, ты сказал! Видно, шибко страшно тебе стало. Однако ты пойми…
– Ничего я понимать не хочу! Я жить хочу… Я еще и не пожил толком! – уже в полный голос сорвался Бублик.
– Тише, тише! Что ты кричишь? Человека разбудишь, – держа его за руку, негромко говорил владыка Серафим.
– Ты что, дедуля, не понимаешь?! Нас же всех, всех троих порешат! Откажись, дедуля, откажись! – парень с яростью схватил митрополита за одежду.
– Сынок, сынок, отпусти… Пусти, задушишь! – владыка пытался оторвать руки Бублика от своей одежды.
– Задушу?! А что, это тоже идея! И нас тогда в покое оставят! – кричал в истерике парень.
Вдруг он охнул, отпустив митрополита, упал на пол и заскулил. За его спиной стоял Саблин.
– Ты что, паскуда?! Я тебя сколько раз предупреждал! А ну уполз отсюда! – прикрикнул офицер.
– Спасибо вам, Андрей Игнатьевич! А то молодой человек от страха разум потерял, – негромко сказал владыка Серафим.
– Он, тварь этакая, совесть потерял… Он вас-то не ушиб? – присев рядом, поинтересовался Саблин.
– Да ничего, ничего!.. Молодой он еще, вот и боится.
– Ну и ладно, отдыхайте, отец Серафим, – сказал Саблин.
Но митрополит придержал его за руку и спросил:
– Андрей Игнатьевич… а вы как считаете?
– Вы о чем?
– О том, что времени до утра.
– Вы ведь, отец Серафим, по-другому поступить не сможете… Вы же не станете повторять поступок Иуды – предавать Бога?.. Лично я бы перестал вас уважать. Наши судьбы – это капля, это песчинка в океане жизни! А ваше слово и любой поступок отразятся на тысячах, сотнях тысяч людей. И что бы с нами ни случилось, вы не должны идти у них на поводу! Я так считаю.
– Непривычно слышать такие рассуждения от советского командира…
– Ну, рос-то я в семье, где и мать, и отец верили и старались нам эту веру привить. Это уж потом я атеистом стал, потому что зла и смертей насмотрелся. А уж если спросят меня там, – Саблин указал пальцем вверх, – почему я потерял веру… Я отвечу, что столько зла и страданий невинных людей Бог терпеть бы не стал! Такое просто не вытерпеть!.. Поэтому лучше думать, что его нет.
– Вы глубоко душевный человек и веру не потеряли, – медленно, но уверенно проговорил митрополит. – Просто вы видели много страданий и горя, но душа у вас светлая! Я вам очень благодарен за понимание.
– У каждого из нас, батюшка, своя дорога… Однако если она прервется завтра, то я хотел бы попросить вас…
– Да, конечно, слушаю вас, – слегка приподнявшись на локтях и глядя на офицера, ответил владыка.
– Если уж всё… я… хочу, чтоб вы помолились за меня. А впрочем… – Саблин замолчал, опустив голову.
– Андрей Игнатьевич, я всегда буду поминать вас в своих молитвах. Будьте покойны. А вас, в свою очередь, хочу попросить…
– Да, батюшка, слушаю вас.
– Если, даст Бог, останетесь живы, то подите, как будет возможность, в храм и восславьте молитвой Господа нашего, да свечечку поставьте, – погладив Саблина по руке, попросил владыка.
– Вы что, шутите?.. Мне, отец Серафим, отсюда уже не выйти. С такими обвинениями, как у меня, конец один – стенка!
– На всё воля Божья! Верить надо, сынок. Не отчаиваться и верить. Господь милостив.
– Что ж, слово офицера… Останусь жив – приду в храм. Давайте спать, батюшка, а то завтра трудный день, – негромко сказал Саблин и несильно пожал руку владыке.
– Вы идите, ложитесь… а я еще помолюсь, – ответил митрополит.
Утро заявило о себе скрипом открывающейся двери. В камеру вошли два солдата, вслед за ними – Реденс.
– Подъем! – крикнул один из солдат.
Комиссар подошел к нарам, на которых лежал митрополит.
– Доброе утро! – громко сказал Реденс.
– Доброе… если вы его злым не сделаете, – ответил владыка.
– Я?.. Ну, что вы. Надеюсь, вы дадите мне ответ на вчерашнее предложение?
– Конечно же, дам, товарищ комиссар.
– Ну-ну, гражданин Чичагов, какой я вам товарищ?.. Вы для меня враг! Так что у меня с вами один разговор! – грубо сказал Реденс.
– Хорошо, Станислав Францевич… Но я вас врагом не считаю, – негромко заметил владыка.
– Так… хватит любезностей. Итак, граждане враги народа, на чем порешили? – громко спросил Реденс, повернувшись к Саблину и Бублику.
– А нам нечего решать. Отец Серафим сам все решит! – ответил Саблин.
– Что-о-о?! – воскликнул Реденс и ближе подошел к Саблину. – Вы, советский командир… может, вы мне еще скажете, что тоже поверили в Бога?!
– И скажу! – твердо ответил Саблин.
– Это уже интересно! А ну, скажите! – усмехнулся Реденс.
Саблин посмотрел на Бублика, потом на митрополита и, переведя взгляд на комиссара, начал произносить слова молитвы, припоминая нужные слова:
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
– Замолчать! Заткнись! – кричал комиссар.
В это время Бублик упал на колени и стал, крестясь, кричать:
– Господи, помилуй! Господи, спаси! Спаси и сохрани нас!
– Ну-ка закройте им рты! – крикнул Реденс и сильно ударил Саблина кулаком в живот.
Солдаты подбежали и стали избивать офицера и парня.
Комиссар быстро подошел к нарам, на которых лежал митрополит, схватил его за ворот рубахи, приподняв, ударил и закричал:
– Это ты! Это ты, святоша хренов! Ты заставил их поверить! Как?! Как ты это сделал?! – тряся митрополита, злобно хрипел Реденс.
Владыка Серафим хотел что-то ответить, но сильный удар головой о нары заставил его застонать.
– Бросьте их! – крикнул солдатам Реденс.
Они оставили Саблина с Бубликом и подошли к комиссару.
– Осипов! Сходи наверх, скажи капитану Кузнецову, пусть приговор на эту гниду делает… Надо с ним кончать! – срываясь на крик, шипел Реденс.
Один из солдат ответил: «Понял!» – и быстро вышел из камеры.
– У вас есть десять, максимум пятнадцать минут. Подумайте! Еще есть время отказаться от своей бредовой веры…
– Господи, прости. Дай силы, Господи, преодолеть. Прости, Господи, – шептал владыка Серафим.