Монах быстро вышел на воздух, и приказал дружинникам запереть атамана одного. И стеречь не как гепарда, под страхом смерти. А Селифану вручил два серебряных немецких ефимка за умелую службу.
С утра княжий двор наполнился стуком тупых железных мечей о деревянные щиты. Одетые в кольчуги и шлемы, парами скакали молодые княжьи гридни, то нападая, то обороняясь. Дядька Борис то поругивал пропустивших удар, то нахваливал удачно увернувшихся. Жирок бился с князем, и приходилось ему несладко. Отрок носился как ужаленный, бил резко, и тут же отскакивал, так, что меч Жирка пролетал мимо щита, разрезая воздух. В воротах показался вчерашний хозяин, новгородский боярин. Он поклонился в пояс и, не надевая шапки, обратился к князю.
- Не прогневайся, по делу я к тебе, княже. Слыхал, что повязал ты лихих людей на дороге и сегодня с утра правёж над ними у ворот. А мне люди нужны камень тесать. Белый, для строений в городах. Уступи татей по дирхему за душу.
Князь повернулся на голос, опустил щит, и тут же получил от обрадованного Жирка удар мечом по шлему. Тот просто не успел прервать своей атаки и теперь ждал гнева, но гнева не последовало. Отрок стянул с себя шлем, махнул рукой Борису и спросил:
- Продать? Десятину церкви, половину дворянам, а половину на обиды горожан. Как думаешь, инок?
- Можно, только чтоб стерегли их там, да атамана всё же надо наказать, народ успокоить, - кивнул головой, надевая на неё капюшон дядька Борис.
- У меня на каменоломне конные берендеи в сторожах, никто не уходил. Если кони их не догонят, стрела меж плеч отучит бегать. Благодарствую, государь, - снова поклонился боярин, развернулся и вышел как вошёл.
На широком зелёном ещё лугу у реки было не протолкнуться от народу. Весь город был тут, Кто пришёл посмотреть на княжий суд, кто на князя, кто на дружинников, кто напялил на себя всё, что было нового и дорогого в доме, лишь бы уесть соседку. Люди переговаривались, отчего над толпой стоял шмелиный низкий гул. И вот стали пятится те, что были ближе к проезду от кремля. Это двигался шагом конный отряд дружинников во главе с князем, одетый в тёмные полукафтанья, при мечах у пояса и щитах за спинами. С противоположной стороны на луг входил благочинный с пономарями, дьяками, певчими и служками в бело-серебристой церковной парче. А в центре, в малом, чистом от народа круге, возле огромной сосновой плахи, стоял, опёршись о жуткие размеры топор, бородатый, улыбчивый кат Селифан. Под крики и свист привели атамана. Благочинный подошёл, подставил крест для поцелуя, перекрестил и отступил, чтоб не обрызгало. Кат оглядел собравшихся, уложил привычно жертву. Размахнулся и...
Отряд выехал через наплавной мост и поскакал рысью туда, где в близком лесу, под вековым дубом, лежал неподъёмный дикий валун, принесённый в неведомой древности от варягов стеной льда.
***
В полдень субботы, на паперти церкви архистратига Михаила, толпился самый разношёрстный люд. От зарёванных младенцев, вцепившихся в подолы всхлипывающих женщин, до седых бородатых стариков-прадедов. Смерды и холопы, купцы и ремесленники, бояре и дворяне рассматривали разложенные клиром отысканные вещи. Узнавали своё. Или завывала вдова, или мать, тяжело вздохнув, теребила в руках поднятую из кучи бобровую шапку пропавшего без вести на большой дороге. Князь несколько раз порывался было уйти, но дядька Борис, с внешней покорностью, раз за разом удерживал его.
- Смотри, копи досаду, княже, это всё твой народ. Легче будет потом с их врагами...
Благочинный благословлял и одаривал княжьей милостью: тремя немецкими ефимками, или двумя исфаханскими дирхемами каждую пострадавшую от лиходеев семью. Это была половина клада и цена за выкупленных боярином воров. Княжьи гридни стояли рядом, по молодому возрасту больше рассматривая жемчуга на груди ладных городских девушек. Им тоже досталось по княжьему подарку и можно было идти ввечеру к зазнобам не с пустыми руками. Кат Селифан поднял серебряное колечко с камешком - бирюзой, продел в него шёлковую тесёмку и повесил себе на грудь под рубаху, рядом с наперсным крестиком. Проходя мимо княжьего места, поднял голову и бросил:
- Жена. Сходила на богомолье.
От пожалования отказался, объяснив, что долю свою вчера получил сполна. К церкви подъехал отряд городовой стражи с посадником. Сам посадник с поклоном направился прямиком к князю. А за ним его дружинники волокли двух грязнущих оборванцев и тощего, облезлого медведя на ржавой цепи. За пеньковыми верёвками вместо поясов, торчали у оборванцев помеси дудки и рожка - гудки, что выдавало в связанных бродячих скоморохов.
- Мужики, которые пашут озимь у боярина, сказали, что видели их на дороге в Тверь, в четверг. Колесо от их телеги отпало. Они в кузню, а там мы. Подковы забирали. Подковы они к счастью. Спросили у них, чего видали. Они поначалу шуточки да прибауточки, даже доврались до того, будто я и украл. Но у нас тоже средства для умягчения злых сердец есть. Плясуны и заговорили. Видели с мешком выжлятника новгородского боярина. Левая рука в кровище, рукав разорван в клочья, будто его рысь драла. Так я здесь, при отце благочинном, объявляю вину боярина перед тобою, княже, в покраже твоего ловчего пардуса. На чём крест и целую. В полной тишине, обвинённый боярин достал из объёмистого кошеля кусок какого-то ремешка и, протянув его дядьке Борису с поклоном, ответил:
- Вот, не узнаёшь ли ремешок? А где найден? Моими людьми подобран на заднем дворе городского посадника.
- Ошейник гепарда! - кивнул головой черноризец.
- Перед тобой, княже, перед отцом благочинным, перед людом городским, обвиняю посадника в покраже княжьего гепарда и в том крест целую. Уходивший было Селифан стоял, обернувшись, удивлённо подняв плечи.
- Обоих что ли имать?
Тут раздался голос барона. Немецкая речь тревожила и многим была непонятна.
- Wenn es Worte eines gegen die Worte des anderen gibt, wird nur das Gericht Gottes entscheiden, wer Recht hat, wer schuldig ist. Die Angeklagten selbst bleiben in Gewahrsam. Und Ihre Fürsprecher müssen kämpfen. Ich bin bereit, für die Ehre des Prinzen auf der Seite des Bojar zu stehen. Morgen ist Michael-Tag auf der wiese in der Reithalle. Hier ist meine Kaution. (Раз есть слова одного против слов другого, только суд божий разрешит, кто прав, кто виноват. Сами обвинённые останутся под охраной. А сразиться придётся их заступникам. Я готов встать за честь князя на сторону боярина. Завтра, в Михайлов день, на лугу, в конной сшибке. Вот мой залог.) - К ногам посадника полетела огромная кожаная рукавица рыцаря.
- И он не сможет за себя постоять, но за свою честь на стороне посадника встану завтра я сам. - и юноша проткнул рукавицу мечом и поднял её. Немцы поклонились и начали было уходить. Вдруг, на скользкой уличной плашке, нога барона подвернулась в грязь. Он дёрнул её, раздался сухой хруст. Барон охнул и сел в руки своего младшего брата.
- Ich glaube, ich habe mir das Bein gebrochen. Mein Gott. (Кажется, я сломал ногу. Мой бог.)
- Суд будет состояться всё равно. Я теперь есть тоже рыцарь. Барона уложили на носилки, и процессия двинулась к ливонскому подворью.
К боярскому дому приставили сторожу. Посадник был вызван в терем. К вечеру там собралось немало народу: сам князь, его дядька - монах, посадник, кат Селифан, пардусник - Жирок.
- Разве ж можно тебе с ливонцем на божий суд, а ну как чего случится? Что мы великому князю скажем?
- С отцом сам разберусь, когда свидимся. Неужели не доходит до вас, что ради него всё и затеяно. Где пардус пропал? В боярском поле. Кто мог тихо зверя унести? Охотник опытный. Чьего выжлятника скоморохи видали? Боярского. Рысь его подрала? А может не рысь, может наш котик отметил? Кто ошейник гепарда принёс? Опять боярин. Зачем? Посади я посадника в подвал, бунт. И городовой полк не нам будет в помощь. Усмирять мятеж из Новгорода приедет сам, да не один. То городу и вовсе ни к чему. А вот новгородцы и ливонцы того только и ждут, чтоб без князя отложиться и дорогу на Русь западным товарам перекрыть. А так и немцев поучим и боярина на чистую воду выведем.
- Дело говоришь, государь, - кивнул куколем Борис. - Что ж делать-то, княже?
- Жирок, Селифан, берите из городового полка полсотни, да с утра скачите в боярскую вотчину. Переверните там всё. Выжлятнику душу вытрясите. Гепарда живым, мёртвым, а привезите. Лучше живым. А боярина, немцев и горожан я займу до обеда точно. Так что вы поспешите. Божий суд, оно конечно, а с пардусом сидеть боярину до смерти в порубе.
Розовый утренний туман укрывал реку и наплавной мост, по которому уезжал конный отряд городового полка. На лугу заканчивали свою роботу плотники. Они сколотили множество широких лавок для именитых горожан и длинный, на весь луг, барьер из толстых жердей - джостер, как и положено для конных сшибок. На разных краях луга уже поднимались и пестрели флагами шатры. Красный - княжеский и белый с чёрной полосой вокруг - немцев-рыцарей. С первыми лучами солнца ударили в колокол на архангельской церкви, призывая люд на праздничную заутреню. И люд потянулся. Открывались ставни домов, окна лавок. Начинался праздничный, воскресный Михайлов день. Огромный серый жеребец жевал насыпанный в корыто овёс возле белого шатра. Конюх барона привычно обряжал его в сбрую, устраивал потник и глубокое рыцарское седло. А в шатре обряжали юного брата ордена ливонских меченосцев. К жилету пристегнули чулки, поверх которых натянули кольчужные поножи. Сверху, на простёганную поддёвку - короткую кольчугу, чуть ниже пояса, с длинными рукавами и кольчужными же рукавицами. Вынесли сложной формы щит, обтянутый толстой бычьей кожей, с нарисованным на ней балкенкройцем. И тяжёлый шлем-топхельм с узкими щелями для глаз и множеством мелких отверстий справа, для дыхания. Рыцарь прошёлся, привыкая к своей броне, присел пару раз, помахал руками и кивком головы показал, что всё село на свои места. Тогда оружничий надел поверх всего длинный белый плащ-сюрко, с таким же как на щите балкенкройцем. Рыцарь подошёл к поставленному у входа распятию, преклонил колено и произнёс.
- Pater noster, qui es in caelis, sanctificētur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terrā. Panem nostrum quotidiānum da nobis hodie, et dimitte nobis debĭta nostra, sicut et nos dimittĭmus debitorĭbus nostris. Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo. Amen. (Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь.) - Выйдя из шатра, он посмотрел на заполняющий луг городской народ, на сидящего посреди первой центральной лавки своего старшего брата-барона, перекрестился, надел шлем, взял щит и двинулся к коню. Второй оружничий стоял с тремя копьями в руках. Вместо обычных узких острых наконечников на них были насажены коронели - тупые трёхглавые коронки. На противоположном конце луга, у красного шатра, яркий солнечный луч отразился от зеркальной чешуи княжьего доспеха и на мгновение ослепил зрителей и соперника. На голове князя сиял остроконечный шлем с нащёчниками, а лицо закрывала стальная личина с прорезями для глаз. На красном поле его щита был нарисован пятнистый, вставший на задние лапы рычащий зверь, пардус. Чудовище, пляшущее под поединщиком, нельзя было назвать простым жеребцом. Только однажды, сопливым мальчишкой, видел соперник такого в далёкой отсюда земле фризов. Гнедой зверь, казалось, вместо пара из ноздрей выпускал дым и огонь. На центральной скамье между тем прибавилось народу. Рядом с обжатой досками сломанной ногой барона, чернело монашеское одеяние дядьки-схимника. Тут же расположился отец-благочинный. А промежду гридней-дружинников, боярин, с одной стороны, и посадник, с другой. Всадники медленно съехались на середине луга по разные стороны забора. Подняли копья в приветствии и разъехались к своим шатрам. Народ приветствовал рыцарей, любуясь на непривычное конное противостояние.
Оставшийся в городе за самого главного благочинный поднялся, сказал: "С Богом!", - и махнул рукой. Бойцы медленной рысью начали разгон, постепенно переходя на жуткий карьер. И вот два урагана, серый и гнедой, сошлись прямо напротив барона. Он вскочил, охнул от боли и упал на скамейку. Копьё брата ударилось в голову нарисованного на щите пардуса, лопнуло и разлетелось на щепы. Юный князь качнулся в седле, но удержался. Его копьё попало в нижнюю часть топхельма, отчего ливонец на миг потерял сознание. Серый конь от удара сел на задние ноги, но тут же вскочил, выбрасывая из седла неудачливого седока. Княжеское копьё преломилось в нескольких местах. А рыцарь, очнувшись, увидел белый хвост своего жеребца, тут земля догнала его и мир схлопнулся. Под рёв заполнившего луг народа, князь, развернув коня, вернулся к своему шатру и ушёл разоблачаться. А пажи братьев-рыцарей, поднимая и поддерживая, провожали стонущего в шатёр, приводить беднягу в порядок.
- Вот он, Божий суд, - произнёс так и не успевший сесть настоятель церкви Михаила Архангела. В это время дружинники уже поволокли боярина к угловой башне, но он развернулся и крикнул в сторону красного шатра:
- А где гепард то, г...- и поперхнулся. С наплавного моста, из тумана, выезжал на луг улыбающийся во весь рот кат - Селифан. За ним ехала телега со связанным и ободранным боярским выжлятником. А дальше, впереди городового отряда, сияющий, как медная городская деньга, Жирок, ведущий в поводу вытянувшего во всю длину свой хвост, пятнистого зверя - пардуса.