Не совсем было ясно, зачем Дита позвала меня на встречу, отчего вдруг я стал ей так интересен. Может быть, она сейчас чувствовала то же, что и я; может быть, и ей захотелось воскресить ненадолго то, что мы однажды пережили?
Как бы то ни было, мы встретились у музея и прошли пешком до Штефансплатц, где решили выпить кофе. Я рассказал ей немного о студенческих годах, о работе, о жене, явно приукрасив своё бесцветное семейное существование. Жизнь Диты показалась мне чередой удач. Она вышла замуж спустя год своего пребывания в Вене; Герхард был искусствоведом, преподавал в университете (я сделал вывод, что он, ко всему прочему, происходил из весьма состоятельной семьи). Дита занималась с Мути музыкой, надеясь, что он пойдёт по её стопам, хотя, как считала она сама, сын проявлял большее рвение к литературе и дракам с Томасом.
- Когда я на работе, мне всё время хочется домой, - шутливо пожаловалась Дита. - Но дома я бываю одна; Мути в школе, муж - в университете, и тогда мне снова хочется в оркестр. Вот такая я беспокойная душа, - она улыбнулась.
Я слушал её и думал о том, что однажды её уютный мирок непременно рухнет, словно карточный домик; мне даже хотелось, чтобы он рухнул, и рухнул обязательно из-за меня. Мне хотелось, чтобы она вместе со мной снова окунулась в те времена, когда нам было так хорошо вдвоём; чтобы она забылась и отдалась мне. Мне хотелось осквернить эту женщину, её правильную и даже скучноватую жизнь, и хотелось показать ей, что эту самую жизнь можно разрушить навсегда одним непринуждённым движением, будто хрупкий хрустальный шар.
Мы ещё долго гуляли, пока Дита не сказала, что ей пора забирать сына.
- Обычно это делает няня, но сейчас у меня отпуск. Мы хотели ещё по дороге зайти в кондитерскую; Мути обожает лакомиться пирожными после школы.
- Вот почему он такой пухленький мальчик, - улыбнулся я.
- С возрастом это пройдёт; Герхард был таким же.
Я посмотрел ей в лицо, и мне показалось, что при этих словах в её глазах промелькнула нежность. Это длилось всего секунду.
- Ты знаешь кого-нибудь в Вене, кроме меня? - спросила Дита.
Я соврал, сказав ей, что не знаю ни души.
- Мы завтра празднуем день рождения Жана, приходи, если хочешь. Адрес пришлю.
- Приду, - только и ответил я в надежде, что уж на вечеринке мне удастся уединиться с Дитой.
Я проводил её до трамвайной остановки. Глядя, как Дита с улыбкой машет мне из окна, я думал, что она не могла не любить меня опять.
Жаном оказалась хорошенькая девушка лет двадцати трёх в коротком чёрном платье и с ёжиком на голове; Дита сказала, что они работают вместе. Весь вечер от Жана не отходил какой-то долговязый парень, и я даже видел, как они целовались на веранде.
В середине вечера Жан подошла ко мне.
- Вы и есть тот самый Дуглас? - спросила она.
- Да, а как вы это поняли?
- Вы единственный здесь, кто мне неизвестен, - она пожала плечами. - Зря вы пришли. Дита говорит, вы до сих пор без ума от неё.
Я почувствовал себя почти оскорблённым.
- Простите, но, боюсь, это касается только меня и Диты.
- Как вы неправы, молодой человек, - сказала Жан насмешливо, хотя разница в возрасте между нами составляла лет десять - и явно не в её пользу. - Не знаю, зачем она вас пригласила; возможно, вы интересны ей, как трофей. У Диты уже есть двое мужчин, которых она любит больше жизни, и вы не станете третьим... Да, кстати, вы забыли меня поздравить, ну да я не в обиде.
И Жан ушла - эта не женщина и не мальчик; ушла, а я остался наедине с её жестокими словами, которые, подобно набату, грохотали у меня в голове. Я хотел найти Диту, чтобы попрощаться и уйти, но она сама нашла меня - с усталой улыбкой на губах и полупустым бокалом в руке.
- Посидим где-нибудь в укромном месте, - предложила она, - у меня от всех этих разговоров разболелась голова.
Мы сели на лесенке, ведущей на второй этаж; здесь голоса гостей звучали более приглушённо.
- Я уеду через полчаса, - сказала Дита.
Она сидела совсем близко, и мне вдруг нестерпимо захотелось поцеловать её. Я вспомнил, как мы целовались украдкой на школьном дворе и как она сбегала из дома, чтобы повидаться со мной.
- Почему? - спросил я.
- Уже восемь. Я обычно читаю Мути перед сном, а иначе он не засыпает.
- Без чтения, или без тебя?
- Надеюсь, что без меня, - ответила она. - Он так быстро растёт - и когда-нибудь совсем перестанет во мне нуждаться. Что я стану делать?
- В глубине души ты знаешь, что это неправда. Он никогда не перестанет нуждаться в тебе.
Дита слабо улыбнулась; на секунду мне показалось, что она разделяет моё мучительное одиночество. Я вдруг подумал, что её муж мог уехать в Будапешт совершенно по другой причине, и если она это подозревает, то непременно захочет отомстить. Я даже готов был стать орудием мести, лишь бы Дита досталась мне. Я вдыхал её запах - запах вина, парфюма и ещё чего-то незнакомого; несколько минут назад я мог поклясться, что сохранил воспоминания обо всём, что мы пережили, но сейчас она словно была мне чужой. Я наклонился и коснулся губами её шеи, как делал когда-то (наверное, то было в другой жизни); Дита резко поднялась, а я остался сидеть на ступеньке, будто в ожидании казни.
- Я думала, мы добрые друзья, - сказала она тихо.
Я не ответил. Мы вместе вышли из дома, но она ни разу не посмотрела на меня; я чувствовал себя обманутым и уязвлённым. Дита поймала такси, я помог ей сесть, но она даже не попрощалась; ещё несколько минут после того, как её унёс прочь от меня большой чёрный автомобиль, я стоял, недвижимый, и думал, что умудрился потерять её дважды, хотя ни разу по-настоящему ей и не обладал.
Пять дней после той вечеринки я прожил, как во сне; казалось, даже когда я потерял Диту впервые, мне не было так больно. Я бесцельно бродил по улочкам старой Вены; любимый город, в котором я бывал так часто, словно исторг меня, предал, забыл о моём существовании. На меня никто не обращал внимания, никто ни разу не посмотрел в мою сторону - и даже те, к кому я обращался сам, ни разу мне не улыбнулись. Я стал невидимкой, бесполезным существом, отвлекающим город и его обитателей от дел насущных. Каждый день я проходил мимо Чумной колонны к Штефансплатц - там, где мы гуляли с Дитой; ещё недавно я был так счастлив из-за её близости, её звонкого голоса, а теперь одна неосторожность отобрала у меня радость её видеть. Я подумал, что был невероятно глуп, когда не стал искать её и не последовал за ней много лет назад; она уехала после нашей ссоры, а дурацкая юношеская гордость не позволила мне даже набрать её номер. Я решил, что забуду Диту со временем; так и получилось, пока мы не встретились снова.
Она всё-таки позвонила мне, хотя я был уверен, что этого уже никогда не случится.
- Я нашла для тебя книги, которые ты хотел заполучить, - сказала она сухо. - К сожалению, сегодня в лавке меня не будет, но ты можешь подъехать по домашнему адресу.
Я готов был сойти с ума от восторга, что Дита помнила о своём обещании - и даже пригласила меня к себе, но мой пыл сошёл на нет, едва я обнаружил, что она попросту не хочет - или боится - остаться со мной наедине. Дверь мне открыла, по-видимому, няня или экономка; Дита сидела в просторной гостиной с книгой в руках, а её сын примостился рядом с ней, зарывшись носом в её платье. Когда я переступил порог комнаты, он приподнялся и тихо поздоровался; я передал ему коробку марципановых конфет, и он, поблагодарив, посмотрел на меня с недоверием маленького зверька. Дита улыбнулась мне вежливо, как, должно быть, улыбалась любому клиенту; она встала с дивана и прошла к широкому дубовому столу, на котором лежали те самые книги. Я посмотрел их, полистал и хотел уже заплатить, но она сказала, что это подарок.
- Мы вряд ли увидимся снова когда-нибудь, и мне хочется сделать тебе приятное, как старому другу.
Она подчеркнула последнее слово. Я смотрел на неё и не понимал, что она чувствует сейчас; вежливая улыбка застыла на её губах, а в глазах ничего невозможно было прочитать. Я надеялся только, что она сожалеет о нашем расставании - и о том, что могло бы случиться между нами, если бы она была свободна.
Следующим утром я всё-таки зашёл в лавку. Мне хотелось убедиться, что Дита не держит на меня обиды; её слова о том, что мы вряд ли увидимся снова, очень меня огорчили. Но в лавке её не было. Из второго зала мне навстречу выплыл щеголеватый типчик в очках на широком носу; я сначала отчего-то принял его за помощника, но потом вспомнил, что мельком видел на столе у Диты фотографию её мужа с крошечным сыном на руках. Герхард смотрел на меня со скучающим видом, словно на муху, волей случая залетевшей в его обитель; он будто ждал, когда же эта муха наконец перестанет докучливо жужжать - и никак не мог решить, прихлопнуть её или всё же позволить ей улететь восвояси.
Чувствуя себя крайне неуютно, я взял несколько книг наугад с ближайшей полки; одной из них был тот самый томик Рильке, на который я обратил внимание ещё во время своего первого визита. Оплатив, я продолжил задумчиво прохаживаться вдоль полок; мне хотелось дождаться Диту, хотя она могла и вовсе не прийти. Взгляд её мужа из скучающего превратился в подозрительный.
- Простите, вы ждёте кого-то? - выдал он и воззрился на меня, как удав на кролика.
- Вы знаете, я - старый друг вашей супруги, - повторил я ту самую фразу, которой только вчера Дита окрестила наши отношения.
- Так вы, должно быть, Дуглас, - ответил Герхард и насмешливо улыбнулся. - Она скоро придёт.
Значит, она ему рассказала. Я смотрел на этого мужчину и не мог поверить, что Дита любит его. В моих глазах он являлся счастливым обладателем всего, в чём мне было отказано: её любви, её жизни, её тела - и её ребёнка; я считал его вором, который бесцеремонно украл то, что могло - и должно было - принадлежать мне. Я представил вдруг, как она занимается любовью с этим отвратительным, по моим представлениям, мужчиной, как эта любовь превращается в борьбу двух обессиленных от жажды тел - и как Дита целует его после, вся разморённая и счастливая; та Дита, которую я рисовал в своих мечтах, когда мне было семнадцать, и которой никогда, в сущности, не знал.
Когда она зашла в лавку, эта тошнотворная картина так и стояла перед моим взором.
- Дуглас, не ожидала тебя здесь увидеть, - она улыбнулась своей вчерашней улыбкой, в то время как Мути бросился к отцу; тот подхватил его, закружил, и они оба засмеялись.
- Я зашёл попрощаться, - сказал я просто.
- Уже уезжаешь? - будто удивилась Дита.
- Мне нечего здесь больше делать.
Это было правдой; после произошедшего моё пребывание в Вене стало почти невыносимым.
Она протянула мне руку. Я пожал её.
- Желаю тебе всего хорошего, - сказала Дита тем самым тоном, которым обычно говорят с незнакомцами.
Очарование нашей встречи и того дня, когда мы вместе гуляли по городу, окончательно разрушилось. Я кивнул её мужу - и вышел из лавки. Оглянувшись в последний раз, я увидел, как они стоят втроём обнявшись; потом муж поцеловал Диту, и Мути захихикал. Она смотрела на них обоих с невероятной нежностью, и я почувствовал, что она действительно любит Герхарда и необыкновенно счастлива с ним, хотя я и не мог понять её выбор. Из отеля я позвонил Эдди и сообщил к его вящей радости, что поеду с ним в Зальцбург; уж больно он не хотел разбираться с делами один. В последний раз оглядев номер, я собрал вещи и как-то особенно тепло поблагодарил за всё портье, а потом стоял ещё несколько минут прощаясь с этим внушительным белым зданием. Целый день я снова бродил по городу, спускался в метро, сам улыбался прохожим, заглядывал в любимые места; что-то подсказывало мне, что я больше никогда не найду в себе сил сюда вернуться.