Вместо предисловия.
Начало этой истории теряется где-то далеко, в глубине моего сознания. Так бывает, когда все последующие события напрочь затмевают все предыдущие. Да, наверное, это и не так важно – с чего всё началось, важным стало то, что мы, наконец, «спалились». Мы – это я и моя сестра-двойняшка. Нам по пятнадцать: возраст, когда хочется попробовать на зуб целый мир, но зубы ещё молочные.
Меня зовут Дэн, попросту Денис, сестру – Вика. Наша мама – спец индустрии красоты, она не вылезает из салонов по одной простой причине – она ими владеет. Отец – тоже чем-то владеет, но об этом он мало рассказывает. Я думаю, что он щемится говорить о своём бизнесе, потому что этот бизнес либо не совсем законный, либо не совсем этичный.
Как бы то ни было, мы с сестрой не бедствуем, учимся в престижной школе, ходим в приличных шмотках и в свободное время залипаем в «Варике».
Походу родаков вполне устраивала наше вялотекущее взросление, пока мы с сестрой не стали заходить слишком далеко. Я не буду распространяться, о чём речь, к чему мне делать лишнюю рекламу этим клубам и всему, что с этим связано. Но однажды родители, сами вернувшись с аморальной вечеринки, застали нас в состоянии далеко неадекватном. Соусом к этому стало наличие в наших комнатах контрацептивов и энергетиков, а жирной вишенкой на торте – присутствие ещё пятерых друзей неидентифицируемого пола, разбросанных как носки по территории квартиры.
Утро выдалось мрачным. Во всех смыслах.
На душе было неуютно. Но мы с сестрой переглянулись и мысленно сошлись на том, что до убийства дело не дойдёт, а всё остальное для нас было индифферентно.
«Совет в Филях» проходил без нашего присутствия. Озвучка же приговора помпезно прошла в официальных тонах, с претензией на безаппеляционность.
– С началом лета вы оба едете в деревню! – сказал нам папан. Это звучало как приговор о ссылке в Сибирь.
– К вашему деду, – добавила маман.
Этим же днём были куплены билеты и демонстративно подложены нам на компьютерные столы.
Так, собственно, и началась эта долгая эпопея под кодовым названием «На деревню к дедушке!»
Деда мы видели всего пару раз, когда мы были в том лучезарном возрасте, в котором самым вкусным на свете считается манная каша. Потом дед, по причине возраста перестал к нам приезжать, а родаки навещали его без нас.
Самым страшным оказалось не то, что дед жил в деревне, в глуши и даже дальше, чем Сибирь, а то, что дата в обратных билетах приходилась на август.
Мы попали по-полной.
Деревня носила красивое русское название Боголюбово. Да и дед оказался ещё вполне ничего себе, мы сразу его вспомнили и поскольку у нас он, кроме щенячей радости, никаких ассоциаций не вызывал, полюбили его безусловно и навсегда.
Когда наши вещи в придачу с нами благополучно перекочевали в дом деда, и мы позволили себе немного расслабиться и осмотреться, нас ждал первый удар: в деревне не было интернета. От слова совсем.
Наши гаджеты лежали в сумке мёртвым бесполезным балластом и годились лишь на слабые ностальгические воспоминания в виде уже опостылевших закачанных игр.
ТВ, естественно, тоже было примитивно минимальным, и здесь мы с sister окончательно осознали, что погорячились насчёт мыслей об отсутствии высшей меры. Мера была – куда уж выше…
Нетерпеливо забегая вперёд, сразу скажу: мы выжили. Мы с сестрой дожили до прекрасной даты, обозначенной на обратном билете.
Но наша жизнь после этой даты уже никогда не станет прежней…
Вечер второй.
Почему сразу второй? Потому что первый день ушёл на банальную физиологическую и психологическую адаптацию, и не думаю, что его можно брать в расчёт.
Вечером второго дня, дед, от души напичкав нас деревенской едой, сел в глубокое кресло, важно выдержал мхатовскую паузу и сказал:
– Ну, что орёлики, поскольку книжки вы читать, я так понимаю, не любите, тырнета у меня, извиняйте, нету, а развлекаться вам чем-то надо – значится, буду я вам на ночь сказки рассказывать.
– Дееед, – закатила глаза Вика, – нам по пятнадцать лет! Какие сказки ваще?!
Я же мужественно прикрыл веки и только тяжело вздохнул.
– Да не пужайтеся вы так, – захихикал дед, – про Колобка и Репку я не буду рассказывать.
– И на том спасибо! – язвительно сказала Вика.
– Я, робятки, знаю много сказок поинтереснее, во как! Со смыслом, с толком, с намёком.
– Да всё равно, сказка – она и есть сказка, – заныла сестра.
Дед прищурился и сказал:
– А давайте на спор: если через месяц вы меня сами начнете просить, чтоб я вам рассказал новую сказку – то вы поможете мне в огороде.
– Мы тебе и без этого поможем, – проворчал я.
– Хорошо! – обрадовался дед, – одевай керзачи и пойдём картоху окучивать!
– Ладно, давай свои сказки, – покосившись на моё лицо, ответила Вика.
– Акеюшки! – неожиданно ответил дед.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-дурак. Жил не тужил, сам жизни радовался, да других радовал. Вставал на заре, свистел на горе и шёл в поле пашню пахать.
А по соседству с Иваном-дураком жил Федот. Сурьёзный, важный, лишнего слова не скажет, вечно у себя на уме. Подозрительный, недоверчивый и умныыыый, как паровоз.
– Здарова, Ивашка, драная рубашка!
– Здарова, Федотка, лужёная глотка!
– А куда ты идёшь-то, неужели пахать?!
– Иду с землицей пообщаться, Федотка, урожая у неё попросить хочу!
– У кого?! У землицы?! Ну, ты точно дурень!..
У Федота тоже пашня была, хорошая, большая. Но сам он её не пахал. Он что, дурак что ли? Федот заморских батраков нанял: за три пятака. Батраки пахали, а Федот прибыль подсчитывал:
– Вот я сегодня весь день на лавке провалялся за три пятака. За месяц – тридцать три пятака заработаю! Умныыыый, аж череп от мозгов по швам трещит!..
Сказка первая
О пороках
Солнце в зените стоит, жарко. Иван поработал и в тенёчек прилёг, квас попивает, да бублик жуёт. Работа никуда не денется, вот она – рядом дожидается.
Идёт мимо Лень-матушка.
– Здравствуй, Иванушка, рада-радёхонька тебя видеть! Хорошо, что лежишь, под лежачий камень вода не течёт – стало быть, сухим останешься!
– И тебе не хворать, Матушка! Иди своей дорогой, тебе меня всё равно не соблазнить!
– Что, прямо-таки ни капельки не хочется полениться? – не унимается Лень-матушка.
– Да лень мне лениться! – улыбается Иван, – Кто ленив сохой, тому весь год плохой.
– Вот, дурень! – ворчит Матушка-Лень, позевала и пошла к Федоту.
А у нашего Федота – нараспашку ворота, он таким гостям завсегда рад. Он же не дурак…
Иван на пашне квасок попивает, да жару пережидает.
Шествует мимо Утроба-ненасытная. Идёт, пыхтит, жир аж на солнце шкварками шкварчит.
– Здравствуй, сиротинушко ты моё голодное, – запричитала Утроба ненасытная, – ой, за версту чую – как у тебя с голодухи-то в животе урчит! Расстилай скатёрку – сейчас я тебя кормить буду!
И ну метать из баула своего окорока копчёные, да тушки запечёные, стерлядку в тесте, да чарку грамм на двести.
– Кушай, Ванечка, сила – она ж в еде, долго ли протянешь на хлебе и воде!
– Живот не мешок: про запас не поешь! – ухмыляется Иван. Дурак – что с него взять…
И пошла Утроба-ненасытная к Федоту. У Федота – пожрать всегда охота!
Вот отдохнул Иван и снова в пашню. Круг за кругом нарезает, землица из-под сохи как масло ползёт, уже и конь устал плуг тащить, а Иван разошёлся – не унять.
Тут как тут Жадина-говядина. По сторонам озирается, глазками стреляет. Ивана увидала и давай на ушко нашёптывать:
– Давай, Ванечка, давай миленький, ещё десять десятин и три десятины сверху, давай, пока силушка есть! Вон земли-то сколько, бери больше!
– Отвянь, жлобина, мне лишнее ни к чему, мне бы семью прокормить, да коня своего, и большего не надо! Жадность – всякому горю начало.
– Вот дурааак! – говорит Жадина-говядина, – не понимаешь ты счастья своего.
И пошла она к Федоту. Федот – тот любитель экономить на батраках, да не быть в дураках. Он как раз надумал батракам через раз платить.
Долго ли коротко ли, пашет Иван, а тут некстати мимо идёт Зависть Завидущая.
– Ох, какой красавчик! Ах, какие кулачищи! Ух, какой конь, мне бы такого… Привет, Ванька, всё пашешь? А Федот-то наш на лавке лежит, пузо на солнце греет, забот не знает… А ты пашешь как дурак!.. Не завидно?
– Иди отсель, – улыбается Иван, – злой плачет от зависти, а добрый от радости!
Аж почернела от злости Зависть Завидущая и пошла к Федоту. У Федота на чужое добро глаза разгораются. Его хлебом не корми – дай чужие барыши посчитать…
А Иван работает себе да и работает.
Идет по дороге Гнев Яростный, идет так, что пыль столбом летит, деревья трещат, птицы в стороны разлетаются. Такому – лучше на пути не попадаться.
– Эй ты, холоп, дубина неотёсанная, почему не приветствуешь меня?! Не уважаешь?
– Бог с тобой, Гневище, не будь злыднем, гневом и соломки не переломишь!
– Да я тебе сейчас хребет переломаю! – рычит Гнев Яростный, – выходи на дорогу, давай драться!
А Иван только улыбается в ответ. Стал раздуваться Гнев от злости, раздувался, раздувался и лопнул. Только клочья на деревьях повисли.
Покачал головой Иван и снова в пашню. А солнце уже к закату идёт, дело к вечеру.
Бредёт по дороге Похоть Распутная. В наряды развратные приодета, напомажена да накрашена, будто прынцесса заморская. Добра молодца увидала и давай глазки строить:
– Здравствуй соколик, здравствуй мой сладкий! Полно тебе спину надрывать, время и отдохнуть-расслабиться, любви страстной предаться!..
Иван пот вытер со лба, оглядел девицу и говорит:
– Хороша девка, да не люба ты мне, есть у меня друг сердечный – жёнушка родная – её люблю. Тот себя губит, кто чужую любит.
Скривилась-скукожилась Похоть, отвернулась презрительно и к Федотке пошла. Федот до чужих девок охоч, когда совсем невмочь.
Солнце за гору ушло, а Иван работу закончил. Стоит, пашню оглядывает, радуется – вон сколько наворотил!
Тут как тут из-за кустов Гордыня Спесивая, высокомерно на Ивана смотрит и снисходительно слово молвит:
– Молодец, Иван, герой! Выстоял, выдюжил, все испытания прошёл! Ты лучше всех! Ты и самый сильный, и самый красивый, и самый верный нет тебе равных! Никакие Федотки – не годятся в подмётки! Достоин ты большего в жизни!
Только рассмеялся Иван в ответ:
– Не подымай носу: спотыкнешься! Не моё это – чваниться. Гордым быть – глупым слыть!
Что с него взять – дурень же!
Пошла Гордыня Спесивая к Федоту. Говорят же про Федота, что он птица высокого полёта.
А Иван домой пошёл, радостный и счастливый. Много ли дураку надо.
Вечер третий.
– Прикольные у тебя сказки, – сказал я деду, – вроде всё как в сказках, но как-то правдоподобно.
Вика гордо молчала.
– Тогда я дальше рассказываю, – ответил дед, – послушать послушайте, но выводы не спешите делать, покумекайте там себе в голове маненько.
Сказка вторая.
Урожай
Год урожайным выдался. Всего уродилось в достатке, и вершков и корешков. Радуется Федот, радуется Иван. А радуются-то по-разному: Федот прибыли рад, а Иван – урожаю! Вот оно как!
Ну да ладно. Поехали Федот да Иван на базар, излишки продать, иначе в амбары и погреба не войдёт всё – сгниёт.
Едут. Федот уже прибыль подсчитывает, он же не дурак, надо ж всё рассчитать – что в опт, что в розницу. А Ивану – что в лоб, что по лбу, он не про деньги думает, он думает, что в другой деревне неурожай был, градом всё побило, и что он помочь может… Не о себе думает, дурень, что с него взять.
Да и правда, из соседних деревень на базар покупатели понаехали: вершки да корешки скупать, у них же неурожай. Федот сразу скумекал, что товар-то по любой цене уйдёт, и давай цену накручивать. Так накрутил – считать не успевает, только знай гребёт денежку в мошну, везуха!
А Иван не охоч на чужом горе-несчастье в рай въезжать, он цену скинул до божеской. «Вот дурак!» – усмехается Федот.
Долго ли коротко ли, распродали товар и домой.
Вот едут, довольныеееее.
«Надо ещё три сундука сколотить и семь шкатулок, – ворочает мозгами Федот, – а то деньги девать некуда, сундуки в огороде закопаю, а шкатулки в горнице поставлю, да любоваться буду».
А Иван-дурак ничего не думает, лежит себе на телеге, руки за голову и соломинку жуёт. Он родным гостинцев накупил – жёнушке платок цветастый да бусы янтарные, деткам – петушки на палочке и книжки с картинками. Вот дуралей.
Как приехали в деревню – Федот сразу батраков позвал, дал команду сундуки сколотить и шкатулки изразцовые вырезать из красного дерева. Знамо дело – деньги они красоту любят.
А Иван опять чудить надумал: коня распряг, подарки раздал и пошёл по деревне.
Идет-бредёт, дошёл до кузни.
А там жар пылает, звон раздаётся – кузнец работает, кувалдой по наковальне тук да тук, бряк да бряк.
– Здорово, кузнец, – кричит Иван, – что куёшь?
– Здорово, Ванька, вот подковы кую, лошадей ковать скоро.
– Вижу я, кузнец, что крыша в кузне совсем прохудилась.
– Есть такое, дырявая крыша маненько, но ничего, пока дождя нет – терпимо.
– Вот тебе, кузнец, сто целковых – найми работный люд, перекрой крышу, с крышой-то оно половчее работать будет!
– Вот спасибо, Иван, уважил!..
– Бывай здоров, кузнец!
И пошёл Иван дальше.
А тут изба Евдокии-солдатки. Да не изба даже, а так – хатка. У Евдокии муж недавно на войне буйну голову сложил, и остались у вдовы семеро по лавкам, мал-мала-меньше.
Постучал Иван в покосившиеся двери, кричит:
– А дома ли кто?!
Детвора Ивана облепила, а Евдокия спрашивает:
– Зачем пожаловал, добрый молодец?
– Не посчитай за дерзость, прими вот подарочек от меня, за просто так, от души, – и протягивает Евдокии мешочек с монетами, – накорми деток досыта, да обувку им справь годную.
– Ой, да храни тебя Господь, Ванечка! – прослезилась Евдокия.
А Иван крякнул, макушку взъерошил и дальше пошёл.
А на горе – мельница стоит, Иван и туда заглянуть решил.
Постучался к мельнику в ворота. Мельник – мужик обстоятельный, не бедствует, да вот беда – третьего дня шальным вихрем ветрило поломало, видно стара мельница стала. Мельник сидит на завалинке, репу чешет, размышляет как бы мельницу починить.
– Здорово, Мельник! – кричит Иван.
– Здорово, коль не шутишь, – отвечает мельник, – зачем пожаловал?
– Хоть шуткой, хоть смехом, было бы дело с успехом! – говорит Иван, – слыхал я, мельница у тебя повредилась.
– Есть такое дело, – вздыхает мельник, – и, ох как не вовремя, щас мужики зерно потащат молоть-перемалывать, а молоть-то и нечем, беда.
– Не горюй, мельник, – улыбается Иван, – вот тебе сто целковых, ремонтируй свою мельницу…
Долго ли, коротко ли, а тут и осенние холода подошли. Народ стал о заморозках думать, лютая пора грядёт. Ох, придёт зима, не спросит никого – всё проверит, всё посмотрит.