– Пусти-и! Паразит, – еще успевает промычать Светка, а в следующее мгновение ее рот уже крепко запечатан жарким поцелуем Вадика, которому, кажется, никогда не будет конца, и в который они погружаются оба, как в жарко обжигающую зимнюю прорубь….
– Ну, добился своего? – все еще тяжело дыша, спрашивает бессильно разметавшаяся на диване, счастливая и довольная Светка.
– Добился, – блаженно улыбаясь, отвечает Вадик.
– Доволен? Справился с бедной девушкой, да? – скашивает на него каштановые, жгучие глаза Светка, запуская пальцы с длиннющими красными ногтями в жесткую шевелюру Вадика.
– А как же, – Вадик берет ее вялую белую руку с меленькими конопушками и подносит к губам. – Я ведь так старался…
– Ты, наверное, со всеми так стараешься? – Тень сомнения вновь пробегает по раскрасневшемуся лицу Светланы.
– Светуля, родная моя, – приподнимается на локте и заглядывает в лицо жены Вадик. – Не начинай, а? Хватит уже на сегодня, честное слово…
– Ты есть хочешь? – с трудом смиряет новый приступ ревности Светка, и тянется к Вадику полненькими руками.
– Конечно, хочу, – с легкой обидой отвечает Вадик, и слышит, как закидывает на него горячую ножку Светка, как сваливаются на его живот невозможной теплоты ее крепенькие груди, а мягкие губы настойчиво тычутся в шею, потом в потную волосатую грудь. – Еще как хочу-у… – Голос у него срезается, он вытягивается в струнку, сильными руками сгребая и тиская податливые Светкины плечи.
– А я сегодня как встала с утра к плите, – громко рассказывает Светка, накрывая стол в гостиной, – так до твоего прихода и простояла. Зато такой говяжий язык приготовила – пальчики оближешь… Я вначале его отварила в соленой воде с укропом и лавровым листом, потом обжарила на сливочном масле, потом картошечку-пюре, как ты любишь, приготовила, салат из кальмаров с луком в сметане…А еще одна бабулька мне домашних груздочков принесла, да таких, Вадюша, просто объедение…
Светулька, его родная и несравненная половинка, говорит и говорит, явно наскучавшись одна в пустой квартире, а Вадик, блаженно отвалившись на подушку, возлежит на своем родном диване, смотрит родной телевизор, не вникая ни в смысл, ни в содержание того, что ему показывают по ящику, и чувствует сладостную истому во всем теле. Вот так бы всегда, до скончания веков: в теле – заслуженная усталость, на кухне – любимая жена, в доме – мир и покой. И что еще надо нормальному мужику, любящему и знающему толк в настоящем семейном уюте?
– Вадик, у меня уже все готово, – воркует Светка. – Давай, поднимайся и – к столу…
– Есть – к столу! – бодро реагирует Вадик, легко поднимаясь с дивана. – Ого, Светуля, ты и наготовила! – Вадик чувствует, что зверски проголодался и готов одним махом смести со стола все Светкины съестные припасы. – Свету-уля, – вкрадчиво обращается он к жене, – а как же?..
– Сухой закон, – строго говорит Светка и невозмутимо усаживается напротив обалдевшего от удивления Вадика.
– Как? – выпадает в осадок от этой неожиданной новости Вадик. – Какой закон? Светка – я же приехал!
И у Вадика такой смешной, такой растерянный вид, он так забавно таращит на Светку пронзительно синие, подсвеченные пережитой страстью глаза, что она не выдерживает, громко прыскает в кулак, и с ловкостью заправского фокусника извлекает из-под стола бутылку текилы. Но, прежде чем передать ее Вадику, обиженно надувает губки и капризно спрашивает:
– А подарок, Вадюша? Подарок ты мне из командировки привез?
Вадик с досадой хлопает себя по широкому лбу, вскакивает из-за стола и вихрем летит в прихожую.
– Вот,балда! – покаянно говорит он, и со своей дорожной сумкой садится в кресло. – Извини, Светуля, совсем забыл, – Вадик расстегивает молнию, шарит в сумке рукой, и первое, что ему попадает под руку, кинжал в ножнах, завернутый в газету. Он достает его и кладет на журнальный столик, и лишь затем извлекает плотно упакованный и перевязанный голубой лентой сверток, в котором припрятан скромный подарок – серебряное колечко с янтарным камушком. Это – Светкин камень, она просто тащится от янтаря, и Вадик законно рассчитывает на полный успех своего подарка. Как говорится: хоть и дешево, но – сердито…
– Ой, Вадик, спасибо! – с замиранием сердца принимает подарок Светка. – Какой же ты у меня внимательный, какой добрый…
– А то, – гордо разворачивает плечи Вадик.
Светка нетерпеливо раздирает сверток, достает бархатную красную коробочку, открывает ее, и Вадик с удивлением видит, как вытягивается у нее лицо и непроизвольно открывается рот. Она поднимает полные ужаса глаза и пристально, не мигая, смотрит на ничего не понимающего Вадика.
– Что это? – тихо и зловеще спрашивает Светка, и Вадик замечает, как прыгают ее побелевшие губы.
– Как что? – чувствуя какой-то ужасный подвох, хрипло отвечает ничего не понимающий Вадик. – Как что – подарок…
– К-кому? – заикаясь, спрашивает побледневшая Светка.
– Тебе, конечно, – не очень уверенно отвечает Вадик и медленно поднимается из своего уютного кресла.
– Мне?! – Светкин голос вибрирует. – Ты это привез мне?!
Коробочка летит в лицо Вадика, а сама Светка стремительно убегает на кухню, и жуткая тишина медленно расползается по квартире. Вадик наклоняется, поднимает бархатную элегантную штукенцию, с любопытством заглядывает в нее и обмирает от ужаса. Ничем не прикрытый, наглый и бесстыжий, лежит в коробочке белый развернутый презерватив. Но и это еще не все. В бархатную крышку вдавлен лоскут бумаги, на котором крупным детским почерком зеленым фломастером написано: «Котик, береги жену!» Вадик беззвучно открывает и закрывает рот, захлопывает коробочку с презервативом и бессильно валится на диван. Несколько минут он тупо смотрит на роскошный стол, потом хватает бутылку текилы, и прямо из горлышка делает несколько крупных глотков.
Второй день Вадик не покидает свой офис, не выходит на улицу и ни с кем из посторонних не общается. На автомате он принимает заказчиков, оформляет наряды, поддерживает телефонную связь с головным офисом, здесь же спит на диване, прикупив в соседнем супермаркете постельное белье с одеялом и туалетные принадлежности. Конечно, не фонтан, но жить можно. И Вадик живет, неустанно бомбит Светку эсэмэсками, на которые она упорно не отвечает. Лоханулся он с подарком по полной программе – это факт. И отрицать его просто бессмысленно. Но ведь можно подойти к этой проблеме и несколько с иной стороны: скажем, мстительная горничная, которой верный любимой жене Вадик не оказал внимания, подсунула ему это мерзкое резиновое изделие. Точнее, поменяла содержимое коробочки, сообразуясь со своей распущенностью и гнусным представлением о порядке вещей… И при таком вот раскладе, а это ведь очень близко к истине, какие вопросы могут быть к вымотанному длительной командировкой, голодному и неухоженному Вадику? И летит очередная эсэмэска на Светкину мобилу, которую Вадик шустро набирает, не вставая со своего просторного дивана с велюровой обшивкой цвета молодой весенней травы.
«Светик, умоляю, не сходи с ума! Неужели ты не понимаешь, что это элементарная подстава? Нас просто развели в хлам в прямом и переносном смысле. А ты, как дурочка, повелась на эту подставу, испортила нам весь вечер и вообще… Светка, это старая блядь, горничная, которая хотела ко мне в кровать подлой змеей заползти. А я ее на хрен послал. Вот и все! Вот она и отомстила мне. Я еще на нее в суд подам за то, что колечко с янтарем из моей сумки выкрала. Пусть они там проведут расследование и пусть ее по закону накажут. Ну, правда, Светик, я не виноват. Клянусь, чем хочешь! Напиши мне хоть слово. Целую».
Вадик почистил зубы, умылся, сварил себе кофе. Достал из холодильника вчерашний гамбургер с телячьей котлетой и две половинки яйца под майонезом – а ведь какой чудесный язык остался дома почем зря! Клубничный йогурт пошел на десерт.
К началу рабочего дня, прибрав все следы своей домашней жизнедеятельности, Вадик, как говорится, был готов к труду и обороне. Кинжал в ножнах, который он вместе с дорожной сумкой случайно захватил с собой, удачно расположился за стеклом книжного шкафа с деловыми бумагами, чертежами и справочниками. Красные ножны, изготовленные из двух половинок сандалового дерева, изрядно потемневшие от времени, выглядели солидно и дорого и даже, как подумалось Вадику, благородно. Случайная находка откровенно радовала Вадика и лишь одно малопонятное обстоятельство несколько смущало его: как только доставал он причудливый, волнистый клинок из ножен, сердце у него начинало учащенно колотиться, и что-то вроде страха или сильной тревоги сковывали его мышцы и движения… Вадик прятал кинжал в ножны, и все вроде бы приходило в норму. Понять эту более чем странную реакцию своего организма на кинжал Вадик, разумеется, не мог, да и не пытался – пока что ему было не до этого…
Ближе к обеду мобильник Вадика коротко дернулся и запищал – пришла эсэмэска. Сердце у Вадика охнуло, и он торопливо включил мобилу.
«Сам – дурак!» – коротко ответила ему Светка, но и этого было достаточно для того, чтобы надежда, которая, как известно, умирает последней, вновь всколыхнула все исстрадавшееся существо Вадика.
Глава вторая
1
Тепло и уютно в кабинете. Настольная лампа с зеленым абажуром рассеивает ровный, успокаивающий свет, от которого у Бабановича становится легко и славно на душе. Не все плохо в этой жизни, случаются в ней и радостные исключения. Вот и у него сегодня хоть и небольшой, но праздник, который он, Михаил Борисович Бабанович, безусловно, заслужил. Наконец-то медицинская реформа, объявленная самим президентом и каким-то чудом застрявшая в головах московских чиновников, докатилась не только до краевого министерства здравоохранения, но и до клиники Бабановича. Не далее как час назад он получил срочную компьютерную депешу о том, что финансирование клиники с текущего месяца увеличивается на восемнадцать процентов. А это – о-го-го! Это – совсем другая жизнь, о которой Михаил Борисович мог только мечтать. Главное, что завтра истекает срок, после которого он обязан по трудовому соглашению подписать заявления на увольнение двух дежурных врачей, хороших специалистов, в общем-то довольных своей работой, но не зарплатой. Специалисты, теперь Бабанович это точно знает, останутся у него. И второй корпус для лежачих больных, признанный аварийным, с первого декабря он наконец-то поставит на капитальный ремонт. Видимо, какая-то задрипанная нефтяная вышка в Тюмени, которая, кстати, совсем не далеко отсюда находится, пару качков нефти в день будет делать в пользу медицины, и вот уже Бабанович может быть уверен, что гнилая крыша во втором корпусе не рухнет на несчастные головы убогих людей. А всего-то и потребовалось, чтобы достучаться до верховной власти, двадцать пять лет унизительных просьб, депеш, стонов и воплей по всей Руси всего российского медперсонала. Ах, благодетели наши, не оставляете вы страждущих вассалов своей милостью, отщипываете от бюджетного пирога, скрепя сердце, морщась и матюкаясь, но отщипываете…
Михаил Борисович довольно потирает руки, отодвигает в сторону квартальные отчеты и сметы расходов (пусть завтра этими бумагами займется экономист), открывает дверку старинного, обклеенного коричневой клеенкой сейфа, и достает из него небольшой штоф с разведенным медицинским спиртом. Внимательно прислушивается, но тихо на втором этаже административного здания, словно бы вымершего в этот вечерний час. Выплеснув воду из стакана в горшок с геранью, что почти круглый год цветет у Бабановича на широком подоконнике, он на треть наполняет его разведенным спиртом. Затем Михаил Борисович достает из ящика письменного стола плитку шоколада и, мысленно обращаясь к портрету великого Пирогова, висящего у него за спиной на стене, медленно выпивает приятно обжегшую гортань жидкость.
– Уф! – с силой выдыхает Михаил Борисович, и какое-то время сосредоточенно рассматривает пустой стакан. Потом отламывает дольку шоколада и не спеша отправляет в рот. – Хорошо пошел, паразит, – с одобрением сообщает он штофу со спиртом, и тяжело откидывается на спинку кресла. Что и говорить, разведенный спирт под хорошее настроение – великое дело. А настроение у Бабановича именно – хорошее, и жить ему сейчас хочется – вечно. Хотя еще час назад он всерьез подумывал о завершении карьеры на административном посту и срочном переезде к матери в тихий приморский город. Вот что значат для Бабановича всего лишь два качка нефтяной вышки в сутки не в пользу кремлевских чиновников. Да и для них это убыль небольшая, они ее и не заметят, при своих-то наварах. Ну, получит домохозяйка Шувалова в месяц не два с половиной миллиона рублей, а два миллиона четыреста девяносто девять тысяч, она от этого не обеднеет. Да для нее это, как слону дробина, а для Бабановича – два сохраненных для клиники классных специалиста…
Громко звонит телефон на столе. Михаил Борисович вздрагивает от неожиданности, снимает тяжелую и массивную, черную эбонитовую трубку и осторожно отвечает:
– Доктор Бабанович у телефона…
– Добрый вечер, Михаил Борисович, – жизнерадостно гудит низким знакомым голосом трубка.
– Добрый вечер, Геннадий Степанович, – эхом откликается Бабанович, и блаженное выражение лица медленно сползает с него.
– Как там у вас, все нормально? – благодушно интересуется эбонитовая трубка.
– Вашими молитвами и вашей поддержкой, Геннадий Степанович, – без подобострастия и безо всякой натяжки бодро отвечает Бабанович, отодвигая в сторону стакан и возвращая заветный штоф в сейф.
– А как там наш подопечный поживает, не жалуется? – басит трубка вроде бы благодушно, но и с легким нажимом.
– Нет, не жалуется, Геннадий Степанович, – серьезно отвечает Бабанович на вроде бы несерьезный вопрос. – Все находится под контролем и согласно графику…
– Это хорошо, это очень даже хорошо… Знаете, приятно иметь дело с настоящим специалистом, – и длинная пауза и наконец то, ради чего и позвонил абонент. – Михаил Борисович, дорогой, недельки две-три вы еще сможете подержать моего подопечного? Разумеется, на прежних условиях…
– Легко, – влет отвечает Бабанович. – На прежних условиях – сможем…
– Ну, вот и славненько… Вот и хорошо…Гонорар вам завтра же мой человек завезет.
– Благодарю вас, – Бабанович хмурится и устало проводит рукой по глазам. – Покорнейше благодарю…
– Ну, что вы, – рокочет в трубке уверенный, напористый баритон. – Это я вам по гроб жизни обязан, Михаил Борисович… До свидания.
– До свидания, – эхом откликается Бабанович и медленно опускает черную, эбонитовую трубку на черный аппарат.
«По гроб жизни», – криво усмехаясь, думает Бабанович, – это сильно сказано. Это он в самую точку угодил. Не дай бог, случись что с этим Ивановым, и нет никаких сомнений в том, что гроб Бабановичу будет обеспечен… У таких людей, как Геннадий Степанович, говорящих по телефону о судьбе человека уверенным баритоном, всегда очень сильные и очень длинные руки… Самый лучший вариант, это никогда с ними не пересекаться. Они богаты, независимы, не обременены совестью и сомнениями и – флаг им в руки. Пусть живут и дальше богатеют. А Бабанович тоже будет жить, лечить своих несчастных пациентов, выбивать дефицитные препараты, ремонтировать крышу над вторым корпусом, и думать о замене устаревшей вентиляционной системы в хозяйственном блоке. Но вся беда в том, что иногда эти люди, при всех своих деньгах и власти, не могут обойтись без такого вот крохотного винтика, каким является для них Бабанович. И они в этих случаях не стесняются и правилами хорошего тона себя не обременяют: бесцеремонно берут этот примитивный винтик и на какое-то время вставляют в свой разладившийся по тем или иным обстоятельствам механизм. Не спрашивая разрешения, не согласовывая свои интересы с интересами винтика, они используют его на всю катушку, а когда он выполняет предназначенную для него роль, спокойно выбрасывают за ненадобностью.