Этого тощего парня отец Георгий устроил работником в монастырь в Крыму, и он там помогает и поправляется.
Отец Георгий живет в деревне круглый год, а его жена тетя Оля и сыновья, Женя с Никитой, приезжают только на один месяц летом. Тете Оле не нравятся комары, запах коров, старушки и плохой интернет.
Мне Женька говорил.
Так что когда мы узнали, что отца Георгия переводят в Акапулько, мы все упали вообще. Прямо вся деревня. Потому что даже те, кто не ходит в храм, из деревенских там или из дачников, все уважают отца Георгия. «Мне лиригия до звезды, а за батюшку Юру я любому коленки назад выправлю», – говорит дядя Саша-тракторист.
Акапулько. Смешное слово. Мы даже в Селиховскую школу двенадцать километров на великах сгоняли и попросили, чтобы нам открыли кабинет географии. Мы смотрели на карте мира, где оно, Акапулько. Туда лететь сутки. А что делать? Везде по белу свету становится все больше и больше русских. Мои родители называют их «россияне в рассеянии». Некоторые из россиян в рассеянии любят молиться. В общем, посылают, значит – посылают. Не откажешься.
В этом профсоюзе дисциплинка покруче, чем в ФСБ, так папа говорит.
На праздник, на прощальный чай, который устроили во дворе у отца Георгия, все тащили подарки и так, пожевать в дорогу. Вареньем и солеными огурцами всё это самое Акапулько будет объедаться года два точно. Уже нескольких новых котят и щенков в нашей деревне назвали Акапульками…
Мы с папой пообещали отцу Георгию приехать погостить.
Грустно, конечно. Никто не знает, кого нам пришлют вместо отца Георгия… Вдруг кого-нибудь сердитого или просто старенького?
Некоторые бабушки плакали. Мы видели, что отцу Георгию тоже очень грустно. Но он старался быть веселым. Он тоже всем подарил подарки, маленькие иконки, книжки про святых и свечки, а Кате Беловой – серебряный образок, прямо сам вот надел на шею, а когда благословил, то еще и поцеловал в лоб! Взял вот так вот лицо прямо вот в ладони и в лоб поцеловал. Это, наверное, потому, что Катя – беременная.
Отец Георгий сел в свой древний зеленый микрик и уехал. Не в Акапулько, конечно, а сначала в Москву, чтобы там авиабилеты и все такое.
Утром к нам зашла тетя Света, договариваться, чтобы ее родня обкашивала наш участок. А вместо денег они себе траву возьмут, у них коровы и овцы.
– Справили отходную-то вчера? – Тетя Света села на табуретку, расставив мохнатые, как у животного, ноги в голубых бриджах. – Тоже, Акапулька… В Весьегонский район его услали… Да рядом с Весьегонским районом наша глухомань – дворец культуры… Нашалил тут… Вон, Катька Белова… осенью родит, а дите-то вылезет – бородатое и в очках, всем известно…
Мама и папа посмотрели друга на друга, на тетю Свету и друг на друга опять.
Тетя Света захихикала и сказала еще:
– Всё бы шито-крыто, да есть люди с совестью, доложили куда следует… Акапулька… Стрелять таких попов надо, вот что… Сталина на них нет…
Папа встал, крепко взял тетю Свету за локоть, поднял с табуретки и сказал:
– Иди, Света, отсюда. Без тебя справимся.
– А че? Че я не так сказала? Че я-то? – взвизгивала тетя Света, упираясь своими животными ногами, пока папа тянул ее к двери.
Выпроводив тетю Свету, папа отряхнул руки, как будто возился с чем-то грязным, и сказал громко:
– Отец Георгий командирован в Акапулько. У Кати Беловой жених под Москвой шабашит, деньги собирает на свадьбу и на детское приданое. Света – идиотка.
– Ей теперь Саша-тракторист коленки назад выгнет? – спросил я.
– Давайте завтракать уже, – сказал папа.
Мама ничего не сказала. Сидела какая-то грустная.
Мне тоже хотелось молчать и думать.
Думать, что жизнь не сахар, но хороших людей гораздо больше, чем плохих…
ВОПРОСЫ
Писатели обычно что-то рассказывают. Отвечают на вопросы читателей.
Но писателям тоже спросить хочется! А они терпят. Я вот тоже терпела-терпела, да и перестала. Теперь, когда я встречаюсь с читателями, я задаю им вопросы. Мы разговариваем. В одной школе учительница даже сделала мне замечание: «Ну вы уже читайте рассказы, Ксения Викторовна, что вы всё разговариваете с ними, они сюда слушать пришли, а не разговаривать!» Просто молодец, а не учительница…
Поэтому вместо нового рассказа, уважаемый читатель, я шлю тебе вопросы.
Если на какой-то вопрос не хочешь отвечать – пропусти. Если хочешь ответить глупость или бессмыслицу – тоже хорошо, глупость и бессмыслица мне тоже интересны. Если тебе совсем неохота отвечать, то возьми этот листочек с вопросами, сделай из него самолетик и брось с высоты. Его кто-нибудь подберет, прочтет вопросы и над ними подумает. Можешь дать эти вопросы родителям. Потом сравните свои ответы. А еще здорово будет, если ты ответишь и сейчас, и через несколько лет. Тебе самому будет интересно. Если охота, можешь послать свои ответы в журнал, чтобы мне передали. А можно просто обсуждать ответы с друзьями. Не спеши, отвечай постепенно, когда сможешь, подумай, поразмышляй – это же не на оценку и не к какой-то четкой дате.
Кем лучше быть – взрослым или ребенком? Мальчиком или девочкой? Почему?
Что мешает людям жить? В России? В мире?
Какая твоя самая любимая еда?
Кто такой «добрый человек»?
Откуда берутся злые?
Зачем нужны люди?
Отчего умер Пушкин?
Чего делать нельзя? (Не то, что тебе запрещают родители и учителя, а есть ли такой поступок, совершив который, ты сам себя перестанешь уважать?) Чего бы ты никогда не сделал?
Любишь ли ты родину?
А она тебя? Почему ты так считаешь? Как ты чувствуешь это?
Тебе уже приходилось кого-то прощать?
Чего не простишь никогда никому?
Почему мы победили фашистов?
Что лучше – мечта или цель жизни?
Какой твой любимый праздник?
Зачем ты родился?
Кого на свете больше – умных и добрых, умных и злых, глупых и добрых, глупых и злых?
Какую самую смешную и странную фамилию ты встречал?
Тебе бывает жалко своих родителей?
Куда бы ты хотел поехать?
Чего ты боялся, когда был маленький?
Чего ты теперь боишься?
О чем вы с друзьями не говорите никогда, каких тем избегаете?
Реконструкция скелета
Главные роли
Рындина
Пирогов
Барнев
Костик
Серафим
Роли
Зоя Константиновна
Волшебник
Шура-гибрид
Девочка
Княжна Лика
Митя
Эпизоды
Полицейский
Старики на террасе
Яблочник
Соседка
Врач
Товарищ Фекла
Рахиль
Наташа
Мужик с телегой
Родители Пирогова
Парень с катушкой
Дети
Волонтеры
1. Серый день, темная вода маленькой речки.
Из воды, из реки виден пустой берег.
Мальчик выходит из воды на берег. Он в рубашке и брюках. Ему трудно дышать.
Он ложится на траву лицом вниз, закрывает глаза. Он дрожит.
Проходит время. Его накрывают теплым платком.
Мальчик открывает глаза. Рядом с ним — девочка в длинной темно-зеленой юбке. У нее рябиновые бусы.
— Ты меня не бойся, — тихо говорит девочка. — Я тоже плакала, когда узнала. Мы с мамой свечки в церкви ставили. А папа у нас — за красных.
Говоря это, она помогает ему снять рубашку, выжимает, а его получше укутывает платком.
— Иди, а то простынешь совсем. Иди домой...
Мальчик идет, но оборачивается.
Пустой берег, никого.
2. Америка, наши дни.
По хайвею мчится автомобиль. Впереди дорога перегорожена полицейскими машинами.
Автомобиль останавливается. Открывается окно. Человек молча глядит на чернокожего полицейского.
— Вы что, новости не смотрите? — удивляется тот. — В штате чрезвычайное положение.
— Что случилось?
— Кто-то выбросил банку из-под пива на детскую площадку. Идут розыскные мероприятия. Дороги перекрыты.
— Я опаздываю в аэропорт, — говорит человек в машине.
— Мне очень жаль, сэр…
Полицейский уходит.
Человек смотрит на часы. Звонит по мобильному.
— И пожалуйста, не вздумай трогать Нахалку без меня, — строго говорит он по-русски.
— Едешь в рай, в настоящий рай! — с обидой отвечает ему детский голос. — А мне на какой-то лошади покататься не разрешаешь…
— Почему ты думаешь, что там рай? — удивляется человек.
— А что же? Рай и есть! Бабушка и дедушка добрые, все разрешают, все покупают, на улицах полно собак и кошек, которые просто так, без никого…
Пробка начинает двигаться, полицейский машет рукой в белой перчатке.
— Не забудь, что с тебя пять стихотворений, — напоминает человек по мобильному. — Пока.
Он медленно едет мимо полицейского, и тот улыбается ему.
— Вычислили мерзавца, — довольным голосом говорит полицейский. — Нелегал из Беларуси. Теперь ему не уйти. Счастливого полета, сэр.
3. Московский аэропорт.
По залу прилета нервно шагает женщина в кожаном плаще. Жует жвачку и говорит по мобильному:
— Какие материалы? Вас очень плохо слышно. Вы откуда звоните? Кто вам дал мой номер? Да, я его прекрасно помню. Царство небесное. Но поймите, я больше не занимаюсь этим. Послушайте…
Женщина раздражена, худое нервное лицо, она хочет говорить дальше, но видит человека, выходящего в зал прилета, с чемоданом на колесиках, близоруко щурящегося…
— Пирог! — радостно орет она и подпрыгивает, и машет руками. — Пирог, я тут!
Человек видит ее и прет напролом через толпу к ней.
— Рында! — тоже орет он в восторге.
Они обнимаются.
4. Подмосковье, старая бревенчатая дача постройки тридцатых годов. Мемориальная табличка: “Дом-музей писателя Константина Соколовского”.
На веранде с цветными стеклами компания стариков играет в карты. Верховодит рослая усатая старуха лет восьмидесяти. Ее партнеры — дедушка в инвалидной коляске и беременная сухонькая старушенция.
На старом громоздком буфете буднично пылится темно-желтый человеческий череп с дыркой в темени.
В укромном уголке заросшего сада девочка с маленькими золотыми сережками в оттопыренных розовых ушах мучает большого пожилого кота.
Она держит его на руках, крепко зажав мохнатые задние лапы между колен. В одной руке передние лапы, а другой заносит тонкий острый нож над кошачьим пузом.
— Вот вырежем сейчас аппендицитик, и не будет болеть…
Кот истошно орет и извивается.
5. По тропинке, отводя цветущие ветки разросшегося жасмина, идут Рындина и Пирогов с тортиком.
Девочка, мучительница кота, оглядывается на звук шагов и голоса и ослабляет хватку. Кот опрометью несется прочь.
Пирогов и Рындина поднимаются на веранду.
— Здравствуйте, Зоя Константиновна, — принимается сюсюкать Пирогов. — Вы нас, наверное, не помните? Мы студенты Юрия Алексеевича, вашего сына, учились у него когда-то давно. Теперь вот, знаете ли, много времени прошло…
Усатая старуха так же сюсюкающе отвечает Пирогову, они ведут светскую беседу.
Старичок в кресле молча хлопает глазами.
Рындина глядит на беременный живот сухонькой старушки.
— Да, дорогая моя, — с сильным немецким акцентом говорит старушка. — Да! В молодости, в капиталистической стране, я, одинокая мелкая служащая, не могла позволить себе иметь ребенка. Но теперь я на пенсии… Замечательные русские врачи из клиники “Солнышко” совершили чудо, и у меня будет мой маленький Тобиасик.
Рындина встряхивает головой — все это кажется ей дурным сном.
— Мы приехали поговорить с вами о нашем мастере, о вашем сыне, — решительно, без любезностей и экивоков, обращается Рындина к Зое Константиновне.
Лицо старухи меняется.
— У меня нет сына, — железным голосом чеканит она и тут же истерично взвизгивает: — У меня нет сына!
— Послушайте, Зоя Константиновна… — начинает уговаривать Пирогов.
— Да вы что, вечно жить собираетесь? — напрямик рубит Рындина. — Вам сколько лет? А ему? Да вы понимаете, что ваш сын — несчастный одинокий старик, у него даже семьи нормальной нет по вашей милости! Вы хоть понимаете, что он гений?
— Вон из моего дома, бандиты! — кричит старуха.
Череп таращится на бранящихся.
— У вас череп на шкафу, — ошарашенно говорит Рындина.
— Да! — с энтузиазмом подтверждает старуха.
— Это нехорошо. — Пирогов тоже смотрит на череп.
— Это череп фронтового товарища моего отца! Товарища по Гражданской! Настоящего большевика, светлого человека. Он завещал свой скелет школе, детям, для изучения, но прошли годы, мытарства, неустройства, переезды, скелет потерялся, остался череп. И пока я жива… Мы не такие, как вы… У нас есть убеждения, есть идеалы…
6. Пирогов и Рындина уходят обратно с тортиком по осенней тропинке, отводя голые ветки жасмина.
Выходят за калитку. Кругом высокие кирпичные заборы, камеры слежения.
— До неузнаваемости… Я тут в детстве живала подолгу, — говорит Рындина. — У тетки на даче. Она продала потом. А рядом жил Онуприенко, и с ним никто играть не хотел…
— Онуприенко? — изумляется Пирогов. — Тот самый?
— Ну да.
— И ты такие знакомства никак не используешь?
— Тоже мне, знакомство… Мы его в детстве знаешь как дразнили? Шура-гибрид. Он вроде и сейчас тут…
— Да ладно, ему служебная дача положена…
7. Пирогов и Рындина садятся в машину.
Молча едут.
Думают.
Когда и кто первым назвал его Волшебником? Теперь и не вспомнить. Мы все были в него влюблены. Девочки по-настоящему, а парни… Ну, для нас он был таким… Недостижимым идеалом… Он всегда так одевался… Тогда ни у кого ничего не было. Джинсы у фарцовщиков покупали. А он всегда был так клево одет, и было видно, что ему это все по барабану, и от этого еще лучше выглядело… Но не в этом дело, конечно. Он был свободный. Даже походка такая… Что вот идет свободный человек… И эти его фильмы, ведь это же были детские фильмы, сказки, какие-то старые дачи, речки, мостки, дети, не похожие на пионеров… Эти фильмы просто дышали свободой… Когда я узнал, что принят в его мастерскую, что он будет моим мастером, я просто не поверил… Тупо смотрел на экзаменационный лист с его подписью… И все эти пять лет рядом с ним… А потом времена изменились, какие, на фиг, сказки… Из нашей мастерской никого путем и не вышло… Разбрелись по свету… О том, что Волшебник нищенствует и загибается, я узнал случайно, из чужой переписки в Интернете.
Так они его вспоминают за кадром.
8. В кадре — заброшенная, неприбранная квартира, афиши фильмов семидесятых — восьмидесятых годов.
Человек, лица которого мы не видим — мешковатые джинсы, майка-“алкоголичка”, — ходит босой по квартире. Ему худо. Пытается налить в стакан портвейн из трехлитровой банки, не выходит, худые, изможденные руки дрожат…
Пьет прямо из банки, гулко и жадно глотает. Закуривает папиросу. Тяжело ступая, идет обратно в комнату. Ложится на кровать, курит, дым в потолок…
Папироса выпадает из руки, дымится на полу, где много старых газет…
9. В машине Пирогов отворачивается от окна и смотрит на Рындину. Рындина смотрит на дорогу.
— Петь, а ты зачем тогда уехал? — вдруг спрашивает она.
— Все валили, и я свалил.
— Угу. А теперь чего приехал?
— Чтобы поддержать его. Чтобы сказать ему “ты еще ого-го”.
— Какое “ого-го”?
— Ну если у человека рак или, там, СПИД, надо сказать ему, что он еще “ого-го”.