Тела замученных отдавали на съедение зверям и собакам, или бросали за город и сторожили, чтобы христиане не могли предать их погребению. Города были обагрены кровию мучеников и арены всех цирков пропитаны и насыщены ею. По мере того, как языческое общество, правители и народ распалялись ненавистию к христианам и ожесточались все больше и больше, доходя до неслыханных дотоле жестокостей, христиане возвышались духом. Оробевшие вначале преследования, скорбевшие и потерявшие людей близких и нежно любимых, опечаленные потерей состояния и потерей положения соединялись теснее между собою и влияли одни на других благодетельно. Молитва, возвышавшая душу, беседы, услаждавшие скорбь, наставления пастырей, вливавшие мужество в сердце, смерть мучеников, исполнявшая умилением и удивлением все существо оставшихся, возвели их на ту степень нравственного величия и отречения от себя во имя любви к Богу, на которой почти все являли собою пример величайших добродетелей. В христианах обнаружились тогда все противоположные свойства язычникам: жестокость, озлобление, ненависть преследователей ярко оттеняли кротость, незлобие и любовь гонимых. Богатство, власть, сила физическая находились на стороне язычников, на долю христиан достались бедность, беспомощность, бессилие физическое, но зато великая сила духа, пламя сердца, распаленного всем добрым и чистым, и милосердие, подвигавшее их делить последнее с беднейшими своими во Христе братьями соделали их несокрушимыми. И победа осталась на стороне по-видимому бессильных и жестоко мучимых. Гонение Диоклециана оказалось последним испытанием. Вскоре после его смерти Константин, прозванный Великим, вошел на престол, принял христианскую веру и объявил ее господствующею во всей империи. Так сила истины, духа, правды и любви в конце концов восторжествовала! Бесчисленное множество христиан, погибших в цирках, на площадях и в морских пучинах, отдали жизнь и пролили свою кровь для окончательного торжества нашей религии! Крест Голгофы в смиренном величии приковал к себе души человеков, и великая правда на веки воссияла к утешению и спасению мира.
VIII
Разрушение Рима
а севере Азии жили дикие народы, которые никогда не слыхали о Риме; они отличались как лицом, так и обычаями от народов Европейских. Они не обрабатывали земли, любили охоту, битву и наживу и гнали пред собою многочисленные стада, когда перекочевывали с места на место. Жили они в палатках из кожи звериной, пили кобылье молоко, ели вяленое на солнце мясо, одевались в грубые ткани, часто в лохмотья. Их вид был ужасен: короткая шея, широкие плечи, сутулые, с огромною головой и плоским лицом, с черными маленькими глазами, с приплюснутым носом, с широким ртом, с визгливым голосом, они не могли не внушать содрогания в прекрасных собою Греках и Римлянах.Давно народы эти, прозванные Римлянами «варварами», сходя с севера Азии на юг, достигали берегов Каспийского моря и воображали, что за этим морем конец земли. Рассказывают, что два молодые охотника, преследуя раненую козу, переплыли за нею рукав моря и к своему великому удивлению увидели плодоносные долины, широкие реки, дремучие леса. Они воротились домой и описали яркими красками красоту и богатство страны, куда попали случайно. Тогда, забрав детей и женщин, кочующий народ этот, по имени Гунны, со своими многочисленными стадами перебрался через море и как потоком залил новые, неведомые ему места. Гунны достигли до Дакии, где жили Готы, которые пытались остановить их, но были разбиты и ушли за пределы Римской империи. Они просили убежища и перешли Дунай. К сожалению, варвары не умели, овладев страной, жить в ней мирно. Они грабили города, разрушали памятники, жгли и убивали жителей. Римские императоры вели с ними войну, но, увы, Римляне времен империи не походили на древних Римлян. Они были развращены и любили одну роскошь, удовольствия и удобства жизни; жили в раззолоченных палатках, и изнеженность их доходила до последних пределов. Им трудно было бороться с дикими, жестокими, мужественными племенами пришельцев.
Готы, опустошив Грецию, поселились в Иллирии; ими предводительствовал храбрый и хитрый Аларих, который усилил свое войско, приняв в него Гуннов, Алан и Сарматов. Готы боготворили Алариха; в торжественном собрании подняли они его на щит и провозгласили королем. Аларих то дружился, то ссорился с Римскими императорами и за дорогую плату продавал им свои услуги.
В 400 году по Рождестве Христове Аларих, будучи недоволен императором Геннадием, внезапно перешел Юлийские Альпы и вторгся в страну, лежащую близ реки По.
Ужас объял жителей, когда Готы перешли Альпы и стали брать города, грабя и сжигая их. Христиане искали убежища в гробницах своих мучеников, язычники в храмах своих богов, толпы беглецов спасались бегством и населяли острова Средиземного моря. Гонорий с трепетом услышал, что Аларих подходит к стенам Милана, и собрался бежать в Галлию, но храбрый Стиликон, первый министр и военачальник империи, собрал войско изо всех людей способных носить оружие. Гунны, Аланы, даже Готы служили у него по найму. В самый день Светлого Воскресенья, перешедши Альпы, он напал на Алариха и разбил его. Тогда король Готов решился отступить, ушел опять в Иллирию, и там принялся собирать новые силы.
Между тем, слабодушный и слабоумный Гонорий поверил врагам Стиликона, которые обвиняли его в измене и в намерении самому сделаться императором, и приказал схватить его и обезглавить; этим преступлением он лишил себя верного подданного, человека одаренного воинскими талантами, способного вести борьбу с варварами и спасти империю от их вторжения. Аларих, набрав войско и умножив его всеми беглецами из римских гарнизонов, одушевленных ненавистью к Риму и Римлянам, выступил в поход и стремительно вошел в Италию. Он переправился через реку По, не встретив римского войска. Наемники, не имея славного вождя, уклонялись от битвы и поспешно отступали. Один из писателей того времени говорит: «шествие Алариха походило на воинский праздник, так стройно и в таком порядке вел он свое войско, и спокойно встречало его население Италии».
Недалеко от Болоньи, в укрепленном замке находился гарнизон; Аларих взял замок, разрушил его и пошел вдоль болот Равенны. Он миновал ее, но опустошил окрестности Анконы. Римская армия, не принимая сражения, постыдно отступала. Римляне, погрязшие в неге, роскоши и разврате, не умели уже биться, даже и тогда, когда дело шло о защите их отечества, семейств и состояния и вверяли эту защиту наемникам. Аларих подвигался к Риму, все сжигая и грабя на пути своем. Перейдя через Аппенинские горы, он разрушил, ограбил и сжег все крепости и города, лежавшие в долинах Тибра. Пред его полчищами бежало население и гарнизоны, успевшие уйти вовремя. Эти беспорядочные, обезумевшие от страха толпы бежали к Риму и наполнили его; они прибавили к его и так многочисленным жителям несметные полчища пришельцев, лишенных имущества и крова. Рим был переполнен и поражен ужасом.
А между тем сам Аларих, по мере того как приближался к Риму, предавался смущению и внутреннему страху. Вот он этот Рим, стяжавший столько славы, повелитель вселенной, которому она поклонялась и который чтила! А он, Аларих, идет разорить великий город, где хранилась святыня христианская и языческие сокровища. Гордость, упоение, честолюбие наполнили сердце варвара и боролись в нем с тайным страхом.
Рассказывают, что старый пустынник, вышедший из бесплодных ущелий Аппенинских, пришел к Алариху и, обливаясь слезами, умолял его пощадить город, принадлежавший всему человечеству.
— Я иду не по собственной воле, — отвечал ему Аларих, — неведомая сила гонит меня вперед и безустанно твердит: «иди и возьми Рим!»
Войско Алариха было возбуждено и смущено, как и он сам. С детства всякий варвар слышал чудесные, дивные рассказы об этом властелине всех народов — Риме. Готы были уверены, что безнаказанно нельзя подойти к городу, что это был не город, но некий бог, и что самые стены, окружавшие столицу мира, метали гром и молнию. Страшная гроза, разразившаяся над городом Нарнией, поразила ужасом уже и без того смущенное войско Алариха; оно предалось панике и бежало. Сам Аларих, поддавшийся тому же чувству, овладел собою только у Акрикулума и остановил там свое бегущее войско. Оттуда он опять повернул к Риму, обложил его с севера и юго-запада и захватил устья Тибра; таким образом он мог остановить подвоз съестных припасов и заморить Рим голодом.
Появление Алариха под стенами Рима поразила и сенат, и народ. Так скоро не ожидали его, ибо все верили, что Аларих будет остановлен на пути своем битвами с наемными войсками, сопротивлением городов, крепостей и самого населения. Но население покорялось, крепости сдавались, войско отступало и полчища Алариха без битвы и борьбы обложили Рим. Такова была безурядица и безначалие в империи, что сенат не получал ни от кого никаких донесений и узнал о приближении Алариха от беглецов, наводнивших город.
При появлении варварских орд началось в Риме неописанное смятение и поздняя горячечная деятельность. Стены Рима принялись укреплять оборонительными машинами, камнями и метательными снарядами; обучали оробевшую чернь воинским приемам. Никто не знал ни своего места, ни своего дела; даже не знали, кто предводительствует войсками, обложившими Рим: самые сведущие утверждали, что это Аларих, а другие называли воевод убитого Стиликона. Взволнованный народ вопил, что Рим продан и, метясь по улицам, кричал: «смерть изменникам!» Даже лица образованные, из высших классов общества не отвергали предположения об измене. Они рассуждали так: как бы посмел варвар этот перейти всю Италию и подойти к самым воротам Рима, если бы путь его не был заранее расчищен. Это измена! Очевидно, что все было подготовлено прежде.
Таким образом убеждение в измене овладело всеми, с мала до велика, с сенатора до простолюдина. Так бывает всегда, когда бедствие постигнет внезапно давно уже нравственно умирающую страну, предавшуюся изнеженной лени, разврату и одной жажде золота, зрелищ и всякого рода наслаждений. При появлении беды в каком бы то ни было виде, весь народ и все общество, вместо того, чтоб обвинять самих себя, отыскивают измену. И не совсем неправы они. Измена есть, но она не там, где ее указывают. Когда всякий пренебрегает своим долгом, то изменяет отечеству и гневит Бога. Римляне искали изменников среди себя, забыв, что каждый из них изменял давно и постоянно самым священным обязанностям гражданина. Подозрения пали на Серену, мать регента, которая жила с дочерью в уединении, оплакивая смерть своего сына. Мятеж вспыхнул. Серену схватили и заключили в тюрьму. Сенат осудил ее и приговорил к смерти. Несчастная, ни в чем неповинная женщина была удавлена. Язычники припомнили, что во дни ее величия, когда она однажды, сопровождая отца-победителя, вошла с ним в храм Весты, где только что потух огонь, вечно горящий, она топтала ногами во прахе лежавшие статуи богов. Прибавляли, что она подошла к статуе Весты, сорвала с нее жемчужное ожерелье и с кичливою заносчивостью надела его на себя. Старая вознегодовавшая весталка горячо укоряла ее за это: тогда Серена, невзирая на ее преклонные лета, приказала своим невольникам выгнать ее из храма богини. Язычники, рассказывая это, прибавляли: а теперь ожерелье богини удавило ее! Христиане молчали, не будучи в состоянии оправдать поступок Серены и находя его противозаконным и безнравственным. Не приличествовало христианке обирать языческих богинь и рядиться в похищенное. Еще неприличнее и грешнее было гнать ни в чем неповинную старую женщину из ее единственного убежища.
Аларих стоял у ворот и стен Рима и пресек подвоз припасов. Голод начался в городе. Чернь взбунтовалась, бросилась в дома богатых, разграбила их, убила префекта Гилария. Но это не пресекло бедствия. Голод усиливался и заразительные болезни, следствия бескормицы, разразились с великою силой. Люди умирали тысячами. Тогда-то две знатные христианки, принцессы, Лета вдова императора Грациана и Писсамира мать ее, подали пример самоотвержения и истинно христианского милосердия. Они открыли настежь двери своего дворца и всякий день раздавали входящим купленные по неслыханно дорогой цене съестные припасы, призревали больных и сами ухаживали за ними.
Всякий день приводил с собою новое бедствие. Власти римские потеряли всякий разум. Потомки Этруссков, пришедшие искать приюта в стенах Рима, предложили свои заклинания — их племя всегда славилось знанием всяких чар. Многие христиане не постыдились прибегнуть к языческому колдовству, чтоб избавиться от зол, обрушившихся на Рим.
— Наши заклинания всесильны, — твердили потомки древних Этруссков, — мы накликали грозу и бурю и тем спасли город Норнию. Хотите, мы спасем и Рим?
Предложение было принято, но этрусские колдуны требовали учреждения торжественных процессий в Капитолий и Форум, а римские власти опасались, что христианское население не только не присоединится к ним, но еще воспротивится публичным языческим процессиям. Помпеян, префект римский, не осмеливался раздражать христиан и отправился к епископу Иннокентию просить его совета.
То время, когда епископы жили в бедных углах Рима, когда они блистали добродетелями, ревностию к религии и самоотречением, давно прошло. Епископы занимали великолепный дворец, роскошно украшенный и изобильно снабженный всем, что могло сделать жизнь приятною. Они выезжали в богатых колесницах, одетые в шелк и золотые ткани, и обедали с изысканною пышностью, равною пышности императоров; но Иннокентий не походил на тех, которые забыли заповеди Спасителя, он был человек глубоко верующий, благочестивый и трудолюбиво занимался управлением своей паствы. Когда Помпеян изложил пред ним свои сомнения, Иннокентий отвечал, что язычники могут участвовать, если желают, в такого рода заклинаниях и обрядах, но что ни один христианин не осмелится присутствовать при них и что он не дозволяет публичной процессии. Это равнялось отказу. Христианские писатели говорят, что заклинания состоялись и конечно оказались бесполезными. Аларих стоял под стенами Рима, а из Равенны не являлись войска, и все сообщения между этими двумя городами были прерваны. Император находился в Равенне и бездействовал. Рим должен был сам помышлять и изыскивать способы к своему спасению. Сенат решил послать посольство в стан Готов. Базилий родом Испанец и Иоанн лично известный Алариху были избраны и вышли из города с приличною случаю пышною свитой. Введенные к Алариху, они сказали ему, что сенат римский был готов к отпору и защите, но желал бы мирного исхода, что народ числом несметный был вооружен, обучен военным приемам и горячо желал битвы. Аларих слушал в молчании речь посланного, но при этих словах, прервав его, сказал запальчиво:
— Если народ горячо желает битвы, тем лучше. Косить густое сено гораздо легче, чем косить редкое.
Тогда посланные заговорили о мире и его условиях. Аларих отвечал с надменною иронией и презрением. Он объявил, что не отступит от Рима до тех пор, пока ему не отдадут все золото и серебро, в нем накопленное веками, пока не вывезут ему все мебели из дворцов, драгоценные украшения и прочие богатства, пока не освободят всех невольников иноземцев.
На эти слова один из посланных, удивленный и смущенный, сказал ему:
— Что же оставишь ты нам?
Аларих отвечал коротко:
— Жизнь!
Посланные воротились в Рим объятые ужасом, который разделили и все Римляне. Узнав достоверно, что Аларих предводительствовал войском осаждавших, все население Рима содрогнулось. Тотчас нарядили другое посольство и отправили его к Алариху. Оно завязало новые, долгие прения. Аларих согласился снять осаду, если ему будет уплачена огромная сумма золотом и серебром и выдано четыре тысячи шелковых туник, три тысячи пурпуровых одежд и три тысячи фунтов пряностей. Он потребовал также заложников из знатнейших римских семейств; только на этих условиях он обязался отступить от Рима, заключить мир и даже помогать Римской империи в случае войны с кем-либо другим. Сенат обещал все, но это ничего не значило без согласия императора Гонория. Гонорий безо всякого затруднения подписал договор, с тем условием, чтобы требуемые Аларихом суммы и вещи не были взяты в его казне, а заплачены Римлянами. Когда сенат приступил к собиранию дани, оказалось, что это было гораздо труднее чем думали. Земская касса была истощена, касса сената не могла пополнить требуемого, пришлось частных людей привлечь к складчине. Но и эта мера не удалась; требуемых денег не находили. Тогда римские власти решились на последнюю крайнюю меру. Они приказали взять в языческих храмах золотые и серебряные украшения, снять со статуй богов и богинь драгоценности и тем крайне оскорбили и раздражили язычников. Язычники верили, что с этими украшениями тесно связано могущество их богов, и что, лишившись их, они уже не могут им покровительствовать. Статуи, вылитые из серебра и золота, были брошены в горны и расплавлены. Так погибла статуя военных доблестей, называемая Virtus, одна, из наиболее чтимых в Риме. Это был последний удар, нанесенный язычеству, ибо большинство Римлян уничтожение статуи Virtus сочло за погибель национальной славы и независимости.