-Не в этом смысле. Переживают за меня, понимаешь. Все ждут, что я с кем-нибудь познакомлюсь. Не успеешь с другом встретиться, как тут же начинается – завел я себе девушку или нет.
-Заводят, вообще-то, собак и кошек. В крайнем случае, вшей. А с девушкой знакомятся.
-Извините, я не имел вас в иду, то есть я…-стушевался парень. –Друзья у меня так всегда говорят.
-Да ладно, чего уж там. Не стоит оправдываться, тем более что вам это не идет.
-А я не оправдываюсь, - обиделся парень и на некоторое время замолчал. Но продержавшись в тишине пару минут, он снова повернулся к Маринке.
-А вы знаете, можно машину мою и хаять, чего уж там – «шестерка», не иномарка и не 99-я даже. Но для меня лучше ее нет. И представляете – взял за полцены, конечно, повозиться пришлось, пока до ума не довел, зато ни хлопот, ни забот.
-Так, что вы там насчет карбюратора ?
-Какой карбюратор ? – удивился парень. –Я ни о каком карбюраторе не говорил.
-Темнота, рекламу смотреть почаще надо. Особенно ту, что про «Рондо».
Парень обиженно хмыкнул и снова замолчал. Тем временем машина приблизилась к самому дому. Маринка открыла сумку и достала кошелек. Пересчитав купюры, она обнаружила, что мелких купюр было всего девять, а из крупных в наличии были только тысячные. Ну и ко всему этому пятирублевик.
-Скажите, сдача у вас с тысячи найдется ?
-Нет, я же не обменный пункт, - буркнул парень и тут же резко повернулся. –А что, не хватает что ли?
Маринка удивленно посмотрела на него, даже и не зная что сказать на это. Подобной реакции на простейший до примитива вопрос она явно не ожидала.
-В таком случае, остановите возле киоска, я разменяю. Это не трудно, я полагаю. Да и не хватает-то всего пяти рублей.
-Пять рублей тоже деньги, - глубокомысленно, и словно возражая, произнес парень. –Надо было заранее позаботиться. Ну да ладно. Где тут у вас ближайший ларек? И знаете что еще? Оставьте, пожалуйста, свою сумочку.
-Зачем? – удивилась Маринка. –Я что, похожа на кидалу, да еще на целых пять рублей ?
-На всякий случай. Мало ли что бывает.
-Боитесь, любезный.
Теперь в голосе Маринки четко слышалась еле скрытая ирония, но парень явно не замечал этого, поскольку все помыслы его сконцентрировались на более важной, по его мнению, проблеме.
-Доверяй, но проверяй, - веско сказал он. –Зря, что ли, наши предки эту поговорку выдумали ? Да и где гарантия, что вы вернетесь с деньгами ?
-Хорошо-хорошо, не волнуйтесь. Оставлю я вам что-нибудь. Только не сумочку, а, пожалуй, зонтик. Подойдет, нет ? Я думаю, зонтик явно стоит пяти рублей.
Парень придирчиво осмотрел на зонтик и кивнул в виде согласия. Маринка ничего больше не сказала, а просто вышла из машины. Через пару минут ону вернулась и так же молча высыпала в протянутую ладонь горку мелочи, подождала, пока он не пересчитает все до единой копейки, после чего взяла свой зонтик и сделала несколько шагов. Но затем, остановилась и вернулась. Парень еще не успел уехать, и был в явном недоумении, когда увидел возле своего окна Маринку. Маринка же изящным жестом поправила прическу, нагнулась и произнесла фразу, достойную мастистого писателя :
-Будьте столь любезны, чтобы передать своим друзьям то, что у них просто не может быть причин для беспокойства о вашей жизни. Отныне любой из них может не мучить себя и быть спокойным за вас – девушки у вас никогда не будет.
Голландцы в России
Солнце уже готовилось запрыгнуть за линию горизонта, его не по-августовски теплые лучи ласково струились к земле, а земля, напоенная теплом и запахом трав, тянулась к горизонту, своей безграничностью подчеркивая мирность и безмятежность дня. Наступила тишина, та тишина, которую невозможно услышать в шуме и грохоте городов, где властвует бесконечный поток машин, бессмысленная офисная суета, назойливый блеск рекламы и бесцельный круговорот офисного планктона в городской среде обитания. Нет, вы не знаете этой тишины, когда мирное усталое солнце готовится к прыжку за горизонт, когда природа, уставшая от полуденной жары, готовится к ночи, когда еле слышимый стрекот насекомых угасает и клонит ко сну, а где-то далеко слышится ленивый рев коровы, да вечно спешащие куры непереставаемо квохчут о своем насущном. И в этот миг тело охватывает отрешенность от всего земного, даже от того, что стоит на столе.
А на столе! Боже мой! Вам надо это видеть! Самый центр его занимает здоровенная двухлитровая бутыль «Финляндии», которую только что достали из…, нет, читатель, не из холодильника, ибо холодильник - это вещь для города, для его суеты и безличности, а прямиком из колодца, где иссине-прозрачная, до хрустящей ломоты в зубах холоднющая вода передает вышеозначенной бутыли, не примитивное охлаждение до энного градуса Цельсия, а самый дух деревенского бытия. И, поднятая из раззявленного жерла колодца, бутыль покрывается нежной запотевшей изморозью, и рядом с ней, словно цыплята возле наседки, сгрудилась стайка небольших, уже потемневших от времени, пузатых граненых стаканчиков. Следом, также по кругу, стоят несколько салатниц, в которых щедрою рукой положены небрежно и крупно нарезанные огурцы и помидоры. К ним примыкают две огромных сковороды с жареным мясом – по случаю приезда гостей была зарезана свинка, - блюдо с только что испеченным в русской печке хлебом, тут и там лежат пучки лука, петрушки и укропа, еще минут десять назад даже не подозревавших, что они станут участниками пира, солонка, перечница, вилки, ложки и ножи. Ну, и разумеется, вареная картошка, еще дымящаяся, желтая, крупная, разваристая, так и манящая отведать ее. И все это благолепие природы и щедрость стола наводят на мысль о бренности города и о вечном, что лежит, оказывается, совсем рядом. И даже собака и кот, получившие свою долю от пиршества сейчас лежат неподалеку и умильно глядят на доселе невиданных гостей с определенным уважением.
Моя душа летит ввысь, рука так и тянется к стопке, когда я слышу:
-Андрэй, о…как это наговорить по-русски…
Я оборачиваюсь, и вижу, как из огнедышащего жара деревенской бани выходит Хендрик. Разумеется, Хендриком мы его называем это только здесь, поскольку за горизонтом событий просто Хендрик превращается в Хендрика ван ден Вельде, главу какой-то там корпорации – надеюсь, читатель простит мне опущенные ненужные подробности, ибо имя ее мною уже забыто, - учредителя околовсяческих благотворительных фондов, члена этаких, и кроме того, разэтаких советов, ассоциаций и прочих ассамблей. Что меня в нем радует, так то, что по молодости Хендрик взялся за изучение великого и могучего русского языка. К своим сорока пяти годам он освоил его до такой степени, что порой ему удается, по мере необходимости, строить фразы с употреблением артиклей, нам сызмальства известным, но повергающих в шок и уныние людей пришлых, гостей забугорных. Помнится, даже наш штатный дворник с уважением отозвался о лингвистических способностях заезжего купца:
-Он, туды его через коромысло, наш человек. Нужное слово завсегда скажет, так-растак, и в перемать. Завсегда понять можно.
Особенно это выручает на всяческих приемах, где мне приходится работать не просто переводчиком, а синхронным переводчиком. И хотя такая работа очень хорошо оплачивается, на здоровье она отражается далеко не самым лучшим образом, ибо главы русских компаний почему-то взяли себе за правило обязательно напаивать переводчика в стельку. После чего процесс переливания огненной воды в желудки всех участников переговоров становится необратимым и абсолютно неуправляемым. Каждый раз, возвращаясь домой с таких мероприятий, я чувствую себя разбитым, с жутко гудящей головой, но, при этом, в некоторой степени, счастливым.
Впрочем, я отвлекся. Итак, Хендрик пытался что-то мне сказать, но остановился. Его глаза стали немного круглее, и он явно был ошарашен.
-Что-то не так? осведомился я.
-Андрэй, мы больше так не мочь. Уодка каждый божинный день не есть входит в наш распорядок и рацион.
-Не входит. – согласился я. –Но это Россия, Хендрик. Тут каждый божинный день все не так как у людей порядочных. У нас, как ты знаешь, перманентный ежедневный бардак и беспорядок.
-И все же, скажи хозяюшка, что мы…
-Хорошо, - пообещал я, при этом не веря, что радушным хозяевам удастся что-то объяснить.
-Нoe goed! – послышалось из бани и вместе с этой фразой наружу вышел и ее обладатель, здоровенный детинушка, лет так тридцати с небольшим. Кроме выдающейся наружности, ее владелец имел не менее значимое имя - Кристиан де Бур, - и, подобно Хендрику, был членом, учредителем, директором и прочая, прочая, прочая, только в менее крупных масштабах. Но, судя по всему, в будущем обещал обогнать и перегнать. Вот только владение русским ему никак не давалось, что с лихвой компенсировалось его жизнерадостностью и готовностью платить за качественную работу, которую, смею надеяться, я до сих пор выполнял безукоризненно.
В связи с появлением третьего, но не последнего участника, я перешел с родного языка на английскую мову. Для удобства ради, дальнейшие диалоги, в целях удобочитаемости и понимания, я привожу в переводе с забугорных наречий на наш звонкий, порой излишне эмоциональный, но понимаемый всеми язык, с исключением некоторых, хотя и нужных, но цензурируемых артиклей, идиоматических оборотов и прочих фразеологизмов и лексем.
Надо сказать, что наш маленький, но дружный интернациональный коллектив сумел найти пару выходных дней в плотном графике встреч (одна из предполагаемых встреч была отменена в связи с отъездом ее главы в места не столь отдаленные, но не предполагающие для деловых визитов), и, желая провести нежданно свалившееся свободное время с чувством, с толком, с расстановкой, мы выехали в деревню, где живет мой товарищ по учебе в институте. деревня сия расположена в удалении от городского влияния, ехать туда пару часов, но дорога совершенно не скучна, ибо пролегает по живописным уральским местам.
А сейчас мы парились в настоящей русской баньке, с веничками, с паром, как можно париться только в сельской глубинке, до которой еще не дошло модное поветрие в виде саун, и где еще не разучились правильно топить баньку и замачивать душистые березовые веники. А потому, все участники, по выходе из парилки, были, подобно древним римлянам, задрапированы в белоснежные простыни. А прилипшие к телу березовые листья с лихвой заменяли лавровые венки.
-Хорошо-то как, - снова сказал Кристиан и с удовольствием потянулся.
-Скажи, Андрей, а что если такую баню у нас в Голландии сделать? Хороший был бы бизнес.
-Вряд ли. Ваши Европы к нашему квасу не приучены, да и березовых веников где взять? Поди, сломай одну березку, и сразу же появится галдящая орава экологов с юристами под руку. Конечно, голландская тюрьма не нашенская, но все равно, как-то не хочется.
-Это верно, - поддержал меня Хендрик. –Зато можно сюда приезжать. И париться. С веником и квасом.
Мы замолчали. Было так хорошо, что говорить не хотелось. Так прошли еще две-три минуты. Кристиан закурил и ароматный дымок лениво потянулся в небо. Мы могли бы сидеть бесконечно долго, но в этот момент из дома вышли мой друг с женой.
-О-о! Уже готовы? Ну, тогда к делу! – сказал Олег, с удовольствием потер руки и, поддерживая жену, направился к столу.
-Ну что, начнем по первой? - И его взяв бутылку он ловко и быстро освободил ее от пробки.
-Погоди, Олег, - удержал я его.
-Хендрик говорит, что он и Кристиан не будут пить водку. Оне, понимаешь, устали.
-Как устали? - Непонимающе захлопал глазами Олег.
-Они что, русскую баню не хотят ощутить во всей ее красе?
-Выходит, не хотят. – согласился я.
Олега эта мысль, похоже, повергла в легкий шок, и он, на какое-то время, даже позабыл, что в его руке покоится здоровенная бутыль с водкой. Меня эта ситуация, честно говоря, даже позабавила, и мне было интересно, как же он с ней справится. Наконец, он окончательно переварил известие и решительно сказал:
-Ты же переводчик?
-Ну.
-Гну! Вот и переведи им, только слово в слово. Лады?
-Лады.
-Вот и скажи им, что я не знаю, как там у них в Голландии…
-В Нидерландах. Голландия это…
-Да по фиг все это! В общем, не знаю как, но переведи им без потери смысла слов. Короче, я не знаю, как там у них в Голландии, но у нас в России, после бани, пельмени без водки жрут только собаки.
Помешкав секунду, я перевел нашим гостям все слово в слово, как и просил Олег. Надо было видеть их реакцию! Знаменитая сцена из бессмертного «Ревизора» нервно курит в сторонке. Но, будучи людьми, привыкшими к разным перипетиям и ударам судьбы, они достойно приняли удар. Оба, подобно суровым римлянам, бестрепетно взяли стаканы, и, хотя не без некоторого усилия над собой, протянули их Олегу, который, с тем же достоинством, наполнил их до краев. После чего все мы чокнулись, и каждый на своем языке пожелал здравия присутствующим. Все-таки, мы люди, а не какие-то, знашь-панимашь, собаки!
Незабываемые русские впечатления
Если славный стольный град Москва еще хоть как-то известен лицам иностранного подданства, ну и плюс к ней Ленинград или Киев, то славный город Свердловск звучит для них как учебник по ядерной физике или квантовой механике членам племени мумба-юмба. Однако, пресловутый угар перестройки открыл завесу таинственности и запрета над третьей столицей и в 1989 году первые ласточки, в виде граждан иных стран, начали прибывать на Урал для ознакомления с городом, который ассоциировался ранее с грозным и темным для импортного понимания словом Сибирь. И пусть Сибирь тут ни при чем, поскольку и о Сибири люди забугорного происхождения только краем уха слыхали – в виде того, что все там ходят в ватниках, а кофемолка для тамошних аборигенов вообще дело немыслимое и покрытое таинственным мраком, - но поскольку Урал вообще оказывался тайной за семью печатями, то, спускаясь с трапа самолета или подножки международного вагона, они тут же начинали боязливо оглядываться, пытаясь обнаружить, не скрываются ли где вездесущие агенты КГБ, и не кинется ли на них стая белых медведей, которые, согласно достоверным сведениям, полученных из газет, телевидения и радио, просто обязаны бродить стаями по запорошенным вечным снегом узким и затемненным улочкам. Со временем страхи проходили, на смену им появлялось робкое любопытство, которое, в свою очередь, сменялось искренним интересом. Стаи медведей канули в Лету, агенты КГБ переквалифицировались во вполне симпатичных и не таких уж страшных людей, с которыми, как оказалось, порой приятно иметь дело. Но душа… загадочная русская душа так и осталась подернутой завесой непостижимости. И повалил люд заморский хлебнуть не медведей, которых и в Америках с Европами хоть завались, а впечатлений. И причем таких, каких не сыщешь ни в каком другом уголке земного шара. И возвратившись домой они взахлеб рассказывали родственникам, друзьям и коллегам как это «колоссаль» и «отшень харрашоу, тфою мат». И если по-европейски выглядевшие супермаркеты и офисные здания с русским колоритом еще как-то находили свое объяснение в иностранной мове, то все, что касается русской души, не находило никаких слов. И как бы ни был богат и велик английский, немецкий или еще какой-нибудь язык, впечатление от русской души укладывалось лишь в восторженное «О-о!», либо в недоуменное «Э?». Наслушавшись столь многозначительных откликов, какой-нибудь наивный и простодушный американец или француз мчался в Россию за своими «О-о!» и «водка, валенки, тульский самовар».
И вот однажды, знакомый одного знакомого пригласил друга того самого друга… думаю, что нет нужды объяснять, как «загадочная русская душа» может пригласить первого встречного-поперечного погостить у него денек-другой. Наивный иностранец, назовем его для простоты Джон (точно так же, как американцы зовут нас Иванами), с радостью принял приглашение и отправился набираться новых впечатлений в загадочную Россию. Москва его особо не удивила и он, пожав слегка плечами, вылетел в стольный град Урала. Встреча прошла, как говорится, в теплой дружественной обстановке, и гости немедля отправились на обустройство. Стоит ли говорить, что стол просто ломился от яств, и было их «несметная тьма и несть им числа». Однако, будучи предупрежден заранее, что гость заморский жаждал познать, чем живут граждане простые, хозяин не мог, ну просто не мог позволить всяческих излишеств, вроде: «жалаю выпить на брудершафт с другом самого Буша», а потому строго-настрого предупредил всех, что гость человек непьющий, вроде абстинента, а значит, наливать ему по чуть-чуть, в «плепорцию», дабы и самим достоинства не уронить и не посрамить державы российской, и чтобы гость прочувствовал все до самого конца. И хотя само слово «абстинент» вызвало весьма неадекватную реакцию, ибо слово таинственное, непонятное, а значит нечто вроде ругательства, аудитория согласилась, что представителю иной державы можно простить и такое извращение. А посему к гостю отнеслись с известной долей пиетета, вполне соответствующей русской мерой гостеприимства, внимательностью, и, как не странно, с некоторой долей снисходительности и жалости.