… В своё время, Валентина параллельно с музыкальной, окончила общеобразовательную школу с золотой медалью, затем университет с красным дипломом, блестяще защитила кандидатскую и докторскую диссертации. В то время о котором идёт речь в нашем повествовании, Валентине Васильевне Титаренко, было слегка за сорок, она являлась зав. кафедрой мировой художественной культуры в Институте искусств и сама блестяще владела двумя инструментами.
Замужем не была никогда, как-то обмолвившись, что это её сознательный выбор. Я тогда посмотрела на её бесстрастное, холёное лицо, с почти безупречными чертами, и подумала, что так оно, вероятно и есть. Пожалуй, излишне упоминать, что детей у неё тоже не было.
Про неё рассказывали безумные вещи, которые не всегда укладывались в голове. Например, всех входящих, в её кабинет, она заставляла разуваться, поскольку на полу, по её словам, лежал настоящий персидский ковёр. И вообще вся мебель в кабинете была эксклюзивной, и обставлен он был в полном соответствии с её высокими требованиями и безупречным вкусом. Она никогда не ставила студентом "отлично". Из принципиальных соображений. На "пять" говорила она, этот предмет даже я не знаю. Зачёты и экзамены ей пересдавались бесчисленное количество раз.
В образовательных кругах нашей республики долго ходили байки про диссертационный совет, который был разгромлен, выставлен на всеобщее посмешище и, в конце концов, закрыт, исключительно её стараниями. Её кляузами, жалобами, докладными записками и анонимками, не оставляющими сомнения в их авторстве были завалены, как республиканские, так и общероссийские министерства образования и культуры. За время её трудовой деятельности, благодаря неустанной заботе Валентины Васильевны, в институте сменилось четыре ректора! Из них только один уволился сам. Остальные трое, в порядке живой очереди, были сняты, в связи,..с э-э, утратой доверия.
Уволить? Уволить Валентину Васильевну мечтала даже техничка, которой она с возмущением совала в нос свой белоснежный платок, громко и откровенно демонстрируя результаты проведения им по подоконнику. Этих платочков имелось у неё множество. Говоря откровенно, они с этой целью ею и приобретались. Но, увы, уволить её было практически невозможно. Работу свою она выполняла безупречно. Приходила раньше всех, уходила позже всех. Документация и вся отчётность по кафедре были идеальны. Да и специалистом Валентина Васильевна являлась первоклассным. К тому же, кто бы взял на себя такую смелость?
В магазине она могла устроить грандиозный допрос с пристрастием, с привлечением не менее пяти свидетелей и администрации из-за пачки творога, с нечётко пробитой датой изготовления. Однажды я была свидетелем, как глядя на плачущую продавщицу, она, сверкая голубыми, прозрачно-ледяными глазами, своим чётко поставленным голосом и безаппеляционным тоном произнесла:
– Вы напрасно плачете. На меня это не действует я не эмоциональна… Нужно выполнять свою работу профессионально, ясно вам? Или не заниматься ею вовсе! Идите мести улицы, хотя для этого тоже необходима определённая сноровка, которая у вас, судя по всему, напрочь отсутствует…
… Однажды после какого-то совещания, мы с ней разговорились, обсуждая тему мероприятия. Речь там шла о воспитании. Валентина Васильевна усмехнулась и рассказала, что, когда ей было четыре года, родители привезли её в село к бабушке, а на следующий день, рано утром уехали. Куда-то на заработки. Бабушка вспоминала, что она звала маму и папу шесть дней кряду и всё это время безостановочно плакала. А потом замолчала. Перестала плакать и перестала искать. Больше она не заплакала ни разу в жизни. Никогда. И никогда никого не ждала, и тем более, не искала. Через полгода родители вернулись. Маленькая Валя спокойно посмотрела на этих почти незнакомых людей и ушла к своим куклам.
– Вот и всё воспитание, а вы говорите, – улыбнулась Валентина Васильевна, -Я сама себя воспитала, понимаете? Сама себя сделала! Я ведь решила, что меня оставили, потому что я не такая хорошая (умная, послушная, красивая), как моим родителям хотелось бы. И всю жизнь доказывала, и продолжаю доказывать, но только, наверное, уже самой себе, что я самая лучшая.
Я смотрела на эту маленькую, испуганную, оставленную самыми близкими и любимыми людьми девочку, спрятанную в теле ухоженной, красивой и бесконечно уверенной в себе женщины и думала о том, что как же это страшно и как, наверное, больно жить с израненным и растерзанным сердцем уже много лет и даже не догадываться об этом. Хотя для неё, вероятно, это незнание является спасением и своеобразной, искусственной заменой счастью.
Рецепт семейного счастья
Представьте себе один портовый город в наши дни или, может, некоторое время назад. И вот живут там две семейные пары. Мужья – моряки, там и там по двое детей, словом, всё, как у людей. Жёны, напрочь опровергая некоторые стереотипы, сложившиеся в общественном сознании о сомнительном поведении жён моряков, своих законных супругов любят и хранят им верность. При этом, наши две пары ещё и дружат, так сказать, семьями. А мужья их несут службу на одном и том же судне. Когда мужчины уходят в рейс, их половинки поддерживают и помогают друг другу.
Вот как-то раз получают обе женщины телеграммы, встречай, мол, любимая, прибываю в наш родной порт, такого-то числа… Целуй детей, с нетерпением жду встречи, твой Василий. А у другой телеграммы, понятно, подпись была другая, Пётр, скажем. А что касается содержания, то, примерно, такое же. Потому мы его здесь, в целях экономии времени и места, приводить не станем. Вот женщины, со слезами радости, поспешили (они недалеко друг от друга жили) поделиться такой чудесной новостью, обнялись и стали, ясное дело, дожидаться своих ненаглядных.
Ну как дожидаться… Одна, назовём её Маша, жила себе, в общем-то, также, как и всегда. То есть припеваючи. Работала, получала второе высшее образование, два раза в неделю бегала в студию бального танца и в бассейн. На каждое воскресенье продумывала и затем воплощала вместе с детьми интересные экскурсии или походы. И обязательно встречалась с друзьями. Вполне возможно, и даже наверняка, она не всё и не всегда при такой насыщенной и активной жизни успевала по хозяйству. Но она не расстраивалась. И если не оставалось времени или сил приготовить, например, ужин, просто объявляла конкурс на самый вкусный, быстрый и полезный салат. Или, приготовленные по новейшему, только что выдуманному рецепту, сложные бутерброды… Дети её, кстати, были от таких решений в восторге.
Вторая, Ирина, вела себя совсем по-другому. Она – отличная хозяйка, заботливая мать и любящая жена. И такое Машино отношение к хозяйству и воспитанию, ей было, мягко говоря, непонятно. "То есть как это на ужин яичница по-мексикански? А-а, то есть, просто яйцо жареное вместе с помидорами???!!!" О, нет, это не для неё… У Ирины всегда первое, второе и десерт! И всегда бельё не только выстирано и выглажено, но и накрахмалено, вот как! И работает, она, между прочим, ничуть не меньше Марии. А всё остальное успевает, потому что всякой ерундой не занимается, которая не пристала вообще-то замужней женщине с двумя, на минуточку, детьми!
Вот, значит, прибывают наши бравые моряки домой. Маша встретила своего мужа, примчавшись в порт прямо из салона красоты, в кокетливом платьице, свежая и прекрасная, как майская роза. Всё о чём позаботилась, Мария перед возвращением супруга, это детей на пару дней отвезла к маме на дачу, и взяла на работе отпуск за свой счёт… Ну и о себе, разумеется, тоже не забыла… Она, между нами говоря, о себе, собственно, и не забывала. Муж Василий закружил, зацеловал свою раскрасавицу Мари и под грустные провожающие взгляды своих сослуживцев, обнял Машуню за плечи, прыгнул в такси и укатил вместе с женой. Дома был, конечно, бардак, ну что делать, вчера дети строили крепость вместе с мамой, а потом она отстреливалась от них всеми игрушками, которые только нашла… Убрать не успела… Но Вася ничего и не заметил… Он схватил Машку на руки ещё в прихожей, отшвырнул ногой, стоящий на дороге стул, и понёс свою драгоценную ношу немедленно в спальню…
Совсем другое дело – серьёзная и хозяйственная Ирина. Она, правда, не успела встретить мужа в порту, зато квартира после генеральной уборки блестела. Наготовлено было – всего не перечесть. Пётр, сойдя на берег, покрутился растерянно, сел на трамвай и поехал домой. А дома – двери настежь. Ирина домывает порог.
– Ой, Петенька, чуточку не успела, ну с приездом… – выпрямилась во весь рост потная, раскраневшаяся Ирина в несвежем халате и бигудях.
Вошёл Петя в квартиру, чистота, ну загляденье просто…
– Как чисто, – сказал он печально, – И пахнет вкусно… Даже плюнуть некуда, а очень хочется, – вздохнул, развернулся и пошёл вниз по лестнице…
В ритме Сэлинджера
Одним июньским вечером, молодая женщина в кокетливом шёлковом халатике, только что, выйдя из ванной, сушила волосы феном и сосредоточенно разглядывала свежий маникюр. На вид ей было не больше 23-24 лет, и находилась она в собственной квартире в самом центре огромного города. Женщина выключила фен и нанесла на кожу лица крем из золотистой баночки. Когда она втирала крем в кожу рук, зазвонил её мобильник, оставленный на журнальном столике. Она не спеша направилась в зал, по дороге размахивая руками, давая возможность крему получше впитаться и с удовольствием опускаясь на роскошный, персикового оттенка диван. Только после этого, эффектно закинув ногу на ногу, хотя оценить красоту и элегантность этого жеста было совершенно некому, поскольку женщина находилась в квартире одна, и, болтая в воздухе домашней туфелькой с меховым помпончиком, она ответила на звонок:
– Здравствуй, доченька! Ну, как у вас дела, что нового?
– Привет, мам! В целом, всё нормально, но из той фирмы ответа пока нет, но Макс сказал это не так быстро, там такая конкуренция.. Ой, он такой классный… Ах да, я же тебе не сказала, моё портфолио уже почти готово… О, как вспомню, сколько фотосессий я прошла… Зато оно бесподобно, мамочка, я имею в виду, моё портфолио… Если бы только видела, хотя я надеюсь, что когда-нибудь ты его, конечно же, увидишь. Да, кстати, и завтра у меня ещё одно собеседование, пока не могу точно сказать где, чтобы не сглазить, но намекну, это имеет прямое отношение к телевидению, представляешь?!
– Я так рада, за тебя, моя милая… А в чём ты идёшь на собеседование? Я думаю, нужен тот синий костюм, что мы тебе купили у нас, от Томаса Кляйна. Он так подчёркивает твои глаза и…
– Нет, мама, я иду в красном платье…
– Это в каком?
– Ну такое, помнишь, карминно-красное, я в Испании покупала…
– ....???
– Ну, мама, вспомни же! Я ещё у папы на юбилее в нём была…
– Ах это… По-моему, красное не стоит надевать на собеседование, Мила… Это слишком вызывающе, о тебе могут составить неверное представление… К тому же, красное может позволить себе женщина с безупречной кожей… И к тому же синий так идёт брюнеткам…
– Мама, моя кожа, как раз, совершенно безупречна… А в тот раз, меня просто высыпало из-за ананасов… И красный цвет, если хочешь знать, на брюнетках выглядит тоже отлично, – Мила обиженно замолчала…
– Ладно, делай, как знаешь, в конце концов, ты большая девочка… Скажи мне лучше, как дела у Алексея?
– Да никак, после того, как он снова уволился, он никуда больше не ходил…
– Как же так? Мила, вы всего два года женаты, а от этого человека столько проблем… На что он жить собирается, хотела бы я знать?
– О, мам, не начинай, прошу тебя… Он сказал, что того, что он зарабатывает, ему вполне хватает, ну плюс эта… компенсация армейская…
– Господи ты, боже! Да сколько можно об одном и том же? Ну случилась трагедия во время службы, даже не трагедия, так, несчастный случай… Ну, погибли люди, ну да, его сослуживцы, он и сам чуть не погиб, ну и что теперь? Всю жизнь ходить под этим гнётом?? Мила, объясни ему, что нужно перешагнуть, перевернуть страницу и жить дальше, или, ладно, ты не сможешь, дай ему трубку, я сама с ним поговорю…
– Мама, его нет дома, к тому же он не будет с тобой разговаривать…
– Это, интересно, почему? Со всеми я могу находить общий язык, вот спроси у папы, (слышится нечто невнятное, но вполне миролюбивое) а он что, особенный?
– Не знаю, он говорит, что невозможно разговаривать с человеком, который из всех звуков, производимых человеческими голосами, слышит только свой собственный.
– Это он про меня, про твою мать так сказал?! Это просто неслыхано! Вот папа слышит, Мила, и он тоже очень возмущён! И потом, что значит, ему хватает? Это он о тех копейках, которые зарабатывает на своей стройке? Боже! Я первый раз вижу человека 27 лет, который настолько был бы лишён честолюбия и всякой гордости! И ужас! Этот человек – мой зять! А о тебе он подумал? А о нас вообще? Что люди скажут?
– Он сказал, что ему плевать, что будет говорить княгиня Марья Алексевна…
– Что? Какая княгиня?
– Это из классики, не обращай внимания…
– Бред какой-то… Мила, он ужасно на тебя влияет! А о репутации нашей семьи, он думает, вообще??
– Он сказал, что и рад бы забыть, но, благодаря нам, это совершенно исключено. Ох, мама, я всё это ему тысячу раз говорила, но после того, как по состоянию здоровья ему в армию путь закрыт, да ещё несчастье это с его товарищами, он…, ох, мам, он так изменился… Ну это просто другой человек! А ещё говорит, что это мне помочь нельзя…
– Это ещё что за новости? В каком смысле?
– Не знаю, ну вот на днях, как раз после того случая, когда он нагрубил Якову Львовичу и бросил заявление об уходе ему в лицо… Ах, мама мне до сих пор, так за него стыдно…Так вот, я ему пытаюсь втолковать, что нужно иногда переступать через себя, идти на компромисс, иначе не устроиться, да и не выжить в наших каменных джунглях, где человек человеку – волк, а он смотрит на меня, знаешь, грустно так смотрит, и говорит:
– Нет, Милка, тебя уже не спасти, и помочь тебе тоже ничем нельзя… Где, говорит, моя весёлая девчонка со смешной чёлкой?
– Что за глупости, чего он валит с больной головы на здоровую?
– Не знаю, но мне так ужасно жалко стало его, у него глаза были, мама, знаешь, как у больной и умирающей собаки, понимаешь?… А сегодня вечером он подошёл ко мне, обнял и стоял молча, долго так, как будто прощался. А потом говорит: "Давай бросим всё и уедем…" Я смотрю на него, думаю, совсем, что ли с ума сошёл? Куда уедем, когда я со дня на день ответа из той фирмы жду, когда у меня собеседования через день… Портфолио я теперь могу брать на собеседование, это так упрощает процесс, его и по электронке можно…
– Да, да, а потом он что?
– Что? А, да ничего, мам, если стоишь, то лучше сядь:
– Поехали, говорит, в деревню, у меня там дом, от матери остался, пятистенок, участок огромный, заделаемся фермерами, я же, говорит, крестьянский сын, меня к земле тянет…
– С ума сойти! Опять за своё?! Помнишь, после вашей свадьбы, он так вместе со своей мамашей и хотел сделать? Это же надо!? Где ты, а где деревня?! А мать его, ещё всё причитала, что нельзя, мол, Лёшке в город, загнётся он здесь… А всё потому, что не пара вы с ним, теперь-то ты это видишь? И мы с папой с самого начала так и говорили тебе. И кстати, десять часов уже, где твой муж в такое время?
– Ушёл прогуляться, иначе, говорит, не усну… Ладно, мам, завтра утром собеседование, нужно раньше лечь…
В это же самое время, молодой человек, по имени Алексей, муж Милы, комиссованный из армии в двадцать шесть лет по состоянию здоровья, после осколочного ранения в голову, стоял на крыше 12-этажного здания и курил. Прикрыв глаза, он внутренним зрением тут же увидел смеющееся лицо Димки Игнатьева, в руках которого разорвалась боевая граната, обязанная быть учебной… Его тогда шарахнуло по голове и отбросило взрывной волной. Он упал и потерял сознание. Димка, Антоха и Серый упали тоже. Только в отличие от него, не поднялись уже больше никогда. Молодой человек отбросил в сторону погасший окурок и подошёл к самому краю. Он несколько секунд смотрел на расстилающийся перед ним прекрасный и сияющий огнями город, вдохнул полной грудью и шагнул вниз.