Что же касается организационной стороны дела, то старый генерал, затеявший все это с узкой группой единомышленников, не сомневался, что рано или поздно контрразведка выйдет на заговорщиков и пытался повернуть дело таким образом, чтобы предъявить им в результате власти могли как можно меньше. В идеале он вообще хотел бы предать этому начинанию легальную форму какого-нибудь общественно-исторического движения, но существовавший киевский режим все же был недостаточно толерантен, чтобы такое прошло. Так что приходилось придерживаться определенного уровня конспирации и закрытости, но при этом цели умышленно были максимально размыты.
Работу по ликвидации заговора это затруднило, но не остановило. Отказаться от такого подарка судьбы вартовые не могли по определению. Раскрыть заговор - дело более, чем почетное и доходное. Так что где-то сгустили краски, где-то напустили туману, слегка пуганули Верховного намеком на возможный переворот. Поскольку сначала процесс планировался как публичный, то для придания ему красочности непосредственно накануне арестов подвели кое к кому из заговорщиков поглупее своих секретных сотрудников, которые попытались перевести разговоры заговорщиков в более радикальные действия. Где-то поехали за город и постреляли по бутылочкам, кому-то "достали" схему охраны резиденции Верховного и списки верного ему генералитета, то есть насытили будущее "дело", как потом изящно высказался прокурор, "весомыми доказательствами серьезности намерений заговорщиков". Вопросом о том, зачем заговорщикам схема охраны резиденции, если у них не было и не планировалось создавать ни одну боевую группу для ее захвата, прокуратура оставила за скобками как не нужный.
И вот, в один прекрасный день в Киеве в верхах вдруг начались аресты. Верховный гетман и до этого кротостью не отличался и с неугодными или проштрафившимися во власти расправлялся без промедления, но тогда, как правило, было хотя бы ясно, что происходит. Сейчас же все было странно. Официальные коммюнике только еще больше запутывали дело, поскольку в них шла речь о какой-то антинародной группировке. Антинародная - это что? Направленная против народа? Маньяки-убийцы, что ли? Но на одном из первых мест в списке заговорщиков стоял гетман закордонных справ, и он был далеко не единственным членом правительства из числа заговорщиков. А дальше по списку: генералы, чиновники, бизнесмены, писатели. Даже композитор затесался! Верховный в своем очередном выступлении тоже коснулся этой истории и по своему обыкновению только еще больше все запутал.
"- Помните, что случилось 18 марта? - эмоционально вопрошал он слушателей, - Нет? А зря! Коммуна в Париже случилась! И, кабы их сразу там не прижали, расползлись бы по всей Франции! А там и по всей Европе! Мы-то помним, как это бывает!" - и далее в том же духе.
Публика после этого не знала, что и думать. Лица из известного списка заговорщиков не то, что не тянули на последователей Парижской коммуны, но были, скорее, радикально противоположны коммунарам по своим политическим воззрениям. Предположение, что они всю свою предшествующую жизнь глубоко маскировались, тянуло, скорее, на медицинский диагноз.
А распалившийся Верховный, к сожалению, на этом не остановился. Его глубоко народное заявление - "Они нас всех хотели на ... посадить!" - вызвало у наиболее ярых любителей конспирологических теорий предположение, что речь шла вообще о группе с нетрадиционной ориентацией, которая намеревалась распространять свои ... гм... увлечения с использованием служебного положения. Поползли слухи. Кто-то что-то видел, кто-то знал точно, а кто-то уже даже стал жертвой заговорщиков. Последних обследовали и точно пришли к заключению, что им требуется лечение. Правда, головы.
Суд при таких обстоятельствах, естественно, был закрытым и скорым - если вообще был, приговоры разнообразием не отличались: пожизненное заключение в крепости. Что это значило, мало кто понял, поскольку УК такой меры вообще не предусматривал, но шансов выйти на свободу у приговоренных явно не было.
Так что дело было явно темным и оно, наверное, еще долго бы вызывало пересуды, если бы через год после него не вылетел в отставку уже сам Верховный гетман. От него на этот раз решили избавиться уже свои. То есть сформировался широкий консенсус в среде политиков, высших администраторов и бизнес-верхушки о том, что пора бы уже стране обновить свое лицо и выбрать в лидеры более вменяемого и приличного деятеля. Все же наступали уже 50-е годы, середина века, а у нас тут все какой-то лапотник рулит. Перед Европой стыдно. Вообще, в мире явно назревали большие перемены, и он становился сложнее. Война на Тихом океане закончилась победой американцев. Япония была вынуждена признать свое поражение и даже уйти из Китая. В САСШ после этого немедленно начался очередной экономический кризис - слишком много военных программ было свернуто, слишком много рабочих рук освободилось и в армии, и в промышленности. В Европе процветали германские государства, причем, когда французы пригрозили применить военную силу для прекращения их экономической экспансии, в ответ они услышали обещание в случае агрессии немедленно пойти на объединение всего немецкого народа. Французы задумались, а вот их союзники-соперники англичане немедленно отказались от поддержки Парижа. Так что игры пошли серьезные.
Смена Верховного гетмана прошла безболезненно. А через некоторое время многие из его действий уже стали объектом критики, его обвиняли в авантюризме, понемногу стали выпускать тех, кто в разные годы пал жертвой его политики. А тем из числа репрессированных, кто избежал заключения, возвращали если и не прежние должности, то звания и социальный статус. Реабилитация коснулась и осужденных по делу "Восемнадцатого марта". Вдаваться в детали никто не стал - просто в один прекрасный день военная прокуратура обратилась в Верховный суд с предложением отменить приговор. Он и отменил.
Померанцев вернулся в Киев поздней осенью.
Первые дни после возвращения он не выходил из дома. Жена как будто боялась, что если он куда-то уйдет без нее, то его снова арестуют, и она опять окажется в череде бесконечных посещений тюрьмы, а потом и колонии с передачами, короткими свиданиями, разговоров с адвокатами, ожиданий ответов на свои жалобы и обращения. Да и ему самому казалось, что только здесь, за закрытыми дверями своей квартиры он находится в безопасности. Раз за разом они вместе радовались тому, что в бытность министром он отказался переезжать в официальную резиденцию гетманства, а остался в старой квартире своих родителей в тихом переулке вдали от шумных центральных улиц. На примере семей других арестованных заговорщиков было слишком хорошо известно, как рьяно и беспардонно вартовые освобождали казенные квартиры от вчерашних членов правительства. А в их случае хотя бы этого удалось избежать. Хотя всего остального семья хлебнула по полной.
Сейчас жена заклинала Померанцева ни на каких условиях не возвращаться во власть, как это сделали уже некоторые из освобожденных.
- Проживем как-нибудь! - раз за разом повторяла она.
Померанцев с ней не спорил, но не думать о будущем он не мог. За время его заключения все запасы семьи были подъедены, а надо было как-то жить дальше, учить детей. Давали о себе знать возрастные болячки, да и жене явно не помешал бы месяц-другой на хорошем курорте.
Не возражая жене в принципе, он попытался модифицировать ее идею.
- Может быть, попробуем уехать из Киева? - как бы размышляя вслух, аккуратно пробрасывал он, - в провинции, по крайней мере, не буду натыкаться каждый день на тех, кто нас сажал. Да и люди там попроще. Попробую тряхнуть стариной - пойду преподавать в какой-нибудь университет. Не зря же защищал диссертацию по философии в свое время. А может быть, что-то получше кто-нибудь предложит!
Померанцев при этом явно лукавил. Пару раз он все же встречался с теми, кто сейчас правил бал в канцелярии Верховного гетмана. Трудно понять, чем они руководствовались, но практически каждому из вернувшихся делалось какое-то предложение. Должности не центральные и не очень заметные, но, по крайней мере, с неплохим содержанием. Другое дело, что таких мест-синекур в Киеве уже явно не хватало, и один из бывших гетманов уже получил предложение губернаторского кресла в провинции.
Жена за идею отъезда ухватилась обеими руками. Интуитивно она понимала, что им обоим надо перевернуть прошлую страницу и попробовать начать новый этап в своей жизни.
Так что предложение отправиться губернатором в Казань Померанцев воспринял с удовольствием. Место было вакантно, так что сборы не затянулись, и еще до Нового года новый губернатор Казани приступил к своим обязанностям.
Глава седьмая
Губернаторы, как говорится, приходят и уходят, а жизнь в городе идет своей чередой. По давней традиции вскоре после Рождества в городе должен был состояться большой бал от имени губернатора. В этот раз фактически он становился первым выходом новой губернаторской четы в местный свет. Не стоит даже и упоминать, что интриги вокруг приглашений на бал развернулись нешуточные. Все гости как бы подразделялись на два состава: постоянный и переменный. Ясное дело, что мэр, ректор университета, полицмейстер, начальник гарнизона и масса других должностных лиц присутствовать на балу были просто обязаны. И их жены, соответственно, тоже. И так каждый бал. А вот дальше... Кто будет распределять квоту на пять профессоров университета, как выбрать наиболее достойных представителей делового мира, да и все почетные граждане Казани тоже не могли рассчитывать на приглашения - их было слишком много. По опыту устроители обычно давали часть приглашений офицерам гарнизона - они были незаменимыми кавалерами в танцах, а наиболее именитые горожане стремились раздобыть приглашение не только для супруг, но и для взрослых дочерей на выданье... И надо было идти им навстречу. А как иначе украсить праздник? Как городскую легенду рассказывали историю об одном чудаке, который попробовал предложить своей супруге уступить приглашение дочери. Версии о том, что с ним случилось после этого, очень разнились.
Германов и Ольга от всей этой суеты были далеки. Бал их интересовал мало, хотя за годы жизни в Казани они посещали подобные мероприятия уже дважды. И оба раза не обошлись без курьезов.
Первый раз их "бальная" очередь по квоте профессуры университета наступила через три года после приезда. Германов, четко следуя надписи в нижнем углу приглашения: "белый галстук с наградами", нацепил на фрак все свои ордена, в том числе и "Звезду Мадрида", чем немедленно привлек к себе пристальное внимание жандармского полковника, возглавлявшего местное управление.
Дело в том, что к этому моменту война в Испании кончилась победой республиканцев, но не повлекла за собой те последствия, на которые надеялись многие в Киеве. Поддержавшие республику французы хотя и вывели большую часть своих войск, но сохранили за Пиренеями пару военных баз, включая и военно-морскую на средиземноморском побережье. Испанцам это не так чтобы очень нравилось, но, во-первых, они слишком многим были обязаны Парижу, и, во-вторых, лучшей гарантии против новой итальянской интервенции, чем присутствие французских войск, было даже трудно придумать. И надо отдать должное французам - персонал баз они держали действительно в ежовых рукавицах. Провинившихся наказывали жестко и тем самым максимально предотвращали возможность негативной реакции местного населения.
В большой европейской политике эти базы были сущей мелочью, но именно эта мелочь и обрушила амбициозные планы киевского Генштаба. Дело в том, что обширная помощь со стороны НКР испанской республике имела в своей основе не только меркантильные соображения. Оружие продавать в мире можно было много кому, хотя надо отметить, что испанцы хотя бы платили исправно.
Основная идея состояла в том, чтобы получить после победы Республики военно-морскую базу где-нибудь недалеко от Барселоны и разместить там силы подводного флота. Как ни странно, этот стратегический изыск был направлен против находящейся в другом конце Средиземного моря Турции, с которой, как считали в Киеве, рано или поздно, но разбираться придется. "Испанские подлодки", по замыслу киевских стратегов, должны были нарушить турецкие морские коммуникации в Восточном Средиземноморье, которым никаким иным образом НКР повредить не могла. Свой интерес в этой истории имела и Балтийская Федерация, которая по предварительной договоренности должна была построить и продать НКР эти корабли.
Конечно, намного эффективнее было бы разместить такую базу где-нибудь на греческих островах, но мало кто сомневался, что в случае конфликта турки очень быстро не оставят от нее камня на камне. Да еще и используют ее как предлог для войны против греков. Все же Испания - не Греция, связываться с ней, находясь в состоянии войны с НКР, туркам было бы затруднительно.
Французы, вольготно разместившиеся на далеком испанском берегу со своей базой, сразу же поставили крест на этих планах, а дальше, как это обычно и бывает, всеобщий энтузиазм сменился разочарованием, поиском виновных, втянувших НКР в эту "испанскую авантюру". Вчерашние герои предпочли забыть о своих подвигах. Пресса, еще вчера восхищавшаяся мужеством испанских борцов за свободу и их друзей-интернационалистов, вообще перестала вспоминать о них. Одним словом, кавалеры испанских наград в армии НКР спрятали их подальше и предпочитали вообще не вспоминать испанские факты своих биографий.
И на этом историческом фоне на торжественном балу в Казани появляется профессор со "Звездой Мадрида"! Жандармский полковник испепелил взглядом своего зама-ротмистра, как бы требуя немедленного ответа на вопрос: "Это кто такой и откуда он здесь взялся?" Мало того, что орден испанский, из числа очень редких и почетных, так он еще и в форме пятиконечной звезды, которая у всех людей старшего поколения твердо ассоциируется с революцией! А объяснялось все довольно просто - наиболее удачным эскизом для ордена испанцы в свое время сочли работу художника-эмигранта из России с глубокими большевистскими корнями.