Я сбавил скорость и увидел в свете фар невысокого лысого мужчину в камуфляжной куртке с сизым воротником.
Ура. Хотя бы не мертвец.
Впервые за все это время я улыбнулся собственной дурацкой шутке, сбавил скорость и затормозил.
Мужчина в куртке тоже заулыбался и ускоренным шагом двинулся к машине. Его улыбка мне не очень понравилась.
Я разблокировал дверцу.
Мужчина резко распахнул ее, просунул голову в салон и наставил мне в лицо обрез двустволки.
– Гони в Светлое, дед. Быстро.
Человек криво улыбался, обнажив зуб с золотой коронкой, его лицо было одутловатым и с недельной щетиной. Обрез смотрел черным дулом прямо в мои глаза.
Говнище.
Странно, но я даже не чувствовал страха, а слова пришли на язык сами собой.
– Я не дед, – сказал я. – Мне пятьдесят два.
– А выглядишь как дед, – продолжил мужчина с обрезом, не переставая криво улыбаться. – Давай, гони в Светлое.
Он говорил с ярким южнорусским «гэканьем» – я раньше думал, что так говорят только на Украине, но оказалось, что звук «г» так произносят почти по всей южной России, вплоть до Калужской и Брянской областей.
Он забрался на сиденье и захлопнул дверцу, не отводя ствол. Теперь он упирался мне в бок.
Лучше делать то, что говорит этот человек с обрезом. Ни разу в жизни на меня не наставляли оружие. Непонятно, что обычно делают в таких ситуациях. Наверное, то, что скажут. Логично.
– Хорошо, – я развел руками. – Но я даже не знаю, где это твое Светлое.
– Ты нездешний, что ли, а? – с подозрением спросил мужчина.
Я покачал головой.
– Да не заливай, – мужчина вдруг оживился, его глаза нездорово заблестели. – А выглядишь как здешний. Что заливаешь тут? Машина у тебя… Вот уж не думал, да. Повезло мне с тобой. Так откуда ты, а? Из «Прорыва»? Из ментов? Нет, если б из ментов, я бы тебя запомнил, значит, из «Прорыва»?
Он говорил быстро и оживленно, будто очень давно ни с кем не общался и теперь наконец прорвало. Голос его звучал неприятно. Нужно было вести себя максимально осторожно: незнакомец явно на взводе. Обрез, видимо, тоже.
– Тем не менее я не отсюда, – терпеливо повторил я.
– А откуда? И как сюда попал? Сюда же хрен попадешь, ты чо, ты чо, а? – он придвинулся поближе. – Ты чо врешь мне, а? А машина откуда? Тут «Жигулей» вообще не бывало, все тачки по пальцам можно пересчитать. Погодь, да у тебя рукав в крови… Что, мочканул кого? Мочканул уже? Нуты, дед, даешь, а…
Я покосился на рукав пиджака: он действительно испачкался в крови.
– Слушай, – сказал я. – Убери свой обрез, он заставляет меня нервничать, а когда я нервничаю, я плохо веду машину. Ты мог бы просто по-человечески попросить подбросить тебя до своего Светлого. Может, и мочканул. Какое твое дело?
Опять странно. Я никогда не переходил с незнакомцами на «ты», даже если те вели себя по-хамски. Мужчина в камуфляжной куртке хрипло гыгыкнул, но обрез не убрал. Он выглядел и разговаривал как типичный зэк. Я видел таких, когда в восемьдесят седьмом писал серию заметок об исправительно-трудовой колонии в Саратовской области.
– Короче, – сказал он. – Если не знаешь, где Светлое, я покажу. Это прямо пятнадцать километров, потом на дорожку свернуть… Мне надо там поговорить с одним человечком, ага, прямо очень вот надо… Ствол не уберу. Раз ты кого-то уже мочканул, то и меня можешь мочкануть, а? Можешь? Можешь, вижу, что можешь…
– Ладно, давай поедем в твое Светлое. Только скажи мне…
Я на секунду замолчал, пытаясь сформулировать вопрос так, чтобы он не казался слишком идиотским.
– Мы вообще где?
Не получилось.
– Ты как тут оказался, дед? – незнакомец быстро огляделся вокруг и снова недоверчиво уставился на меня. – По тебе же видно, что здешний, ну очень похож, да…
– Если бы я сам знал, – я вздохнул. – Послушай, я не дед. Я писатель. Андрей Васильевич Тихонов. Читал?
Незнакомец покачал головой.
Черт с ним.
Я надавил на газ, осторожно тронулся с места и продолжил заговаривать зубы.
– Я написал книжку о боях за поселок Недельное во время Великой Отечественной, он был тут до появления Покрова-17, этот поселок, потом черт знает, что с ним стало, но суть не в этом. «На Калужский большак», так называется книжка. А сейчас я пишу статью для газеты про Покров-17. Я хотел добраться до этих мест, расспросить местных…
– Ты в Покрове-17, – сказал незнакомец. – Как пропуск раздобыл, а?
– Я не раздобыл пропуск, – ответил я. – Не знаю, как сюда попал. Просто пришел в сознание тут, на обочине.
– Заливаешь мне тут… Раз пропуск раздобыл, значит, знаешь, как отсюда выбраться. А я как раз и хочу отсюда выбраться. А ты? Ты хочешь отсюда выбраться?
– Не знаю, – сказал я.
– Дурак, дед. Отсюда все хотят выбраться. Только никто не может. Ты, это… – он, кажется, немного расслабился. – Ты говоришь, книжку про войну написал. Воевал?
– Нет, – мне стало забавно, и я улыбнулся, глядя перед собой на трассу. – Как я мог воевать, мне же пятьдесят два года, я в сорок первом только родился.
– А выглядишь, как будто воевал.
Как же он надоел.
Я не умел общаться с такими людьми. Вернее было бы сказать – не любил.
Когда мы проехали еще десять километров по трассе, впереди на горизонте показался алый край солнца, лучи рассвета вспыхнули бликом на лобовом стекле. Я поморщился, но от солнца стало легче и спокойнее.
Незнакомец по-прежнему не убирал обрез. Он выглядел уставшим, но напряженным. Судя по красным глазам, он не спал всю ночь.
– Раз уж так, – сказал я. – Скажи хотя бы, как тебя зовут и откуда ты вообще.
– Допустим, Леша, – ответил незнакомец. – Обычно меня звали Блестящий. Из-за лысины, ага.
– Что-то подсказывает, что ты каким-то образом связан с не очень законными делами. Даже не знаю что. Кличка? Внешний вид? Твой обрез?
Блестящий ухмыльнулся и не стал отвечать.
Мой козырь сейчас – разговорить человека с обрезом, попробовать если не расположить его к себе, то хотя бы вывести на нейтральное отношение. Успокоить, в конце концов.
– Ты лучше расскажи мне про это место. Что здесь вообще? Тут разве не один городок?
– Городок… – протянул Блестящий. – Зона-то большая. Тут три деревеньки, Светлое, Железное и Колодец. Есть железнодорожная станция, но туда лучше не соваться. Ну и в самом центре… Небольшой городок, да, это и есть Покров-17. Там институт какой-то, где ученые работают, менты и солдаты туда-сюда мотаются, там почти все дома пустые, ну, знаешь, панельки пятиэтажные. А ты что, на экскурсию приехал? Какого хрена я тебе тут все рассказываю?
– А от тебя убудет? – я не переставал удивляться своей наглости.
Блестящий снова хрипло хохотнул.
– Да и правда, хрена ты турист такой, не могу… Ну про Черный Покров и объект хоть знаешь?
– Что?
Блестящий снова хищно заулыбался, сверкнул золотым зубом, прищурился.
– Да ты гонишь, дед… Как сирены выли, не помнишь?
– Нет. Что это вообще?
– Значит, увидишь еще. Ну, как увидишь… – он усмехнулся. Казалось, Блестящий стал относиться ко мне чуть теплее. Значит, сработало. Я ненавидел конфликтовать с людьми. Всегда лучше втереться в доверие, расположить, уболтать. Даже если на тебя наставили обрез.
– А чем вы тут тогда занимаетесь? – спросил я.
– Челноки мы, дед. В Химки ездим. Деревянными членами торгуем.
– Что?
Блестящий расхохотался, брызнул слюной, кашлянул.
– Да шучу, боже ж ты мой. Выживаем. Как можем. Я вот с обрезом выживаю. Лучше, чем без обреза.
– Слушай, убери его уже, я нервничаю, – сказал я.
– Хер тебе. Вот там видишь поворот? Нам туда.
Что ж, не сработало.
Когда машина подъезжала к повороту, Блестящий покосился взглядом на открытый бардачок.
– О, что за музыка у тебя? Русское поле… чего? Экспериментов? Народные песни что ли слушаешь? «На-На» не слышал. Поставь что-нибудь, нам еще минут десять ехать.
Народные песни. Ага.
Я вдавил кнопку проигрывателя. Раздался хриплый, протяжный голос вперемешку с потрескиваниями и шипением:
– Вырубай, башка щас лопнет, – сказал Блестящий. – Что ты только слушаешь… Батя у меня таким голосом орал, когда пьяный был.
Я выключил проигрыватель. Ну конечно, подумал я, ничего удивительного.
О «Гражданской обороне» я узнал в 92-м году, когда пришел на встречу со студентами факультета журналистики МГУ. Один наглый долговязый парень вместо того, чтобы поддержать разговор о книгах или о журналистике, спросил, слушаю ли я современный российский рок. Я тогда засмеялся. Я вообще редко слушал музыку.
А долговязый не унимался и продолжал говорить: послушайте, мол, «Гражданскую оборону», я уверен, что вам должно понравиться. Я потом совершенно позабыл об этом, а потом, гуляя по Арбату, наткнулся на надпись черным фломастером на стене: «Гражданская оборона», где буквы «а» были стилизованы под символ анархии. Вспомнил, спустя пару дней ради любопытства раздобыл у знакомых самопальную кассету с криво напечатанным черно-белым вкладышем, поставил дома в магнитофон – и ошалел.
– Время сейчас такое говно, – продолжал Блестящий. – Вроде и посвободнее, караулы ослабили, на армию совсем болт положили, а грузовики с продуктами ходят реже, и жратвы стало меньше, черт его знает, дед, что будет… Нас тут все забыли нахер. Горбачев забыл, а Ельцин с Гайдаром своим и Чубайсом и подавно забыли. Ты писатель, да, так пиши, пиши! Про всё напиши! Как нас тут забыли, как мы тут живем как звери, как боимся… Ты же не знаешь, да, точно, ты же не знаешь! Ха!
Он наклонился – из его рта воняло – и понизил голос до хриплого шепота:
– Тут жесть происходит, понимаешь? Тут страшно. Тут Черный Покров. Тут мертвые святые ходят тенями. И твари эти, и люди как чудовища, и чудовища как люди…
Пока Блестящий говорил это, лицо его выглядело совсем иначе, будто у испуганного ребенка.
– Что за… О чем ты? – ошарашенно спросил я.
– Весело тебе тут будет, дедуль, – Блестящий снова криво улыбнулся и замолчал.
Мы свернули с трассы и выехали с асфальта на грунтовую дорогу, проходящую через сосновый лес. Машину затрясло сильнее. Вскоре за очередным поворотом кончился лес, и за ржавой перекошенной табличкой с надписью «Светлое» показалась деревня.
Мы проехали несколько покосившихся домиков с крышами из дырявого рубероида, с длинными покосившимися заборами и разросшимися палисадниками, со штабелями гнилых досок, накрытых брезентом. Людей на улице не было.
– Уже почти, – сказал Блестящий. – Вот у этого дома останови.
Я подвел машину к дому, на который он указал.
– Выходи, – скомандовал Блестящий.
Пришлось открыть дверь и выйти из машины.
– Отдай ключи, – сказал Блестящий.
– Зачем?
– Чтобы ты не сбежал. Думаешь, я тут найду хоть еще одного придурка с машиной? Гони давай, таксист.
Я отдал Блестящему ключи, тот сунул их в карман, захлопнул дверцу, хитро посмотрел на меня, ухмыльнулся, снова ткнул мне в лицо обрезом.
– Жди, я недолго. Поговорю с человечком и вернусь.
Я кивнул.
Блестящий пошел к дому в выцветших досках цвета гнилого персика. Медленно, осторожно, сначала заглянул в одно окно с почерневшим наличником, потом в другое. Потом встал у калитки, просунул руку, вытащил крючок с другой стороны. Прошел во двор, поднялся на крыльцо, неуверенно дернул дверь – она оказалась открыта. Потянул дверь на себя и боком протиснулся внутрь.
Я вспомнил, что оставил сигареты в машине. Протиснул руку в открытое окно, нашарил в бардачке пачку, вытащил, зажал в зубах сигарету, закурил.
В доме грохнул выстрел.
Я вздрогнул.
Раздался еще один выстрел. Вдалеке залаяли собаки.
Я крепко сжал пальцами сигарету и затянулся, не отводя взгляд от крыльца.
Дверь резко распахнулась, но на крыльцо вышел не Блестящий.
Это был высокий небритый мужик в растянутой белой майке и синих тренировочных штанах. В руке он держал пистолет Макарова.
Он вскинул пистолет и навел на меня ствол.
– Так, ты, урод! Ты еще кто? – резко и нервно крикнул он, не сходя с крыльца.
Я не понимал, что отвечать, но на всякий случай бросил сигарету и поднял руки.
– Я, ну… Я писатель. У меня нет оружия, не надо стрелять.
– Писатель? Ты что тут забыл? Это его машина? – человек с пистолетом кивнул в сторону дверного проема.
Он выглядел так, будто его разбудили с тяжелого похмелья. Опухшее красное лицо, всклокоченные волосы, явно не знавшие мытья как минимум несколько недель, нервные, дерганые движения, сиплый голос.
– Это моя машина, – сказал я. – У него в кармане мои ключи. Мне бы их забрать, и я бы просто уехал отсюда. Я вообще не знаю, кто он.
– Почему вы вместе? – вскрикнул человек, медленно сходя с крыльца и не отводя пистолет.
– Мы не то чтобы вместе… Он тоже угрожал мне оружием и заставил приехать сюда.
– Ты мне не заливай, урод, – незнакомец медленно приближался, продолжая держать меня на мушке. – Ты откуда вообще? Из «Прорыва»? Из ментов?
– Я не отсюда.
– А похож на местного. Ладно. Был бы из ментов, я б тебя помнил.
Кажется, где-то я уже слышал это.
Подойдя ближе, незнакомец внимательно осмотрел меня с ног до головы, потом осмотрел машину, потом снова меня.
Потом опустил пистолет.
– Ладно, – повторил он. – Мне срать, кто ты такой и откуда. Помоги закопать этого.
С этими словами он опять кивнул в сторону дома.
– А меня не застрелишь? – спросил я.
– Не будешь выпендриваться – не застрелю. Пойдем.
Мы поднялись по крыльцу и прошли через сени в избу, слабо освещенную керосиновой лампой. Под ногами скрипели доски.
Классическая деревенская картина – замазанная глиной стена печки, гобелен с оленями на стене, иконы в углу, кровать на пружинах с драным матрасом. Из кухни воняло чем-то пережаренным.
И этот спертый запах затхлой одежды, пыли и старых обоев.
Блестящий лежал на полу посреди комнаты, нелепо раскинув руки, с открытыми остекленевшими глазами. Полы его камуфляжной куртки разметало в стороны, по футболке на животе растекалось черное пятно, еще одно, чуть поменьше – на груди.
Второй мертвец за час.
– Разбудил меня, пидор, – сказал незнакомец. – Водки выпьешь?
Кажется, без водки тут никак. Я кивнул, не переставая смотреть на труп Блестящего. Снова стало отвратительно, как тогда, с мертвецом в машине.
– Щас все организуем, папаш, водочка что надо… – сказал незнакомец, спокойно перешагнув через труп.
От него несло нечищеными зубами и перегаром.
– Вы с ним, кажется, не поладили.
– О да-а-а, – протянул он. – Этот дохлый мужик много говна натворил на своем веку. Вредный мужик. Хорошо, что дохлый.
Он подошел к буфету, вытащил бутылку водки, разлил по стаканам.
– Держи, – он протянул стакан прямо через тело Блестящего.
Я залпом выпил, поморщился, крякнул. Водка обожгла нутро.
Незнакомец тоже выпил, поставил стакан.
– Тебя как зовут-то? – спросил он.
– Андрей. Я писатель и журналист. Я тут, чтобы собрать…
– Да насрать всем, для чего ты тут. Сейчас ты тут, чтобы помочь мне избавиться от этого, – он опять кивнул на труп. – Закопаем и дело с концом. Меня Корень зовут, рад, как говорится, знакомству. А это еще…
Корень посмотрел в сторону раскрытого окна; я взглянул туда же.
На подоконнике, свесив короткие пухлые ножки, сидел маленький толстый человечек, ростом меньше метра, совершенно голый, лысый, круглопузый, с непропорционально большим приплюснутым носом и маленькими глазками, заплывшими жиром. Его лицо выглядело до невозможного уродливым.
А потом я увидел, что его ступни больше похожи на мягкие розовые копытца.
Человечек приоткрыл слюнявый рот и с удивлением разглядывал труп Блестящего.