По рассказам, раньше на праздниках лета (ысыахах) такие хороводы танцевали на огромных полянах целыми сутками, не различая дня и ночи, и каждый хоровод плясал по несколько часов. Смысл действа прозрачен: круг, движущийся по ходу солнца и славящий его, -- это магический обряд призывания удачи и богатства, прерывать его нельзя и каждый находящийся на празднике должен плясать хотя бы в одном хороводе.
На сам ысыах в Батагае экспедиция, к великому сожалению местных жителей, остаться не могла: праздник был намечен на десятое июля, отряд в это время должен быть уже в Намском наслеге. На батагайский ысыах приезжали и немногочисленные жители Эсэ-Хайя, и даже верхоянцы. Маша искренне огорчалась, что не увидит именно этого праздника, и спешила заснять и записать на диктофон хотя бы один только осуохай... Егору Петрову Петя твёрдо пообещал, что пришлёт кассету с видеозаписью танца, на что запевала, словно сто лет был знаком с отрядом, спросил:
- А сам-то приедешь? А когда?
Умом было понятно, что вероятность снова попасть в эти места приближается к нулю, но Петя не стал этого говорить. Во-первых, долгая экспедиционная жизнь приучила не зарекаться, во-вторых, организовать ещё одну поездку сюда было бы, в самом деле, полезно. Сейчас у отряда слишком мало времени на полноценную работу, а вот если приехать зимой, когда жители не так заняты...
На следующий лень после осуохая отряд выехал в Эсэ-Хайя. Ехали туда только ради Епросиньи Кузьмовны Николаевой -- больше исполнителей в посёлке не было. Да и вообще людей там было немного -- меньше трёхсот человек. Петя остался приводить в порядок свежие записи -- в Батагае не было времени хотя бы нормально записать в дневник, когда кого записывали; Вася остался помогать ему -- Епросинья хорошо говорила по-русски, переводчик там был не нужен, а Пете, наоборот, нужно было просматривать записи и разбирать каждую реплику.
Леся, Маша и Санжи оказались у Епросиньи Николаевой втроём. Соседи говорили, что она, несмотря на возраст, помнит много рассказов "про чудное" и с удовольствием ими поделится. В том, что семидесятилетняя доярка прекрасно всё помнит, сомневаться не приходилось -- женщина она была бодрая, подвижная, хотя без суетливости. Подтвердила, что слышала много историй про мохнатых чучуна (что-то вроде снежных людей), про шаманов, которые воевали друг с другом с помощью своих духов, про людей, которые родились от женщины и медведя, про тех, кто умер оттого, что не оказал шаману должного почтения... Но на просьбу рассказать что-нибудь Епросинья (все здешние жители предпочитали, чтобы их называли без отчества) твёрдо упёрлась:
- Да ну, время тратить... не поверите ведь всё равно.
- Почему? -- искренне удивилась Леся.
- А потому. Вот ты крещёная?
- Нет.
- В бога веришь?
- Не верю.
- Вот видишь! В бога если не веришь -- как поверишь в истории? Про бога даже книжки написаны, а про шаманов только люди рассказывают...
Маша несколько растерялась от такой трактовки веры в бога -- она бывала в нескольких экспедициях, разговаривала с разными людьми, в том числе с очень набожными, но такого странного отказа не слышала ни разу. Санжи, кажется, тоже не мог сообразить, что делать; только Леся, похоже, не собиралась сдаваться. Не выключая диктофона, она уселась напротив Епросиньи:
- Я людям верю. Не бывает, чтобы несколько поколений рассказывали враньё.
- Ну вот ты скажи, -- упорствовала Епросинья, -- ты видела, чтобы люди летали?
- Нет, не видела.
- А чтобы люди в птиц превращались?
- Тоже не видела, -- пожала плечами Леся. За её спиной Санжи что-то пробурчал про оборотня Надю, которая в полночь превращается в бревно, но Епросинья, к счастью, его не услышала.
- Во-от, так чего тебе рассказывать?..
- Мало ли чего я не видела, -- спокойно ответила Леся. -- Раз не видел -- значит, не бывает? Мне бабка такое рассказывала -- я радовалась, что сама не видела, от такого поседеть можно раньше времени... А бабке врать было не резон -- говорила как есть.
- А что говорила-то? -- не утерпела Епросинья.
Леся поняла, что зацепила любопытную женщину, и если интерес её не пропадет, то она всё же поделится какими-нибудь из своих историй...
- Бабка у меня была родом с Урала, -- словно бы нехотя сказала она, -- у неё вся родня из горных рабочих. Там, на шахте, где бабкин дядька работал, был такой случай. Прислали к ним нового инженера, по фамилии Масленников, с приказом заложить новую выработку. Он мастеров собрал, послушал, что они говорят, пальцем ткнул на карту, где надо шахту пробивать. Тут к нему подходит мужичок -- обтрёпанный весь, в шапке набекрень, сапоги рваные, и говорит: господин инженер, тут рыть никак нельзя, рухнет. Инженер отмахнулся, велел начинать работы. А мастера боятся: кто такой этот мужичок, неизвестно, его тут никто раньше не видел, может, нечисть. Инженер давай на них орать: работать не хотите, ленивые скоты, шкуру спущу, у меня приказ от государя-императора, а вы тут нечисти боитесь! Короче, заложили эту... как она называется-то... шурф, что ли... не помню. В общем, начали рыть. Тут опять этот мужичок: нельзя, говорит, тут копать, всё обрушится. Инженер не слушает. Начали работы, поставили крепи -- они падают, всё заваливает. Снова копают -- снова заваливает. Отрыли снова неглубокую шахту -- рабочие упёрлись, дальше, говорят, не пойдём, там дурное место. Инженер говорит: вы, вредители, крепи ставите спустя рукава, пойду сам смотреть, всё ли правильно. И полез туда, а за ним этот мужичок оборванный. Тут опять обвал, вход завалило. Рабочие прикинули, что далеко инженер уйти не мог, раскопали в глубину сколько смогли -- тела нет, и вещей никаких не нашли. Так и пропал.
Маша поёжилась -- история напоминала читанного в детстве Бажова, от которого мурашки по спине бегали... Епросинья покачала головой:
- И ты веришь?
Леся почесала нос:
- Но куда-то же делся этот инженер! Потом какой-то местный краевед поднимал документы, проверял -- действительно присылали туда инженера Масленникова, действительно пропал он в шахте, причём не очень глубокой, тела не нашли. Чего бы не верить?
- Ну а шаманы-то? -- не унималась Епросинья. -- Слышали, небось, что шаманы делают? Рукой проведут над человеком -- и указывают, где у него что болит.
- Это я тоже умею, -- отмахнулась Леся, -- хоть и не шаман. Так многие могут, только тренировка нужна.
- Ну а как шаман на расстоянии другого шамана убивает, ты можешь объяснить? -- Епросинья вскочила на ноги в азарте спора. -- Как?!
- Не знаю, -- вздохнула Леся. -- Учёные по этому поводу обычно говорят так: есть факты, которые нельзя проверить; значит, до поры до времени будем про них помнить, но никаких выводов сделать не сможем. А когда придумаем проверку -- проверим и поймём, что за факт и как он возникает. Так что и шаманы ваши, и оборотни, и чучуна -- это всё непроверяемые факты. Их надо собирать и проверять. Может, правы те, кто рассказывает про шаманов, а те, кто говорит, что так не бывает, окажутся неправы. Доживём -- увидим.
Епросинья наконец обратила внимание, что, по сути, опровергает сама себя: только что утверждала, что все известные ей истории "о чудном" реальны, а теперь пытается заставить девчонок усомниться в них. Махнув рукой, она села на диван, долила гостям чаю:
- Ну, раз так, пишите, рассказу, что вспомню. А уж верить или нет -- дело ваше, учёное...
С Епросиньей отряд проговорил до самого вечера, и под конец общения уже все поделились хотя бы парочкой историй "про чудное" -- естественно, не на запись. Кладезем такого рода сведений оказался Санжи -- он был просто набит рассказами о духах рек и гор, об охотниках, женившихся на хозяйке тайги, о следах коня Гэсэра, из которых сочилась целебная вода, о дырках в земле, ведущих в Нижний мир, и прочим в том же роде. Но когда, наконец, исследователи, совершенно измотанные, вышли на улицу и поплелись к "Уралу" (в Эсэ-Хайя их привезли всего на день), Маша задала явно давно мучивший её вопрос:
- Лесь, а эта история про шахту... ну, это же неправда?
- Почему? -- искренне удивилась Леся. -- Ты что думаешь, я бы Епросинье врать стала? Да она бы меня раскусила сразу! История такая была, я её от бабки слышала, хоть в издания фольклора включай.
- То есть это всё правда? -- в Машином голосе слышались какие-то странные нотки; так, наверно, должны были выглядеть якуты, которым русские священники рассказывали про воскресение Христа.
- А чего ты меня не спрашиваешь, правда или нет? -- встрял Санжи.
Маша, всё ещё погружённая в свои мысли, рассеянно отмахнулась:
- Да ты-то ладно, ты носитель традиционной культуры...
Начальнику отряда, сидевшему в кузове в ожидании остальных, так и не сумели растолковать, почему бурятско-украинский тандем всю дорогу до машины хохотал, как стая гиен.
У отряда оставалось ещё полдня на работу в Батагае -- в два часа надо было выезжать обратно в Верхоянск, а с утра очень ранним рейсом лететь в Нижнеянск и дальше -- в Усть-Куйгу. Петя предложил зайти к Марте Кунц -- все местные в один голос рассказывали про её "собрание".
Марта Альбертовна Кунц была заведующей отделением связи. День был выходной, и экспедиция застала её дома. На вежливый стук в дверной косяк (двери по случаю тепла во всех домах были открыты) перед ними появилась высока статная женщина, полная, но не расплывшаяся. Шагала она легко и ловко, словно всё время вела танец, все движения были точны и изящны. Несмотря на домашнюю обстановку, одета хозяйка была аккуратно, почти парадно, в доме был порядок, хотя и без нарочитой стерильности, а навстречу отряду неторопливо -- совсем как хозяйка -- вышел громадный дымчато-серый кот. Кот оказался вежливый, ни к кому особенно не приставал, под ноги не лез, но слушал всех очень внимательно.
Напоив гостей обязательным чаем, Марта Альбертнова начала доставать свою коллекцию, или "собрание", как говорили в посёлке. У отряда разбежались глаза: это была коллекция национальных костюмов -- якутских, эвенских, юкагирских, русских... Они появлялись из сундука один за другим, уже диван, два кресла, стол, все стулья и скамейка были заняты ими, но из своего бездонного сундука хозяйка доставала всё новые. Всего Леся с Машей насчитали сорок полных платьев со всеми прилагающимися деталями -- головными уборами, поясами, подвесками, лентами. Петя и Санжи фотографировали всё это богатство, даже надели на девушек несколько костюмов съёмки ради. А Марта Альбертовна рассказывала про каждый костюм, поглаживая мех, словно живой, поднося к свету вышивку бисером (на стене от неё зажигалась маленькая радуга), расправляя металлические подвески на поясах...
Большинство костюмов она шила сама -- по образцам в музеях и в альбомах. А самые старые достались ей от свекрови -- Марта Альбертовна была замужем за якутом, его мать всю жизнь шила одежду, сперва просто для жизни, потом для ансамблей самодеятельности, для театра. Ей даже из Якутска присылали заказы, когда там вскоре после войны начали ставить спектакли из национальной жизни. Историю и местные особенности северных костюмов Марта Альбертовна знала на практике: как носили на Яне, как -- на Колыме, как -- на нижней Лене... Было в коллекции даже два женских платья и два мужских наряда из Русского Устья -- старинного поселения на берегу Восточно-Сибирского моря, в устье Индигирки.
А на вопрос, почему же всё это хранится в старом сундуке, хозяйка объяснила, что она предлагала передать всё в музеи, но из самого Якутска ей сказали, что это будет напрасный труд: ни в экспозиции, ни в запасниках нет места. И условия хранения даже в обычном сельском доме лучше, чем могут предоставить музейщики, много лет страдающие от тесноты и плохой исправности хранилищ.
Уходили от Марты Альбертовны со смешанными чувствами: фото получились отличные, в качестве этнографических иллюстраций цены им не будет, но что станет с коллекцией -- никто бы не взялся предсказать... Петя был особенно задумчив: он не раз бывал в музеях многих городов Сибири и представлял, в каком состоянии частенько находятся запасники. Многие ценные экспонаты пропадали именно потому, что попадали в музеи, где не было возможности их правильно хранить. Повредить можно было даже камню, что уж говорить о тканях и коже...
- Слушай, Санжи, -- сказал он вдруг, -- сколько у нас там снимков получилось?
- Штук двести, наверно, если все считать, -- прикинул бурят.