Рассказы отца о войне он слышал потом ещё много раз. С годами отец всё чаще возвращался в своё военное прошлое, которое не отпускало его до конца жизни. Но тот, первый разговор о войне, состоявшийся на полу в коридоре, Серёжа никогда не забывал.
Наступление зимы всегда несёт в себе ожидание сказки. Сезонные работы на полях давно закончены, клюква собрана и мёрзнет на чердаке, грибы высушены, засолены и замаринованы, капуста томится под гнётом в кадушках и картошка спит в тёмных погребах. На карьерах – тонкая слюда льда. С приходом зимы заканчивается томительный сезон осенних дождей и непролазных дорог. Первый лёд собирает смельчаков, а через несколько морозных ночей уже вся детвора и взрослые, накрутив на валенки «снегурки», мчатся по замёрзшим канавам на Первые карьеры. Многие берут с собой корзинки и собирают по островам недоступную ранее клюкву. Только в самом начале зимы, когда снег ещё не скрыл границу воды и тверди, можно хорошо осмотреть и изучить контуры дальних карьеров и всех труднодоступных мест на болотах. Лёд под ногами поёт, как натянутая тетива, – «Ти-иу, ти-иу, ти-иу». Далеко слышно… Кто-то занимается заготовками камыша, кто-то собирает вязанки хвороста, а кто-то тащит в руках свежесрубленные, звенящие на морозе, берёзовые жерди. Мальчишки берут из дома спички и подпаливают островки сухой осоки и камышовые заросли с коричневыми пуховыми початками филатиков. Через много лет, любуясь живописью голландских мастеров, Серёжа обнаружил в их зимних пейзажах много узнаваемого и схожего со своим детством, и эта голландская живопись стала его любимой темой в искусстве.
За неделю до Нового года отец брал санки, верёвку, топор и отправлялся на лыжах в дальний лес – на Третью подстанцию. Возвращался он обычно с двумя ёлками и ставил их в саду перед окном. Мать выбирала ту, которая ей больше нравилась, вторую отдавали соседке. Выбранную ёлку отец закреплял верёвкой в ножках перевёрнутого табурета. Ёлка ставилась в зале, и для Серёжи наступал долгожданный и самый волнующий момент всего новогоднего праздника – развешивание игрушек. Большая картонная коробка с ёлочными игрушками приносилась из чулана. На верхушку ёлки надевалась стеклянная пика, понизу развешивались гирлянды. Поверх всей этой красоты отец набрасывал гирлянду из раскрашенных автомобильных лампочек, а внизу под ёлку ставились фигурки деда Мороза и Снегурочки. И пока ёлка стояла дома, казалось, что в доме гости, хотя никаких гостей никогда не было.
Как-то, отправляясь в очередной раз в лес за ёлкой, отец решил взять сына с собой. Вышли они до обеда. Идти пришлось по сверкающей белой целине, так как ночью подвалило снега. Отец прокладывал лыжню, Серёжа шёл следом. По заснеженной равнине полей добирались долго. Через обводную канаву были брошены два бревна, чтобы преодолеть их, нужно было снимать лыжи и осторожно карабкаться по скользким брёвнам. После обеда, когда уже были в лесу, снова пошёл снег. Срубив одну ёлку, отец выставил её на просеку и стал искать вторую. Долго искал… Наконец, нашёл, вытащил из леса и поставил рядом. Посмотрел, повертел и, не найдя её совершенной, пошёл за третьей.
Зимний день тороплив, и вскоре стало смеркаться.
Скрутив и примотав ёлки к санкам, отец и сын двинулись в обратный путь. Долго они находились в лесу, довольно устали, слегка продрогли и с самого утра ничего не ели. Надо было спешить и до темноты выйти из леса. Когда, преодолев последний кустарник, наконец выбрались на границу полей, сумерки сгустились. Почти на ощупь, ползком преодолели они опасную переправу через канаву. Заходящая луна, тускло освещая снежную равнину, едва позволяла не сбиться с пути. Серёже стало страшно, но он не подавал виду и старался не отставать от отца. Щёки замёрзли и начинали болеть от ветра, коленок он не чувствовал, а руки едва удерживали палки. Отец шёл впереди, периодически оглядывался назад и подбадривал сына. Спасительный диск луны опускался к лесу, и становилось темнее с каждой минутой. Наконец, тьма поглотила всё. Серёжа выбился из сил и стал отставать. Движение замедлилось. Серёжа стал бояться, что могут появиться волки… Эта мысль стала подхлёстывать, не давала расслабиться. Из последних сил тянулся он за отцом, и, на его счастье, в эту ночь волки не появились.
Через час впереди из темноты стали пробиваться редкие огоньки, и вскоре их стало больше. Это был посёлок. Идя почти на ощупь, отец старался не сбиваться с проложенной днём лыжни. «Надо идти вперёд, – думал он про себя. – Только вперёд» … Уже стал слышен лай собак, потом обозначился силуэт подстанции… Вот и дом, наконец…
Эту ночь и тьму над снежной равниной, спину отца, идущего впереди, и холод Серёжа вспоминал каждый раз, наряжая очередную новогоднюю ёлку. Но что было потом, когда они, совсем замёрзшие, появились на пороге, память стёрла. Наверное, были упрёки, оправдания, потом горячая ванна и мамины блины с чаем и вареньем…
Ёлки в доме ставились каждый год, но Серёжа не мог припомнить, чтобы этот праздник когда-нибудь отмечался за праздничным столом с родителями. Они, не дожидаясь боя курантов, обычно рано ложились спать, а иногда уезжали в этот день в Иваново к родственникам. И Новый год Серёжа встречал с бабушкой или в одиночестве, сидя у телевизора.
Постепенно это перешло в привычку, сначала неосознанную, а затем уже и вполне осознанную. Конечно, были школьные вечера и «ёлки» в клубе, но вот самый момент боя курантов он встречал, как правило, в одиночестве. Не имея праздничного стола, во время боя курантов он просто открывал окно и впускал в комнату свежий морозный воздух нового года…
В середине зимы, когда сугробы поднимались выше человеческого роста, гусеничный трактор начинал таскать по дорогам отрезанный нос броненосца – тяжёлую металлическую волокушу – и её высокими бортами раздвигать по обеим сторонам дороги слежавшийся снег. Мальчишки бежали за волокушей, догоняли и забирались в неё на ходу через заднюю распорку, и в качестве дополнительного балласта катались в ней по улицам посёлка.
Часть луговины, когда устанавливались морозы, пожарные заливали водой, и получался каток. По периметру катка ставились высокие шесты или столбы, на которых развешивались самодельные гирлянды из раскрашенных лампочек. Становилось красиво и празднично. На другой части площади, ближе к Дунаю, сооружалась большая ледяная горка. Кроме этой горки было и другое место, где детвора каталась зимой на санках. На выезде из посёлка в сторону села Архангело, слева от дороги находился глубокий песчаный котлован, называемый в народе – Курашихина гора. Зимой котлован засыпало снегом, и его откосы становились хорошими горками для катания на санках. По легенде на месте котлована когда-то стоял дом, в котором жила некая Курашиха. Однажды ночью к ней в дом проникли воры, которые убили её и ограбили, а дом подожгли. Строиться на пепелище никто не хотел, много лет место пустовало, а потом появился песчаный карьер, за которым и закрепилось такое название.
К началу марта установились солнечные дни, но зима ещё не думала уступать свои права. Лишь ветки берёз сделались темнее, освободившись от следов недавних метелей, да первые проталины на теплотрассах указывали на приближение весны.
С одним из своих приятелей, Редькиным, Серёжа гулял весь день. Друзья обошли по укатанной лыжне Купалку, оттуда по зимней дороге забрели на безжизненную в такую пору площадку гаража торфоуборочной техники и, под конец, оказались на территории механических мастерских. Старый приземистый цех по самую крышу был заметён снегом. Снег был чистый и плотный, и вместе с крышей представлял большую единую снежную горку. Пройти мимо такого соблазна и не попробовать прокатиться друзья не могли и, не раздумывая, полезли на крышу. Спуск с лавиною снега и короткое свободное падение в глубокий сугроб принесло много удовольствия. Они падали и падали в слежавшийся снег, утопали в нём по пояс и с восторгом повторяли всё сначала.
Уже мало оставалось на крыше снега, уже внизу всё было изрыто и перетоптано, и пора было расходиться по домам – сушить штаны и всю остальную одежду. Что ни говори, сегодняшняя прогулка удалась. Редькин решил съехать с крыши последний раз. Серёжа остался ждать на дороге. Редькин не спеша поднялся к самому коньку, нацеливаясь на оставшуюся нетронутой последнюю полоску снега. Его превратившиеся в сплошную ледянку штаны и такое же, замызганное снегом, старое пальто напоминали броню белого носорога. Усевшись на нетронутый ещё снег, он оттолкнулся и, прошуршав по ржавому железу обледенелыми штанами, исчез с головой в сугробе. Серёжа постоял некоторое время, дожидаясь появления из снега улыбающейся головы товарища, но голова не появлялась. Оглядевшись по сторонам, как бы убеждаясь, что он по-прежнему один стоит на дороге, Серёжа направился к тому месту, где скрылся Редькин. Осторожно ступая по насту, он подобрался к самому краю снежного провала. На всякий случай он лёг на живот и осторожно заглянул в дыру. Глубоко внизу шевелилось что-то непонятное и чёрное. Серёжа смотрел, стараясь прикинуть, что бы это такое могло быть, пока из чёрной мазутной жижи на него не уставились два Редькиных глаза. И тут Серёжа вспомнил, что летом видел в этом самом месте врытую в землю широкую железную бочку с мазутом. Именно в неё-то так ловко угодил его приятель. «Ну и ну!»– удивился Серёжа.
– Давай, вылезай, – предложил он Редькину.
Но Редькин молчал, боясь раскрыть рот, и только разглядывал свои руки, с которых стекал чёрный густой мазут, и моргал глазами. Он по шею был погружён в этот чёртов мазут и выбраться самостоятельно не имел никакой возможности. Подумав, Серёжа решил, что самому ему, пожалуй, не справиться и не вытащить товарища из этой ловушки, и побежал за подмогой.
Оставшийся один, Редькин смотрел через толщу пробитого им снежного колодца на свет и думал, что всё-таки ему повезло, что он попал точно в центр бочки, а не на край её…
– Могло бы быть и хуже, – успокаивал он себя. – Только вот мать пороть будет… Это точно.
До дома было рукой подать. Через пять минут Серёжа вернулся с бабушкой и мотком толстой верёвки. Подобравшись к краю провала, бабушка опустила конец верёвки почти окоченевшему от холода юнцу и, когда тот намотал верёвку на руку, потащила наверх. Сначала из снега показалась чёрная голова, а затем и весь Редькин, как чёрное чудище, вывалился на белый снег, тут же окрасив его коричневой и вязкой жижей. Вот так – из тьмы на свет – и родился Редькин во второй раз.
Не каждому выпадает такое везение…
Два подростка шли по дороге, ведомые бабушкой. За одним из них до самого дома тянулся тёмный мазутный след. Серёжа с бабушкой проводили «везунчика» до дома и передали в руки онемевшей от ужаса матери…
Довольный благополучным завершением прогулки, Серёжа вернулся домой и, развесив у печки мокрую одежду, сел за стол обедать.
Редькин появился в школе только через неделю, старательно отмытый в бензине и заново одетый.
Больше, чем кататься на лыжах, санках и волокушах, Серёжа любил зимой строить снежные крепости. Любовь эта строилась на двух началах. Во-первых, Серёже нравился сам процесс возведения, где он мог делать всё, что угодно и никто ему не указывал, как надо делать. Во-вторых – по весне крепость можно было красиво взорвать. Для подрыва он использовал «взрывпакеты», которые закладывал в шурфы, сделанные черенком лопаты в основании крепости. Посмотреть на подрыв крепости Серёжа приглашал родителей и друзей. Он зачищал запаянный конец фитиля, зажигал его, опускал взрывпакет в шурф и отходил на безопасное расстояние. Через несколько секунд раздавался взрыв, и крепость разваливалась на куски. Зрелище это доставляло удовольствие. Тогда он не мог и предположить, что через десять лет в институте он будет изучать сапёрное дело на военной кафедре.
Ещё одним, не меньшим удовольствием было – стрелять из малокалиберной винтовки по банкам. Отец, как бывший снайпер, обучил сына навыкам стрельбы, и Серёжа всегда любил и умел стрелять.
В марте шумно и весело проводилась на посёлке Масленица. Для этого любимого праздника Серёжа целый год собирал редкие в ходу монеты – копейки, на которые можно было покупать горячие блины. Один блин стоил одну копейку, и другие монеты к оплате не принимались. Блины выпекали в столовой и большими стопками выносили на площадь, где продавали всем желающим, а точнее тем, у кого имелись копейки. Тут же, на столах стояли и дымили большие самовары с горячим чаем. Серёжа приходил на праздник с полным карманом мелочи и весь день угощал друзей.
Народ веселился, играли гармонисты, ряженые из клубной самодеятельности развлекали публику, драчуны бились мешками, сидя верхом на узком бревне, лихачи пытались забраться на гладкий и скользкий столб, на макушке которого соблазнительно раскачивались новые сапоги. Повсюду шла торговля горячими пирогами, ватрушками, пончиками, петушками, баранками и хрустящими язычками. В начале праздника на площади непременно появлялись три конных богатыря. И, хотя доспехи у них были картонные, мечи деревянные, а парчовые накидки были сделаны из клубных штор, все взгляды собравшихся на площади были прикованы к ним. Богатыри казались настоящими, и было в этом что-то восхитительное, былинное, берущее за живое.
Древняя Масленица, всё тебе ведомо, всё-то ты знаешь. Время не властно над твоим очищающим огнём. Многие сотни лет ты пробуждаешь в народе силу, тысячу лет хранишь душу его. Так пусть же вечна будет эта неразрывная связь времён!
В два часа в клубе начинался дневной сеанс, и в кассу выстраивалась длинная очередь. Клубный киномеханик дядя Володя был другом отца, и потому Серёжа частенько поднимался к нему в будку, куда вход для посторонних был закрыт. В будке было всё интересно. Два больших проекционных аппарата, как два циклопа, стояли, склонившись, у своих амбразур. Когда внутри одного из них при сближении угольных электродов вспыхивала ослепительная вольтова дуга, циклоп открывал свой стеклянный глаз и выстреливал ярким световым лучом в белый экран. Горения электрода хватало ровно на одну часть, потом сгоревшие электроды заменялись новыми. Под каждым аппаратом стояло ведро с песком, куда сбрасывались угольные окурки. Серёжа помогал дяде Володе перематывать плёнку и укладывать каждую часть в отдельную жестяную коробку.
В шестом классе он записался в школе в кружок киномехаников, который вёл всё тот же дядя Володя, и после его окончания до десятого класса «крутил» на уроках разные учебные фильмы.
В зале медленно гасился свет, и сразу наступала тишина. В отличие от появившегося позднее электронного экрана телевизора белый экран на сцене обладал волшебной магией притяжения и присутствия чуда. Мальчишки не смотрели, они проживали жизнь вместе с героями.
По субботам после дневного сеанса добрая половина зрителей устремлялась в библиотеку. Меняли книги. Очередь на обмен книг была не меньше, чем очередь в билетную кассу на вечерний сеанс. Да, книги читали! Их зачитывали «до дыр», замусоливали, как церковные библии, о них говорили, их обсуждали. Их было трудно купить. При этом книжные магазины ломились от книжного мусора, выпускаемого Политиздатом.
Серёже было девять лет, когда в последний день весны у него появился младший брат. Поскольку родился он вскоре после полёта Гагарина, то с выбором имени проблем и сомнений не возникло – конечно, Юра. Роды у мамы были тяжёлые. Серёжа ничего не знал, но отца срочно вызвали в родильное отделение, где до этого работала, а теперь истекала кровью его жена. К ночи отправили в Колокольск дрезину. Через три часа из районной больницы приехал опытный врач, и до утра в окнах роддома горел свет. Пришедший под утро отец сообщил, что опасность миновала.
От дома до больницы было рукой подать – метров двести, и через неделю в сопровождении своих друзей-соседей Серёжа сам нёс своего маленького брата домой. Отыскалось на чердаке легендарное оцинкованное корыто, в котором когда-то привезли самого Серёжу, и уже через год Юра плескался в нём на улице возле дома.
В детстве всё бывает впервые: впервые встал на ноги, впервые сломал игрушку, впервые испытал боль, впервые потерялся в толпе – всё впервые.
Когда мама отправила Серёжу в магазин за хлебом и дала с собой рубль, Серёжа впервые принял самостоятельное решение и вместо хлеба купил за рубль игрушечный самолёт – модель первого пассажирского лайнера. Придя домой, он показал игрушку матери, но её реакция удивила Серёжу. Мать стала ругать его за то, что он оставил всех без хлеба и принёс в дом какую-то ненужную вещь. Она отправила его обратно в магазин и велела сдать игрушку. Серёжа не стал возражать, он и сам уже понял, что напрасно купил этот самолёт.
В маленьком промтоварном магазине, где работала тётя Тоня, продавалось много всего интересного: игрушки, разные инструменты, сельскохозяйственный инвентарь, лампочки, керосин и многое из того, что было необходимо в хозяйстве. Появившегося на пороге Серёжу с самолётом в руках тётя Тоня встретила улыбкой. Она сразу всё поняла, и рубль вернулся обратно.
Хлеб Серёжа принёс.
Через месяц судьба вновь привела его в магазин к тёте Тоне. На этот раз ему приглянулся большой и тяжёлый колун, которым он хотел облегчить труд отца, коловшего дрова простым хозяйственным топором. Топор этот часто вяз в толстых сучковатых поленьях, и Серёжа видел, как мучается отец, раскалывая их. Выложив перед отцом ценную вещь, Серёжа удовлетворённо шмыгнул носом и произнёс: