В кабинете повисла пауза. Мелехов немного посидел без движения, а затем взял бутылку и в очередной раз наполнил стопки.
– Саш, но ведь все о чем ты говоришь, это ведь давно не новость, – сказал Мелехов, и пригубил коньяк, – Сюда же ты можешь приплести и мир кино, и театра, и весь рекламный бизнес, и шоубизнес, где заправляют голубые, «нежные» мальчики и ухоженные старцы, которые навязывают свои извращенные взгляды по средствам того же телевидения всей дремучей России. Или, возьми послушай, какие вокальные и музыкальные шедевры льются из эфиров многочисленных радиостанций. Всем же понятно, что все, что там играет, все за деньги. И все хит-парады и ротации проплачены и куплены на сто процентов. Практически все радиостанции с музыкантов берут деньги – это бизнес, таковы на сегодня правила игры.
– Но ведь так не должно быть. Европа и Америка всем этим давно переболели, – снова с энтузиазмом начал говорить Фелюрин, – Например, во Франции если ты кинопрокатчик и показываешь один американский фильм, то за это в своих кинотеатрах ты должен обязательно показать четыре французских полнометражных картины, не важно, плохих, хороших, но французских. А у нас, америкосы дали взятки всем кому надо в министерстве культуры и завозят к нам свои дешевки пачками. Или взять тот же шоубизнес. Американское «MTV» – из трех клипов, которые у них в эфире, два прокатывает за бабки, а один ролик показывают всей стране для развития, бесплатно, то есть это по настоящему маленький шедевр и по видео, и по музыке, и по тому, как это спето. И их звезды стараются делать эти шедевры и не только для того, чтобы эфиры для них были халявные, не без этого, конечно, они там все в столбик считают, а в первую очередь для того, что если тебя бесплатно крутит «MTV» – то это признание, признак класса, а значит и подтверждение звездного статуса. А наши музыкальные каналы, мало того, что всё за бабки, так они еще в эфиры только своих «нежных» пускают. Будь ты хоть мегаталант, но пока какой-нибудь голубой продюсер тебя в эту тусовку не введет и со всеми не познакомит, ты так и останешься никем. Они жестко контролируют свой мирок и никого туда не впускают, поэтому и эстрада у нас такая убогая, а ребятишки по всей стране смотрят на этих педиков и начинают им подрожать, одеваться как они, хоть запрещай детям телевизор смотреть.
– По-моему, ты слишком категоричен, – возразил Мелехов, – Нужно не запрещать, а просто четко регламентировать и отслеживать, что они смотрят. По крайней мере, когда моя Полинка подрастет, я именно так и буду делать.
– Это не выход. Дети есть дети. Все равно, когда тебя нет дома, они будут смотреть что захотят, – авторитетно заявил Фелюрин, так как борьбу за мозги своих детей, не смотря на все ухищрения, телевидению он уже начисто проиграл, – Тут надо кардинально все решать. Самое-то обидное, что у телевидения, кино, газет, радио и всего остального, что влияет на массовое сознание и культуру целой нации, имеется потрясающий ресурс в области развития, образования, воспитания, прививания вечных ценностей, таких как честь, порядочность, дружба, любовь, благородство и так далее. Но вместо того, чтобы развивать и окультуривать одну шестую часть суши, все, кто это мог бы делать, творят вещи прямо противоположные, которые, в конечном счете, ведут к деградации, обыдлению и превращению целой нации в животных.
– Печальные картины ты, Александр Викторович, рисуешь, а главное, я никаких выходов из этого всего не вижу. То о чем ты говоришь, должны понимать все, ну если не все, то многие. Но все дело в том, что большинство не в состоянии осознать то, что происходит, а те, кто это осознает, например как ты, как я, они не в силах повлиять на эти процессы, – совершенно спокойно, словно подводя итог всей беседе, сказал Мелехов.
– Вот тут, Саня, ты как раз ошибаешься, – оживился Фелюрин, – У этой проблемы есть корень, причина. Я не спроста перечислял твои коллекции, упоминал о твоем образовании и вкусе. Понимаешь, все дети, ну или почти все, рождаются одинаковыми. Кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей, но все способны развиваться. Просто одним сопутствует удача, а другим нет. У одних, как у тебя, есть любящие и заботливые родители, которые с пеленок занимались тобой, воспитывали и развивали. У тебя было нормальное детство, веселая юность, ты смог реализоваться в зрелом возрасте, понимаешь?
– Нет, – искренне ответил Мелехов и замахнул очередную рюмку коньяка. Только после нее он почувствовал, как тепло разлилось по его телу, а вместе с тем ощутил бодрость и легкое головокружение: «Ну, наконец-то!», – обрадовался он тому, что коньяк его все таки зацепил и развалился поудобней в своем кресле.
– Хорошо, постараюсь выразиться яснее, – сказал Фелюрин и, сморщив свой высокий лоб от усердия, сдвинулся на край кресла, – Понимаешь, Вова, все рождаются практически одинаковыми, если не брать генетику, плохую наследственность, патологии и прочие тонкости. Просто одними детьми занимаются, а другими нет. Одних воспитывают и развивают, а других нет и потом, когда они вырастают, одни с сформированным мировоззрением идут учиться в институт, и устраивают свою жизнь, а другие воруют, садятся в тюрьму, идут на панель, живут, как перекати поле, но понимаешь, в том, что они становятся проститутками, ворами или бомжами, они не виноваты. Они заблудшие души. Понимаешь? Ими никто не занимался, им никто не помог, их никто не учил жить, понимаешь? Они не виноваты в том, что они такими стали. У них просто не было выбора или другого пути. Им никто не показал и не подсказал другого пути. Их никто не подготовил и не научил жить.
– То есть, если я правильно понял… – Мелехов сделал внушительную паузу, – Ты хочешь сказать, что все те люди, которые смотрят плохие сериалы, покупают книги в метро и верят рекламе, это все заблудшие души?
– Вот именно, у нас целая страна заблудших душ, которым нужно помочь, их нужно развивать. Они не плохие, просто они не могут, не умеют пока жить по-другому, их еще этому никто не учил, понимаешь?! – обрадовался Фелюрин и с удовольствием, от того, что Мелехов наконец-то его понял, взял со стола свою рюмку с коньяком и обратно сел поглубже в кресло.
– И, что из этого следует? – поинтересовался Мелехов.
– А из этого следует, что по телевидению должны идти хорошие фильмы и передачи, которые будут развивать и учить доброму и вечному, как бы пошло это ни звучало. В кинотеатрах должны идти отечественные фильмы. Должны быть законы, которые будут запрещать рекламировать плохие товары. Новости должны рассказывать не о криминале, а обо всем хорошем, самом лучшем, что есть в нашей жизни, они должны вселять в людей оптимизм, уверенность в завтрашнем дне. Вспомни, из истории, страна после войны из руин поднялась за считанные годы, а почему, да потому что у коммунистов была пропаганда, они трубили на всех углах о достижениях страны советов, СССР был самый-самый, люди с радостью шли на работу, совершали подвиги, они ощущали себя творцами истории, а отсюда у них был и дух, и народное сознание, и самоуважение. В СССР был культ науки, культуры, образования, спорта. Помимо пропаганды, я считаю, обязательно должна вернуться цензура, во все средства массовой информации, во все книжные издательства, причем цензура должна быть не идеологической, как при коммунистах, а этической, эстетической если угодно…
– Саша, – перебил Мелехов, – Как должно быть – это понятно. А как это сделать? Основная-то проблема в этом.
– Вот тут, мы и переходим к самому главному, – заговорщицки сказал Фелюрин и поднял палец вверх, – Если сидеть и ждать, когда все это произойдет и наступит само собой, то можно не дождаться. Поэтому, нужно начинать действовать самим.
– И как же? – поинтересовался Мелехов. Ирония снова вернулась к нему, – Да ты революционер.
Иронию Мелехова Фелюрин снова пропустил мимо.
– Еще в юности, – начал Фелюрин, – Я понял, если хочешь изменить мир – начни с себя. Вот, Вова, мы и начнем с себя.
– Ну-ну, – улыбнулся Мелехов. Последнее высказывание Фелюрина показалось ему совсем забавным.
– После отдыха на морях, в теплых краях и в Альпах, – продолжал гнуть свое Фелюрин, ни чуть не смущаясь реакции Мелехова, – Мутное мое сознание прояснилось и так мне захотелось сделать что-нибудь полезное, полезное для всех, понимаешь? – Он внимательно посмотрел на Мелехова, – Теперь, когда денег у нас хватает, контора на плаву, можно сделать что-нибудь стоящие для целой страны. Для народа. Для нашей культуры, в конце концов. Серьезных заказов у нас пока не предвидится, банкиры, судя по всему, с крючка соскочили, а пока затишье, свое имя на рынке добрым делом поддержать было бы не плохо. Поэтому, мы за свои деньги, нашими производственными мощностями, снимем малобюджетное, но гениальное кино. Снимем не дорого, с коленочки, никаких карет, замков, дорогих костюмов и декораций. Никаких погонь и самолетов. Минимум актеров, никаких массовок, но на все главные роли пригласим звезд. История будет происходить в нашем времени, в городских условиях, чтобы ничего дополнительно строить и городить не пришлось, короче сделаем подарок стране, снимем добротное кино, и сделаем это дешево, но сердито. Расскажем историю о герое нашего времен, точнее попытаемся его найти, потому что я не знаю, кто сейчас герой нашего времени. Причем, в качестве сценариста и автора идеи найдем какого-нибудь молодого таланта из провинции или студента какого-нибудь творческого московского ВУЗа. А, чтобы ты не думал, что я с ума сошел, – Фелюрин внимательно посмотрел на Мелехова, который просто опешил от всего услышанного, – Я тебе кое-что объясню.
– Да, уж. Сделай милость, а то я стремительно начинаю трезветь, – пожаловался Мелехов.
– Хорошо тебе, а меня так и не накрыло, – сказал Фелюрин и разлил остатки коньяка по рюмкам. Пустую бутылку он закрыл пробкой, и бросил ее в мусорную корзину под Мелеховским столом, – Дело в следующем, – продолжил свои объяснения Фелюрин, – Во-первых, на рынке сейчас затишье. Как ты знаешь, оно продлится до середины, а то и до конца февраля. Во-вторых, все это время наши сотрудники будут ходить на работу и при этом практически ничего не делать. Вот мы им работки и подкинем. В-третьих, найти, открыть и дать шанс самородку или молодому таланту – это все оценят. В-четвертых, если парень потянет, то со временем, его можно будет припахать в нашем агентстве и взять на зарплату. Ну, и самое главное, то о чем мы с тобой так долго сегодня говорили, мы сделаем подарок стране. Я уверен – это будет отличное кино и нам за него будет не стыдно. Фильм, естественно, мы раскрутим, как мы это умеем, прокатим его по всем кинотеатрам страны, а потом предложим его какому-нибудь центральному каналу. Денег мы, конечно, шибко не заработаем, но свое отобьем однозначно. Плюс ко всему шикарно засветимся. А, чтобы все было серьезно, гениально и талантливо, молодых авторов мы попросим написать историю о добре, чтобы это был гимн студенчеству, чтобы история была о чести, о любви, о дружбе, о том, что добро всегда побеждает, чтобы наш герой стал примером, кумиром, а заодно мы узнаем ответ на вопрос, кто же герой нашего, непростого времени.
– Дела…, – обречено вздохнул Мелехов, окончательно поняв, что Фелюрин не шутит и все говорит более чем серьезно, – Скажи, ты, когда сюда зашел с коньяком, ты с кино для себя уже все решил? – поинтересовался Мелехов.
– А, почему ты спрашиваешь?
– Мне просто интересно, если ты все уже решил, то зачем ты мне промывал мозги, зачем ты устроил все это шоу, говорил о спасении нации, о заблудших душах? Мог просто зайти и сказать, так и так… Посидели бы спокойно, без надрыва, без споров. Выпили бы коньяк, все бы обсудили, а то вон, сколько времени потеряли, – с нотками обиды и недоумения в голосе сказал Мелехов.
– Нет, Вова, когда я сюда шел, я еще ничего не решил. Просто чем больше я с тобой говорил, тем сильнее я укреплялся в идеи создания фильма. Не просто фильма, а настоящего кино!
– Так, с этим ясно. Теперь скажи мне, если ты собрался искать самородка, что, в общем-то, похвально, то наверно нужно объявлять какой-то конкурс и начинать уже шевелиться?
Конец ознакомительного фрагмента.