По соседству с кабинетом полковника находились две рабочих комнаты офицеров боевого отдела. Одну занимали четыре офицера, другую – заместитель начальника подполковник Кузнецов, при котором находились и оба писаря-чертёжника. Подполковник Кузнецов во всём уступал полковнику Мазурову, хотя и старался напускать на себя сердитый вид, который, впрочем, никого не пугал. Роста и телосложения он был среднего, лишних фантазий, как и чувства юмора, не имел, анекдотов не рассказывал, – одним словом, человек был ответственный. Зато офицеры отдела пошутить любили.
Своим остроумием выделялся майор Куницын. Время от времени он с невозмутимо серьёзным лицом отпускал всегда имевшуюся у него в запасе шутку и на пять минут отрывал своих заработавшихся коллег от важных дел. Простодушный и розовощёкий майор Грехов по причине своего небольшого роста, округлости фигуры и незлобивого характера часто подвергался веселым розыгрышам со стороны коллег, но никогда не обижался и даже смеялся над своей неловкостью. Энергичный черноглазый майор Цыганков был мастером сочинять деловые бумаги: приказы, рапорты, отчёты и донесения. Работая над документом, он старательно «скрипел» пером, выводя своим красивым почерком замысловатые фразы. Потом он перечитывал вслух написанный им текст и начинал его править, переставляя местами слова или удаляя их вовсе. При этом он закатывал глаза к потолку, точно выискивая там нужное выражение, а не найдя оного, обращался за советом к сидевшим рядом соседям.
Наставником Сергея был старший его товарищ Михаил Химичев, с которым у Сергея сложились хорошие отношения. Первые дни, когда Сергей прибыл в штаб, Михаил учил его – как в школе учитель – писать буквы, и Сергей на разлинованном ватмане тренировал с утра до вечера руку, переписывая с образца мелким шрифтом целые страницы. Необходимо было выработать схожесть почерка, чтобы на будущее в документах не было видно разности рук. Михаил был смугл и черноволос, словно имел примесь цыганской крови, стриг волосы «под горшок» и был похож на писаря из картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
– Вот послушай, Толя, – обратился Цыганков к сидевшему слева от него русоволосому и высокому капитану, – как лучше написать? «Командир дивизиона лично присутствовал при установке ракеты…» или «при установке ракеты командир находился непосредственно у стола…»?
– Как сам считаешь лучше – так и напиши, – отвечал, не задумываясь и не глядя на него, капитан Черных, самый молодой из офицеров, занятый важным подсчётом единиц техники.
Цыганков, по своему обыкновению, поднял голову к потолку и долго что-то бормотал себе под нос, потом сделал поправку в тексте и, отложив бумагу, откинулся на спинку стула и довольный потянулся.
– Всё!.. Закончил, японский городовой! – сказал он бодро. – Можно отдавать в печать. А тебе ещё много осталось?
Черных покачал головой, словно чего-то не мог понять.
– Что-то не складывается? – поинтересовался Цыганков.
– Не хватает одной ракеты, – озабоченно сообщил капитан, роясь на столе в бумагах и двигая папки, как будто пытаясь что-то найти.
– Как не хватает? – не понял Цыганков.
Он опустился на стул, положил перед собой папку с донесением и стал натягивать на себя китель, до этого висевший на спинке стула.
– Что, ракету потеряли? – испуганно поднял брови Грехов. – Не может такого быть. Вы что такое говорите?
– Товарищ Миша, наука знает много примеров, когда бывает даже то, чего не может быть, – поправил его капитан Черных невозмутимо спокойным голосом.
Оторвавшись от своего отчёта, ироничный и прозорливый Куницын с интересом уставился на капитана.
– Из хранилищ второго дивизиона Пружанского полка выкатили четыре ракеты, – сухо докладывал Черных, – поставили на стартовые столы, подкатили заправщик, потом поступила вводная об упреждающем ударе противника, личный состав батареи побежал в укрытие… А когда дали команду «отбой» – одной ракеты на старте не обнаружили…
– Куда ж она могла деться? Ударной волной снесло, что ли? – спросил растерянно Грехов.
– Если бы снесло ударной волной, то она исчезла бы вместе со столом.
– А стол что, на месте остался? – на всякий случай уточнил Грехов
– Стол – на месте…
– Миша, ну какой волной? – возмутился Цыганков. – Удар-то условный был! У-слов-но-го противника!
– Ах, да! – сбитый с толку, Грехов стукнул себя по лбу. – Тогда где же ракета? Не могла же она испариться?
Капитан Черных пожал плечами. Цыганков, глядя в упор на растерявшегося Грехова, сухо и серьёзно констатировал:
– Получается, что кто-то спёр.
– Как можно спереть ракету? – не понимал Грехов. – Она же двадцать два метра длиной…
Цыганков повернулся к Черныху:
– А улететь не могла?
– Теоретически, конечно, могла, но её не успели заправить, – рассудительно успокоил Черных.
– Вот это хорошо, что не успели заправить, а то бы – не дай Бог…
И майор Цыганков предостерегающе посмотрел на своих коллег.
– А в лесу искали? – робко поинтересовался Грехов.
– Ищут. Весь полк на ноги подняли.
– И что же, никаких следов?
– Я разговаривал с заместителем командира… В общем, есть одна догадка…
Черных замолчал, сосредоточенно собирая разложенные на столе бумаги.
– Ну, не тяни, Толя, какая такая догадка? – заинтригованный Цыганков заёрзал на стуле.
– Есть предположение, что местные могли укатить.
– Какие местные? Откуда? Там же охрана? На что она им? – сыпал вопросы ошарашенный вконец майор Грехов.
– А прапорщики на что? Им только подскажи, они тебе что хочешь сопрут, а потом разрежут ракету на куски, как колбасу, и наделают лодок.
– Так это же ЧП! – осторожно выдавил из себя майор Грехов, делаясь ещё меньше ростом.
– ЧП, – подтвердил Черных. – И у кого-то полетят головы.
– А Мазуров знает?
– Пока не докладывали. Может, ещё успеют найти – вот, жду звонка.
– Доложить всё равно придётся…
– Вот ты, Миша, и пойдёшь докладывать.
– А почему я? – заартачился Грехов, на всякий случай садясь и поправляя под собой стул. – Я за личный состав отвечаю, а не за технику.
– Все мы в одной лодке, Миша, – невозмутимо серьёзно заявил Черных, – со всех погоны снимут.
Сделав небольшую паузу, он ласково добавил:
– Ты у нас самый маленький, тебя начальство любит, так что бить не будет…
– Или сильно не будет, – уточнил Куницын.
Грехов достал носовой платок и стал вытирать вспотевший лоб. Куницын и Цыганков смотрели на него с отеческой любовью и широко улыбались. Майор Грехов в недоумении уставился на них, не понимая, в чём могла состоять причина такой неожиданной радости. В следующий момент комната огласилась дружным смехом. Увидав, что и Черных, державший до этого серьёзную мину, заулыбался, Грехов наконец понял, что его разыграли. В дверях соседней комнаты, привлечённый смехом, появился подполковник Кузнецов. Выяснив причину веселья, он только хмыкнул себе под нос и удалился.
Через неделю в дивизии начались боевые ученья. По плану учений штаб дивизии вместе с батальоном связи и заграждения, а также ротой ПТУРС, должен был переместиться под Новогрудок на полевой запасной командный пункт, который требовалось скрытно развернуть в лесу в течение ночи. Вместе с офицерами боевого отдела Сергей, прихватив бумагу и необходимые инструменты, погрузился в микроавтобус УАЗ и в сгустившихся вечерних сумерках выехал на юг в указанном направлении. Примерно через час колонна машин пересекла Неман и углубилась в густой хвойный лес.
Старшие коллеги Сергея – Химичев и Ануров (второй работал писарем в инженерном отделе) – были оставлены в штабе для подготовки итоговых материалов учений. В боевом отделе дежурным офицером оставался подполковник Кузнецов.
В лес – к месту назначения – колонна штабных машин прибыла поздно вечером. Узкие полосы света, исходившие от закрытых фар, едва освещали дорогу. Тёмное беззвёздное небо, нависшее над лесом, помогало скрытному развёртыванию командного пункта. Пахнущий хвоей лес сразу ожил, наполнился невидимым движением; глухо урчали «Уралы» с кунгами связи и управления, сновали и что-то тянули связисты, разворачивалась полевая кухня, устраивалось заграждение и оборудовались узлы обороны.
Офицеры, прихватив «тревожные» чемоданчики, покинули уазик и скрылись в темноте. Сергей с водителем остались одни. В надежде, что ранее завтрашнего дня ему не дадут никакой работы, Сергей приготовился ночевать в машине, но только он устроился на сиденьях, как появился капитан Черных и приказал до утра машину окопать.
– Значит так, бойцы, – сказал он. – Вы должны выкопать окоп размером три на шесть метров и метр глубиной с заездом с одной стороны длиною четыре метра. Вынутый грунт уложить на бруствер с трёх сторон и замаскировать. Срок – до утра. Всё ясно?
– Так точно, товарыш капитан, – ответил за двоих водитель Орещук. – Тильки у мене одна лопата…
– Значит, будете копать по очереди. Это даже хорошо, что одна лопата – в темноте не заденете друг друга.
С этими словами капитан скрылся в темноте леса. Орещук завёл мотор и отъехал назад, освобождая место для работы. К полуночи заметно похолодало, ночная тьма наполнилась лесной сыростью. Пока водитель рылся в машине, доставая лопату и переноску, Сергей прикидывал объём предстоящей работы, чтобы определить время, которое потребуется на её выполнение. Выходило, что надо было поднять и уложить на бруствер двадцать четыре кубометра грунта. Разделив это количество на два кубометра в час, Сергей пришёл к выводу, что закончить работу можно будет только к полудню следующего дня, но никак не до утра. Он поделился своими неутешительными расчётами с водителем, но тот, огорчённый тем, что не удастся выспаться, только махнул рукой.
– Сказано копаты, значить будэмо копаты, – сказал он обречённо и протянул Сергею лопату. – Ось тоби лопата – роби размитку.
Решено было меняться через час. Сергей стал размечать площадку, окапывая её со всех сторон, Орещук, закрепив на дереве переноску, ушёл спать в машину. Однако долго спать ему не пришлось, через двадцать минут Сергей разбудил его и отправил за топором, так как пробиться сквозь многочисленные корни одной лопатой было невозможно. Недовольный тем, что его разбудили, Орещук ушёл, а Сергей продолжил освобождать площадку от верхнего растительного слоя грунта. Через полчаса, когда Орещук вернулся с топором в руках, Сергей, передав ему лопату, взял топор и стал рубить скользкие жилистые корни.
– Сокиру тильки на годину далы, – предупредил Орещук, – треба будэ повернуты.
– За час уложимся, – заверил Сергей. – У сосны корни поверху идут, нам бы только верхний слой пробить, а дальше легче будет.
Орещук принялся выбрасывать грунт, Сергей, держась от него на безопасном расстоянии, рубил корни. Через полчаса они поменялись местами, а ещё через полчаса с корнями было покончено. В то время как Орещук относил обратно топор, в тусклом свете переноски вновь появился капитан Черных.
– Вот что, бойцы, – сказал он, хотя Сергей был один. – До утра вы всё равно не успеете, поэтому работу отставить, всё обратно засыпать, разровнять и прикрыть ветками. Уазик загнать под деревья и замаскировать, а для себя отройте щель-укрытие глубиной два метра. Сверху щель накрыть брёвнами, засыпать землёй и тоже замаскировать. Ясно?
– Ясно, товарищ капитан.
– Приступайте.
Капитан Черных ушёл, вместо него появился вернувшийся Орещук. Сергей изложил ему новую вводную и передал лопату.
– И що це за служба така? – возмущался Орещук, с силой втыкая в бруствер лопату. – То викопуй, то закопуй! Хрин зрозумиеш.
– А это, я думаю, для того, чтобы нам служба мёдом не показалась.
– Та який там мед? Хоча б чаю горячего пиднеслы, або горилки…
– Ты же за рулём, Орещук, – заметил Сергей.
– Я зараз – за лопатою и змерз як цуцик, – недовольно проворчал Орещук, забрасывая грунтом несостоявшийся окоп для машины.
Покончив с этой работой, притоптав грунт и прикрыв свежую землю охапками старой хвои, бойцы принялись копать щель, то есть короткую, но глубокую траншею с пологим заходом. За отсутствием топора корни деревьев приходилось рубить лопатой, которая скользила, отскакивала и попадала по ногам, и если бы не надёжный русский сапог, ногам пришлось бы худо.
Ночная тьма стала медленно оседать и прижиматься к земле, уступая место серым предрассветным сумеркам, подгоняемым свежим утренним холодком. Руки замёрзли и дрожали от напряжения. Выкопанную двухметровой глубины щель перекрывать было нечем. В сосновом лесу без топора и пилы делать было нечего, и щель пришлось оставить открытой, лишь отвалы песчаного грунта на брустверах замаскировали наломанными сосновыми ветками. Когда работа была закончена, Сергей с водителем забрались в машину. Орещук завёл мотор, и скоро тёплый воздух, нагнетаемый вентилятором, стал наполнять салон уазика. Когда Орещук выключил мотор, Сергей уже не слышал. Он заснул сидя, привалившись головой к окну. Но долго спать не пришлось.
В шесть часов утра всё тот же Черных разбудил Сергея и водителя и отправил их помогать натягивать маскировочную сетку над сцеплёнными задними бортами тремя командными кунгами. Маскировочные сетки были мокрые, и от холода коченели пальцы.
К утру стал виден результат ночной работы в лесу: были установлены и замаскированы большие палатки, сквозь ветки деревьев проглядывали укрытые машины, тянулись прикопанные провода и кабели электроснабжения, работали генераторы, были подняты многочисленные антенны и ароматно дымила полевая кухня.
Завтракали на свежем воздухе впервые за год – без дурацких команд, грохота сапог и посуды, без барабанной дроби ложек. Сергей, устроившись под деревом, совсем как дома на болотах или на войне, впервые ел из плоского солдатского котелка. Ему нравилась эта боевая обстановка, причастность к какому-то важному мужскому делу, которым все были заняты и увлечены. Он любил войну, как управляемую стихию, в которой всегда есть чётко поставленная задача – уничтожение врага. Он горел этим желанием и, пожалуй, это было самым сильным его желанием, и он мог бы не хуже отца давить на гашетку пулемёта, поливая свинцовым дождём вражеские цепи, но на сегодняшний «мирный» день перед ним стояла совсем другая – канцелярская задача.
Первое задание он получил сразу после завтрака: сделать схему размером три на три метра. Для работы ему отвели большую палатку, где уже стояли столы и несколько стульев. На брезентовом полу он сделал склейку из рулонной миллиметровки, сразу же прикнопив её к деревянным рейкам. Затем он узким плакатным пером расчертил тушью таблицу и стал заполнять получившиеся клетки текстом и цифрами. Через час «простыня» была закончена, но от низкой температуры и влажности долго не хотела сохнуть и даже покрылась инеем.
Ближе к обеду погода разгулялась, и выглянуло солнце. На краю поляны, метрах в двадцати от большой штабной палатки был поставлен стол и три сбитых кресла, взятых из клуба. Это было рабочее место Сергея, за этим столом он провёл весь оставшийся день, ожидая новых заданий, но их не последовало. Он читал записки В. Катаева, взятые с собой на всякий случай, а когда читать надоело, расстелил на земле шинель и задремал, подставив лицо под тёплые солнечные лучи.
После беспокойной ночи и утра про Сергея как будто забыли, и он был предоставлен самому себе. После обеда он устроил для себя небольшой пикник из принесённого во фляге чая и куска хлеба с сахаром. После целого года непрерывного над собой надзора он впервые почувствовал себя относительно свободным и мог просто сидеть или лежать под деревом в лесу, греться на солнышке и пить горячий чай из фляги. После всего того, что ему пришлось пережить за год службы в армии, этот солнечный апрельский день казался ему невероятным счастьем. Насколько было возможно, он старался не думать об учениях и вообще об армии, а старался представить себя в недавнем прошлом, в родном доме, в родном и знакомом с детства лесу. Он наслаждался каждым мгновением этого временного забвения, ловя каждый лучик солнца, стараясь надышаться чистым хвойным запахом леса.
Это были драгоценные и счастливые часы его жизни. За год службы он уже научился дорожить ими, находить и вычленять их из общего потока военной службы и серого, однообразного казарменного быта, он научился ценить эти дорогие для него мгновения свободы и одиночества.