Она шла чуть позади. Оксанка и сиплая Саша держали Аньку за руки. Толстая Оксанка рассказывала, что брат ушел в армию, и теперь вся комната будет ее. Они жили в деревянном многоквартирном доме, у них было две комнаты. Ермаковой повезло, хотя она свою комнату и не заслужила. Саша считала ее не просто глупой, а тупой, потому что та училась на «тройки», не могла нормально читать даже по слогам и уже пробовала курить. Она была плотная и круглая, с крупным лицом, маленькими глазками и с вечно прицепленным на грязные, небрежно обрезанные волосы ободком. Она походила на Алёшу Симакова, только тот не был злым, а Оксанка была. Сейчас, например, когда она шла с Анькой за руку и звала ее приходить к ней играть в отдельной комнате с Барби и Кеном, она часто оборачивалась и со злобным торжеством посматривала на Сашу. Грустно, конечно, что Аньке весело с этой дурой, но Саша делала вид, что глазеет по сторонам. Тем более что смотреть было интересно – городок и впрямь весь выгорел. Остались только железные столбы от качелей с цепями, скелет карусели и горка, на которую нельзя было залезть, потому что ступеньки действительно сгорели. Чуть поодаль стояли почерневшие от гари деревянные фигуры: дед с обгоревшей бородой и мешком, чумазые бабка, внучка, колобок, волк и целых три грибка. Колобок превратился в полумесяц, будто волк откусил половину. У самого волка почернела морда и выгорела середина спины: остались две половинки, каждая – на двух ножках. Саша хихикнула, когда их увидела. Оксанка взглянула на нее с ненавистью и забралась на половину волка со стороны головы. Получилось смешно – вместо мощной шеи и морды волка – толстая Оксанка. А сзади уселась сиплая Саша. Они стали изображать наездниц.
– Смотри, – захохотала Анька, – как два ковбоя. Давайте вы будете скакать, как ковбои.
Она подбежала к девочкам, встала между ними, уперлась в ту и другую руками и начала их как бы раскачивать. Сиплая Саша сразу стала подыгрывать и подскакивать, а Оксанка не поняла.
– Кто такие ковбои?
– Не знаю. Но мальчишки во дворе показывают их вот так, – сиплая Саша сделала вид, что взяла свою половину волка за вожжи. Оксана присмотрелась и повторила.
– Вот так, вот так! И-го-го!
Анька хохотала. Саша пошла смотреть пожарище. Оказалось, что уцелели качели, самые маленькие, на одного человека. Они были сделаны из металла, выгорела только сидушка. Саша краем мешка от сменки протерла железную раму сиденья, чтобы совсем уж не испачкаться сажей, и села. Качели очень плавно закачались, хотя до пожара скрипели и едва двигались. Саша стала всё сильнее раскачиваться и быстро взлетела на вверх, отчего даже испугалась. Тут ее увидела Анька.
– О, смотрите! Я тоже хочу! Давай вместе!
Саша серьезно посмотрела на Аньку, сильно раскачалась и, налетая на нее, крикнула:
– Нет!
– Чего это? – спросила, улыбаясь, Анька и резко остановила качели на полном ходу.
Она пристроилась рядом, спиной к спине. Каждая теперь сидела на своей узкой железной трубе и каждая старалась раскачиваться в свою сторону, отчего качели почти не двигались. Анька обернулась к Оксанке:
– Ну, помоги, что ли?
Та спрыгнула с волка и прибежала их раскачивать. Зад у нее был вымазан черным.
– Давай, сильнее! Еще сильнее, – кричала Анька и визжала: всё же взмывать вверх на металлической жердочке даже ей было страшно.
Оксанка пыхтела, однако старательно двигала качели туда-сюда. Видно было, что она сама хотела покачаться, но боялась не влезть или не понравиться Аньке. Что-то странное было в желании девочек ей угождать. Но Саша решила не думать, почему другие девочки крутятся вокруг ее подруги. Они стали подлетать так высоко, что Оксанке приходилось на время выпускать из рук раму. Саша даже испугалась и хотела попросить остановиться, как вдруг Анька завизжала. Сиплая Саша бросила качели и побежала прочь, за ней кинулась Оксанка.
Саша не понимала, в чем дело. Надо бы остановиться. Она попыталась достать до земли ногами и затормозить, но качели еще очень сильно раскачивались, было страшно выставить ногу. Анька тоже старалась остановиться и тоже боялась.
– Что такое? Что случилось?
Саша поняла, что девочки убежали от чего-то или кого-то за ее спиной, но спина Аньки и металлическая рама мешали ей обернуться. Она только повторяла:
– Ну что там?
Анька проорала:
– Бомжи!!!
– Кто??? – Саша никогда не слышала этого слова.
– Ну бомжи. Бездомные.
– А-а-а-а! – закричала Саша, тут же дотянулась двумя ногами до земли и затормозила. Качели резко остановились, Саша вылезла через низ и побежала вперед. Сменка! Забыла ведь сменку и ранец. Она повернула назад к качелям и увидела вдалеке каких-то грязных людей, будто одетых в несколько курток. Растерявшаяся Саша не могла найти свои вещи. Анька всё еще качалась.
– Дай руку!
На Аньке была еще более толстая куртка, и ей нелегко было выскользнуть из качелей, пока те полностью не остановятся. Саша, надев на плечо ранец и схватив сменку, решила бежать, но еще сильнее бездомных испугалась: а вдруг Анька ее не простит. Она видела, что та почему-то не может достать ногами до земли, хотя они у нее были длиннее Сашиных. Да она застряла! Из рамы торчал железный штырь, на который раньше крепилась сидушка. За него-то Анька и зацепилась курткой. Саша остановила наконец качели, Анька сразу попыталась спрыгнуть.
– Да подожди ты. Смотри! – Саша переживала, что Анька сейчас порвет свою красивую дорогую «аляску», единственную в классе. Она дернула ее со всей силы назад и сняла куртку со штыря. Анька выскользнула из качелей. А бездомные были уже совсем близко. Один из них держал в руке огромный мешок, как из-под сахара.
– Че стоим-то? Побежали! – крикнула Анька, но они почему-то встали и замерли.
– Да побежали! – дернула ее Анька со всей силы.
Саша кинулась за ней следом, но запнулась об Анькин рюкзак. Подхватила его, прижала одной рукой к груди, а другой стала размахивать, чтобы ускориться. Попала ногами в какую-то жижу. Наверное, здесь трубы пролегали под асфальтом, снег подтаял. Саша чувствовала, как захлюпала ледяная грязь в сапоге. Так, по жиже, пришлось бежать дальше. Наконец они обогнули пустырь и остановились во дворе, где лежали дрова. Оксанки с сиплой Сашей уже не было. Анька уперлась руками в нижние бревна и стала тяжело хватать ртом воздух, как бегуны на финише. Потом села на бревно и отвалилась на спину. Казалось, она сейчас заснет.
– Ой, а рюкзак-то мой? Рюкзак-то? – она заквохтала и смешно захлопала руками по бокам.
– Да вот он, – с чувством отмщения сказала Саша, снимая с руки Анькин новенький рюкзак с мордочками серо-белого кота и веселой коричневой мышки.
Оксанка убежала, а Саша не только не бросила Аньку, но и тащила на себе ее вещи.
Анька обрадовалась, схватила рюкзак и достала из внутреннего кармана жвачку.
– Хочешь?
Конечно, Саша хотела. Анька всегда угощала ее жвачками, когда родители их привозили. У нее была целая коробка жвачек с машинками на вкладышах. Когда Ира в первый раз приехала из Германии, она тоже привезла Саше жвачки с машинками. И еще целый чемодан сладостей. Саша тогда делилась с Анькой, они съели вдвоем почти всё, после чего обе пошли лечить зубы. Но тот чемодан давно опустел, и теперь они жевали Анькины жвачки.
– Только вкладыш мне, – строго сказала Анька, – а то потеряешь. У меня уже вот такая стопка! Потом на наши поменяем.
Саша послушно отдала вкладыш с черной машиной. Анька считала, что эти вкладыши они смогут обменять позже на картинки, которые собирали. Их любимая жвачка называлась «Love is…». Саша уже знала, что это на английском. Ира тоже привозила такие жвачки. Теперь и Анькины родители стали покупать их в Турции и Польше, но редко. На Лесобазе очень мало детей жевали жвачки, поэтому меняться вкладышами особо было не с кем. Но Анькин папа сказал, что скоро у всех детей будут жвачки, потому что их станут продавать в магазине. Они дяде Вале не очень-то поверили, но Анька вкладыши копила. А Саша ей без сожаления отдавала – менять машинки на разные истории с мальчиком и девочкой всё равно было не у кого, а сохранить вкладыши Саша, пожалуй, не могла бы, у нее всегда всё мялось и портилось. Она протянула Аньке вкладыш с машинкой, а жвачку переложила в другую руку. Молочного цвета, с тремя ребрами и двумя впадинами, жвачка пахла вялеными бананами и чем-то еще. Саша медленно слизнула ее с руки, ощутив ее приятную шероховатость и сладкую тяжесть. Ласково она прижала жвачку к небу – вкус расплылся по всему рту, и брусок немного размяк. Саша поставила ее ребром на нижние зубы и с наслаждением раздавила. Вместе со слюной из жвачки прыснул веселый вкус непонятных фруктов. Хоть теперь жвачки и не были для них такой уж редкостью, но это всё равно было для Саши праздником. Потому что с тех пор как они съели привезенные Ирой из Германии сладости, жвачками ее только угощали. И она не знала, случится ли это в следующий раз. Можно было, конечно, и у Аньки спрашивать, но Саша стеснялась. Бабушка считала, что стыдно любить вкусную еду, тем более – в гостях. И Саша делала вид, что не любит. Но сейчас она свою – теперь уже ее! – жвачку любила. И не спеша перекатывала во рту, лишь изредка сжимая зубами, – жевать будет, когда из ставшего уже комком брусочка выйдет основной вкус.
Они сидели на нижнем и самом широком бревне, откинувшись назад, как на диване. Ранец, рюкзак и сменку бросили рядом. Саша молча жевала, Анька пробовала надувать из своей жвачки пузыри, но ничего не получалось – надо было еще немножко пожевать.
– Куда пойдем потом? – спросила она Сашу после очередной попытки надуть пузырь.
– Не знаю. Вообще-то я есть хочу, – честно сказала Саша.
– Надо было в столовую-то пойти. А теперь придется с бабой Тоней сидеть. Натолкет картошки с молоком и луком.
– Бе-е-е-е, – Саша не смогла сдержать отвращения, хотя и неприлично так говорить про бабу Тоню.
Они надолго замолчали. Слышно только было, как у Аньки тихонечко лопаются маленькие пузыри.
– Ну так к бабе Тоне пойдем? – она снова открыла рот, просунула меж губ кончик языка с натянутой на него тонким слоем жвачкой и надула первый небольшой пузырек, который тут же лопнул с глухим едва слышным звуком – так лопаются пузыри у свежих карасей, когда их чистят.
– Вообще-то она не бабушка моя, а прабабушка. Баба Тоня-то. Но не могу же я говорить «прабаба Тоня». – Анька снова надула пузырь, теперь уже побольше.
– Я знаю. Это бабы Клавы мама. А баба Клава – тети Лены, – Саша тоже сделала из жвачки большой пузырь.
– Не-а. Это папина бабушка, – Анька в ответ надула совсем уже огромный шар и сама хлопнула по нему рукой – шар громко лопнул.
– А где папина мама? – Саша искренне удивилась.
Бабу Тоню, которая жила в закутке вместе с Женей, она всегда считала бабушкой Анькиной мамы.
– Папина-то? Никогда не видела ее. Говорят, она еще давным-давно гаманок потеряла. Пошла его ночью искать на улицу и пропала. А в гаманке все деньги были и путевка в санаторий.
Саша удивилась:
– Это на Лесобазе? – она не могла поверить, что даже у них можно выйти на улицу ночью за потерянным кошельком и никогда не вернуться.
– Пропала-то? Вон там, на ММС, – Анька показала куда-то неопределенно за спину.
– А что это такое – ММС? – спросила настороженно Саша.
– Ну, это район такой. Там вообще страшно, еще хуже, чем на Лесобазе.
– И ты там была? – Саша не могла поверить, что Анька вообще куда-то без нее ездила. Тем более – в такое ужасное место.
– Не-а, мне папа рассказывал.
Хорошо, что Анька там не была. Ей хотелось верить, что дальше всех по Тюмени ездила она – на Дом обороны, где им дадут квартиру. Они с мамой иногда ездили в выходной на трех автобусах смотреть, как строится дом с их квартирой. Это очень далеко.
– Смотри! Смотри, там кто-то есть! – закричала вдруг Анька и полезла между бревен, туда, где они всегда прятали свои секретики.
Саша тоже заглянула в темную дыру, где Анька шерудила рукой. Ничего не было видно. Саша заглянула глубже – нет, ничего.
– Дай я… Кс-с-с-с-с! Кс-с-с-с!
Анька глубже сунула руку в темную дыру, и оттуда заорал кот. Она долго приманивала его, потом в дыру полезла Саша – кот пятился от них всё дальше в полость между сваленными бревнами, которая на другом конце кучи превращалась уже в щель.
– Надо его палкой потыкать – он с той стороны и вылезет, – радостно предложила Анька.
Она решила отломать от ивы прут, но он никак не отрывался. Саша обошла дрова и проверила – с другой стороны коту не выбраться.
– Не надо его палкой. Он там может застрять. Или на него бревна повалятся.
Анька бросила теребить иву и тоже осмотрела дрова со всех сторон. Да, загонять кота в самое узкое место было опасно.
– Ну он ведь сам к нам не выйдет! – Анька обиделась и на кота, и на бревна, и на щель в них.
– Не выйдет, и что? – серьезно спросила Саша. – Ты котов не видела? Давай мы ему здесь лежанку сделаем, чтобы тепло было. Когда мы уйдем, он тут ляжет. А мы пойдем ко мне Василису смотреть.
– Вот бы Люсю-то твою найти. Неужели, как она с балкона убежала, так ее никто и не видел? – спросила Анька.
– Не-а… Мы ее искали-искали… Мама даже на крышу лазила. Танька Каромина говорит, что видела потом нашу Люсю во дворе последнего дома. Мы там всё обошли. Я хотела потом еще раз пойти, но мама сказала, что уже год прошел и не найдется Люся.
– Может, и не надо ее искать. Если найдется, как у вас Люся с Василисой будет жить? Она же ее убьет, – рассудила Анька.
Люся была злой кошкой и кусала даже Сашу и ее маму. Только Аньку никогда не кусала и не рычала на нее. Новую кошку Василису Люся бы сразу убила. Да и чем их кормить? Когда они купили Василису на рынке, бабушка ругалась, говоря, что им не прокормить новую кошку и что Люся правильно ушла от такой голодухи.
– Давай ему из веток сделаем лежанку. А сверху постелем вату. Смотри!
Саша показала на валявшийся тут же полосатый матрац.
– Давай! Давай! – радостно заверещала Анька и побежала доставать вату.
Саша обламывала с ивы самые тонкие сухие ветки и видела, что матрац Аньке не давался – она не могла разорвать толстую заляпанную ткань в бело-голубую полоску.
Конец ознакомительного фрагмента.