Жене и сыну посвящается…
Если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так? —
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!..
М. Ю. Лермонтов
Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь;
это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи! если
это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде.
Он же сказал: иди.
И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти
к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав
утопать, закричал: Господи! спаси меня.
Иисус тотчас простер руку, поддержал его и гово-
рит ему: маловерный! зачем ты усомнился?
Евангелие от Матфея
От автора.
За искусством всегда прячется реальная жизнь. А за холстом стоит живая душа, но вряд ли даже близкий друг разгадает автора. Кто-то уверенно может указать на прототип и окажется прав, но до разгадки так и не дойдет. Художник пишет
не то, что видит, а то, что чувствует, пропуская предметы че-
рез собственный взор, направляя их в мастерскую, от которой
никто никогда не видел ключей.
Затворившись в комнате, писатель заносит перо над голо-
вой, как меч. Рука его дрожит, но что за жалкое чувство испы-
тывает он по сравнению с подлинным переживанием погиба-
ющего?! И все же его работа – запечатлеть трагедию по силе
собственных переживаний. Указать боль, которую можно ис-
коренить. Он подскажет, но все же писатель-романист – это
не врач души. Его перо превосходно опишет болезнь, но выпи-
сать лечение?
Надеюсь, что я не взялся кого-то исправлять.
Prehistory, или
Предыстория
Н. шел по размокшей от снега земле. Маленькая тропа вела
через лес к больничному двору. Сквозь сосняк проникали ве-
черние лучи солнца. Ветви деревьев искусно разрезали их,
преображая свет в сумерках. Короткий январский день плыл
вдоль Скандинавских гор и промерзших озёр в сторону тепло-
го морского течения Гольфстрим.
Н. бродил, блуждал, делал все то, чего ему недоставало
в шумной Москве. За тот небольшой путь, который он проде-
лал сегодня, окружающий пейзаж показался ему непривычно
живым и ярким.
«Скоро все померкнет, – рассуждал он. – Среди модного
искусства много искусственного. А здесь все натуральное».
Косой луч ударил ему по лицу. Н. смахнул его рукой и при-
гляделся вдаль. Белое здание восставало перед взором его от-
дохнувших глаз. Вид больничной постройки больно сдавил
грудь. Люди как муравьи бегают там. И он тоже найдет свою
беговую дорожку среди них.
Вдруг ему показалось, что содрогнулось само время, как за-
сохшая земля расслоилась на части.
«Где-то есть время, – подумал Н. – Оно правильное и жи-
вое, которое и должно быть. Часы взяли неровный счет. Они
ворвались в жизнь человека и все быстрее и быстрее погоняют
его вперед. А он не успевает, падает. Где-то там, где леса, оке-
ан и море, стирается больной нерв времени. Там будто нет ча-
сов, стрелки не торопят жить, и лишь порой бьет медный мо-
лоток двенадцать по полудню, намекая, что миру свойственно
время…»
«Как-то все не так, – продолжал рассуждать Н. – Откуда
зародилась такая скорость, такая хватка к предмету? Будто
в них залог естественной любви и счастья. Правило бегущего
сегодня: не останавливайся. Но разве можно в такой гонке
что-то успеть, почувствовать, ощутить радость бытия. Или эта
мысль рождается только за минуту до смерти, когда все окру-
жающие предметы становятся беспредметными. А взирающие
на тебя слезы – это самые дорогие минуты в твоем земном
пути. Все же мир затягивает своей невидимой силой в воронку
с черной смолой».
«Неужели из нее не выбраться?» – вопросил Н.
«Не верю!» – бездумно вырвалось у него.
Бумага прокатилась по ветру, ветер гнал ее, будто это был
сам Н. Он почесал голову и окончательно приуныл.
«Только не это, – испугался он. – Эта унылая истома дове-
дет меня до края».
Неожиданно Н. ощутил запах. Его ноздри раскрылись. Он
услышал знакомый шелест платья и насторожился.
– Это ты?
Девушка сделала вид, что она его не заметила.
– Мы вчера с вами познакомились. Помните?
Девушка бросила на Н. суровый взгляд.
– Ну, у вас и удар. Хлесткий!
Она продолжала идти рядом и молчала.
– Слушайте, – вырвалось у Н. – Может, погуляем.
– Зачем? – удивилась она. Но улыбка выдала ее интерес.
– Не знаю, – развел руками Н. – Узнаем друг друга по-
ближе.
– Для чего? – тем же тоном спросила она.
– Может быть, мы…
– Никогда! – ей эта мысль и вправду показалась глупой. Н.
это заметил и замолчал.
«Зря только заговорил», – мысленно раскаялся Н. Но все же
решил продолжить разговор:
– Почему мы не встретились в лесу?
– А должны были?
Н. сжал губы и вторично пожалел, что заговорил.
– Я тебя видела, – неожиданно заявила девушка.
– Правда? – обрадовался Н.
– Правда, – ответила девушка. – Почему не подошла? Ты
это хотел спросить?
– От тебя ничего не скроешь.
– Я просто не люблю болтать в лесу. Тем более с незнаком-
цами.
– Но ведь мы… – перебил ее Н.
– Мы никто!
Н. опустил глаза.
– Не обижайся на меня. Я не всегда такая.
Н. наступил на толстый сук.
– Вот. Лучше смотри под ноги.
– Спасибо, – поблагодарил Н.
Оставшуюся дорогу до клиники они шли молча. Но, не упо-
требляя слов, они все-таки беседовали между собой втайне
друг от друга. И когда девушка ступила на порог больничного
двора, она неожиданно обратилась к Н.:
– Хорошо, – сказала она и поправила низ платья. – Я
Лика!
– Островских!
Девушка с вопросительной улыбкой посмотрела на него.
– Никита, – добавил он.
– Ты очень смешной, Никита!
– Знаешь, – продолжила она после небольшой паузы, —
ты живой!
– Что?
– Живой, – рассмеялась она. – Ямочки бегают, шевелятся!
А вот там, – Лика указала на клинику, – живут куклы. Доро-
гие куклы. Их капитал – как смешной колпак на голове гнома.
Ладно, не обращай на меня внимания. Я вовсе не больна. Если
только капельку, – она сложила пальцы рук и посмотрела
на него. – У-у-у-у, сильно я тебя?
Никита потер щеку.
– Дай поцелую!
Н. удивленно сделал шаг к ней.
– Забери меня в Москву, – неожиданно обратилась она
к Н.
Их лица почти соприкасались.
– Ты сама можешь уехать.
– Мне только семнадцать. Я под опекой отца.
Н. перевел дыхание, свежий запах ее духов накрыл его, сде-
лал каким-то слабым и в то же время счастливым.
– Не могу, – ответил Н. Его лицо покраснело.
– Чего ты боишься?
Он хотел было признаться, кто он и что давно знает ее,
но вдруг язык стал вязким и он промолчал.
– Когда ты следил за мной, я наблюдала за тобой. Когда я
стала доступной для тебя, ты потерял интерес. Это признак
равнодушного человека, который тщетно пытается развлечь
себя.
– Я… – язык не послушался Н., и он снова замолчал.
– Кто ты?
– У меня нет лица.
Она громко засмеялась.
– Ты так искренне это сказал. Мы все не то, что говорим
о себе и представляем себя.
– Мы лжем?
Она мягко кивнула головой. Запах ее волос коснулся Н.
Он облегченно вздохнул.
«Лжем, – подумал он про себя. – Если бы она знала…»
– Никит… Да-ва-й дружить!
Н. боязливо посмотрел на нее.
– Давай, – согласился он, будто решился на риск.
Лика сжала его руку.
Он почувствовал ее пальцы как что-то ненадежное в своих
руках.
– Тебе нравится в Швеции? – вдруг спросил он.
– Теперь нравится!
Н. решил, что пора удаляться. Ему вдруг стало неловко. Он
замешкался.
Бледно-красные губы Лики дышали так, будто к ним никто
еще не прикасался. Лишь легкая вечерняя изморозь покуша-
лась на них.
– Холодно, – отозвалась Лика. – У меня тонкий плащ, по-
ра в палату. Отпусти.
– Ах, да, – Н. смущенно выпустил ее руку.
Указательным пальцем Лика смахнула с носа Н. мушку. Она
заметила, что его что-то тяготит. Ей ужасно хотелось прижать
его к своей груди. Вдруг и к ней подступила истома. Прошлые
попытки начать свидания быстро оканчивались.
Н. посмотрел на нее.
– Пора, – с грустью сказала она.
– До завтра.
– До послезавтра. Завтра у меня много процедур.
Н. глубоко вздохнул.
– Прости, – звонко сказала она.
Лика поцеловала Н. в щеку, в которую сама же вчера от зло-
сти ударила, когда Н. попытался с ней заговорить.
– Я не умеют жить, – сказал Н.
Лики уже не было рядом.
– Если бы я умел жить, я бы радовался каждой капле до-
ждя, – сказал он. Вокруг не было ни души. Только входная
дверь покачивалась на железных навесах. Н. осмотрелся и по-
шел в свою палату.
* * *
Лика вошла в палату. Едкий запах медикаментов ударил ей
в нос. Она открыла окно и включила свет. Луч лампы мгновен-
но осветил комнату. Палата больше напоминала небольшую
залу, чем больничный закуток на одну персону.
Лика скинула плащ и подошла к зеркалу. Ее тонкая как лист
кожа на лице дышала чем-то не совсем здоровым, больше
больным духовно, а не физически. Словно каждое прикосно-
вение мужской руки портило выражение лица, как будто при-
касаясь к какому-то капризному яблоку, на котором остается
след или вмятина.
«Как бы искренне не смеялся клоун, его грим всегда давит
на зрителя, – с грустью подумала Лика. – И как бы искренне
не смеялся клоун в уборной актера, он по-прежнему будет
ощущать на своем лице остатки выцветших красок».
Она вытерла ватным тампоном макияж и вспомнила, как
один фотограф сказал, что глубина и объем ее глаз совершен-
ны. И еще многое, что он болтал, что сейчас всплыло совсем
некстати. Образ воспевателя блуждал по углам и раздражал ее.
«А этот мальчик способен вытерпеть меня…»
Лика подошла к окну. Холодный ветер гнал перистые об-
лака.
«Невозможное легко создать, – прошептала она, – даже
если все возможное ты уже потерял».
В это время Н. вышел на третьем этаже из лифта. Вдруг
кто-то тихо окликнул его. Он обернулся, но коридор был пуст.
Часть первая
– Но у него душа грязная; он знает
и не решается, он знает и все-таки
гарантии просит. Он на веру
решиться не в состоянии. Он хочет,
чтоб я ему, взамен ста тысяч, на себя
надежду дала.
Ф. М. Достоевский.Идиот
Глава 1
Мысли вели меня вдоль Крымской набережной. Я шаркал
ботинками в тон своей грусти. Печальный свет ночной улицы
отражался в реке. Вокруг было туманно и даже дымно. С воды
тянуло сыростью. Немногое можно было разглядеть в такую
погоду, но я пытливо шел вперед.
В моем уме кипел ад. Не оставляя времени на отдых, он за-
ставлял меня блуждать в прошлом. Он беспощадно напоминал
мне один и тот же день. Мне ничего не оставалось, как отка-
заться от собственной памяти и попытаться открыть «новую
книгу жизни».
Но попытки тщетно умирали. Последние четыре дня изну-
рили меня окончательно.
Когда я случайно увидел ее в Сокольниках, все полетело
вверх дном. Я знал, что рано или поздно она вернется в Моск-
ву, но так быстро?
Швеция – не ее дом. Это маленький секрет ее жизни, о ко-
тором я все знаю. К ее припадкам там я относился спокойно.
В клинике она не могла ни с кем сойтись, только я говорил
с ней.
Лечебница находилась в 30 км от Стокгольма, на острове
Бьерке, озеро Меларен. Она имела пробный статус. Сюда по-
падали люди с «повышенной чувствительностью», то есть пре-
вышающей человеческую норму эмоций в день. Была ли она
коммерческой организацией, наживающейся на желающих
вылечиться, или клиника действительно выпускала совершен-
ных людей, это никого не волновало. Это был «остров богатых».
Людей, якобы сошедших с рельс по той или иной причине. Им
обещали быстрое восстановление и внутреннюю гармонию.
Последнее очень привлекало почти разорившихся бизнесме-
нов (на это «почти» можно было прожить три жизни) и других
несчастных. По сути, клиника позиционировала себя как но-
вую моду, место и время для полезного отдыха.
Но не все было там сладко. Лика на самом деле нуждалась
в помощи. Предел ее гнева был неизмерим. Летали чашки,
вилки, тарелки, ножи, пульты, книжки и вазы. Все, что попа-
далось ей под руку. Какая-то внутренняя обида сидела в ней,
но что-то очень красивое вырывалось из карих глаз девушки.
От чего я забывался и мог простить ей любую выходку.
Но один проступок я не смог простить. Отношения прекрати-
лись.
Я и мой напарник Артем убежали ночью. Наш трехмесяч-
ный визит в клинику преследовал другие цели. Выход через
парадную дверь был закрыт. Пришлось прыгать с балкона вто-
рого этажа. Либо к утру оказаться в полицейском участке.
По приезду в Москву я обнаружил, что «заболел» ею.
Я не заметил, как оказался на Патриаршем мосту и пошел
вдоль него. Едва начало рассветать. Я спрятал голову в ворот-
ник, было холодно. На веки давил свинец. Мне показалось
(или вправду?), что закачалась мачта Петра и я вдруг услышал
вопль моряка. Почему я не могу поймать за руку сон? Я с ужа-
сом открыл глаза, подошел к храму и замолчал. Мои мышцы
напряглись, ладони сжались. Я начал молиться.
Глава 2.
– Да-а. В такой час легко поддаться грусти, – обратился ко
мне кто-то. Я обернулся. Из-за своих малых размеров старик
напомнил мне карлика. Он тяжело дышал. В руке он держал
длинную кисть. Заостренный волос щетины торчал без изги-
бов. Казалось, что ей можно проколоть глаз.
– Фараонова мышь, – карлик гордо указал на волос кисти.
– Впечатляет.
– Я Владислав, – улыбнулся художник. – Владислав…
Карлик точно взмахом кисти срезал свое отчество и под-
мигнул.
– Никита.
– Больше месяца я искал этот редкий вид неба, – старик
развел руками и вздохнул, как подобает мастеру. – А вам как?
– По мне, небо всегда одинаково холодно. Кстати, я Вас
раньше здесь не видел.
– Порой все бывает неожиданно.
– Надеюсь.
– Вид у вас какой-то бледный. С вами все в порядке?
– Да, только немного замерз.
– Может, чаю?
– Не откажусь.
Художник нырнул в сумку, достал термос и чайную пару.
Затем он подал мне чашку. Я кивнул.
– У вас бессонница?
– Я не могу дать имя тому, что люди понимают под бессон-
ницей. Но можно сказать и так.
– Не спящий никогда не проснется, – сказал старик нази-
дательно.
– Возможно. У меня нет здорового сна. Одна надежда
на злой случай. Чтобы уснуть навсегда!
– Вы не понимаете, что говорите.