В дополнение к этому набору Ленка читала романы про любовь. Ни «Войну и мир», ни «Идиота» так и не осилила, зато с упоением проглотила «Джен Эйр» и «Гордость и предубеждение». А «Таис Афинскую» Ефремов просто с неё списал, только перенёс на тысячелетия назад. Она представляла себя златокудрой гетерой, лихо несущейся в колеснице по древнегреческим улицам. Это Ленка напророчила великую судьбу будущему полководцу и царю, по её указанию сожжён Персеполис. Никто иной, а именно она всю жизнь тайно любила знаменитого македонянина и стала царицей Египта, её слезами у погребального костра оплакана лучшая подруга и верный Менедем. Только Ленка никак не могла разобраться, кто из пацанов есть кто: Александр Македонский, Птолемей и Гефестион. (Неарха отмела сразу, любил других). Бесконечно тасовала колоду, но ничего не выходило – почему-то все должны быть Александрами, а разве это возможно?
С подобными размышлениями впервые пришла мысль: а с кем бы она хотела идти в поход… в Персию, например? С Лёнчиком, с Саней или Серым? Тоже вопрос из вопросов. Легче найти квадратуру круга, нежели определиться с таким сложным выбором. С Лёнчиком всегда весело, он запросто может раздобыть что угодно, с ним не пропадёшь до самой Персии. С Серым интересно, он читает в сто раз больше, чем они трое вместе взятые, когда успевает только? Почти не матерится, зато дерётся здорово. Мальчишки давно у Сани во дворе тренируются, «грушу» боксёрскую колотят. У Серёги руки длинные, стремительные, такой в дороге очень даже пригодится, охранять Ленку будет. Саня тоже драчун не из последних, немного медлительный и тугодум, но добродушный, как и отец его, и первый красавец на махалле. Так что, просто обязан гарцевать рядом с её колесницей. Да…. Как тут решишь?
Интересно, вот можно было бы замуж сразу за троих. Отыграли свадьбу вчетвером, на узбекский манер в одном дворе несколько домов отстроили и в каждым она живёт с разным мужем. Они все её любят и работают не покладая рук, потому что Ленка им детей нарожала, всем по два. А сама, знай, двор метёт, поливает да ежедневно плов готовит, кто плов не любит? А малышня вокруг босиком по тёплым лужам носится. Вечером собираются под виноградником, столы ломятся, у мужей вперемешку отпрыски на коленках сидят, все улыбаются и счастливые. И Ленка счастливая как Фёдор Иванович Сухов из «Белого солнца пустыни». Только у него в видениях целый взвод пышногрудых красавиц, а у Ленки пацанов всего трое.
Вздохнула тяжело – так не бывает, лучше об этом не думать. Что мальчишки её в качестве супруги и матери своих детей в принципе могут не рассматривать, в голову не приходило. Включила кондиционер, одиннадцать только, а пекло несусветное.
– Ле-ен, Ленка! – с улицы донёсся голос Лёнчика. Она отложила книжку и высунулась в окно: – Чего?
– Купаться идёшь?
– Конечно. Кто ещё?
– Да все.
– Куда?
– Куда-куда!.. На Чирчик на пару часов. Давай, быстрей. Пожрать возьми.
– Ладно.
Выключила кондиционер, накидала немытых яблок и персиков в монтановский пакет (они тогда появились у корейцев на базаре и были последним писком уличной моды), натянула купальник, коротенькое жёлтое трикотажное платье и сланцы. Не торопясь выплыла из подъезда походкой от бедра под одобрительные присвисты компании.
– Ничё так ножки, – заценил Саня, оглядывая Ленку сверху донизу.
– И фигурка отпадная, – вторил Серый, склонив голову набок.
Она торжествующе усмехнулась, в душе млея от таких изысканных знаков внимания. С мамой они больше двух часов отстояли в духоте ЦУМа за этим венгерским платьем и вот она, награда. Комплименты хоть и не книжные «ах, как вы чудесно выглядите, душечка» и прямо в лоб, но всё равно приятно.
– У ней и попка классная, – хмыкнул Лёнчик, она шутливо отвесила ему подзатыльник: – Дурак!
Посмеялись, Ленка немного подумала, на чей багажник примоститься, выбрала Саню и на трёх великах покатили почти до Персии, на Чирчик. По дороге купили лепёшек и на целый день увязли на берегу реки.
Почему в детстве время ползёт медленно? Это после школы оно ускоряется и ты разбегаешься как фляер, лошадь – спринтер, а затем и на галоп переходишь. Привычно мчишься семимильными шагами, оставляя позади переломанные барьеры, не преодолённые канавы и сбитые подковы. Копыта в кровь и ты устал, но время неумолимо несёт тебя к финишной прямой. Хочешь не хочешь – беги, пока твоя лента не будет сорвана.
Азиатское время другое и всегда было другим. Оно ленивое, тягучее, с бесконечно долгим летним днём. Он пропитан белым светом, в знойном размытом мареве застыли минуты, секунды поднялись вверх от раскалённой земли, но высоты не достигли, расплавились под горячими лучами. Жара правит временем и только она вольна определять: один час – это сколько?
Накупались, побродили по каменистому берегу. Добрались до небольшой песчаной отмели, а песок прохладный, ногам приятно. Разулись, потоптались босиком. Хорошо! Снова в воду, нагретые бронзовые тела с благодарностью принимают ласковое касание живительной влаги. Поныряли и с рук и с плеч, Ленка научилась не хуже мальчишек. Мест глубоких летом на Чирчике не много, но местные их знали. Вдоволь накувыркались в воде и залегли обсыхать на валунах. Именно обсыхать, в Узбекистане специально никогда не загорали.
Кто первый завёл разговор об армии, уже и не вспомнить, но по тем временам служить хотели.
– Я бы в десантники, – мечтательно сказал Лёнчик, переворачиваясь на спину.
– Кто тебя возьмёт? Ростом не вышел, – ответил Серый.
– Так три года ещё, отец у меня здоровый, дорасту.
– Ты куришь, а там нельзя, – вставила Ленка.
– А ты откуда знаешь? Была что ли? – усмехнулся Саня.
– Читала. И потом, у них там марш-броски всякие.
– Ну?.. Тупой только про них не знает, – парировал Лёнчик.
– Да у тебя дыхалка не выдержит, – весомо сказала Ленка.
Она села на валуне, обняла колени и смотрела на другую сторону реки. Оранжевый «Икарус», длинный как кишка, полз вдоль парапета, ярким пятном выделялся на сером бетонном фоне.
– Вон, как этот автобус, – сказала она, махнув рукой вперёд. – Позади всех телепаться будешь.
Мальчишки поднялись, посмотрели, Серый засмеялся и сказал:
– А я в стройбат хочу.
– Гонишь! – уверенно заключил Саня, щелчком посылая маленький камушек в воду.
– Ага, так и поверили, – добавил Лёнчик, отправляя по тому же маршруту следующий.
– Точняк, – не уступал Серый. – Бетон месить буду.
– Давай, давай, руками, как последнее чмо. А мы в ВДВ пойдём, да, Круглый? – сказал Саня, легко спрыгнул с валуна, поднял булыжник и со всего маху закинул его в реку. Россыпь искрящихся брызг обдала прохладой подсохшую кожу.
– Базара нет, – подтвердил Лёнчик и соскользнул вниз. – Пожрём, может?
Ленка аккуратно слезла с камня и направилась к сложенным под ивой вещам.
– Лен, – позвал Серый, она обернулась. Он стоял на валуне, расставив ноги, загорелый, тёмно-русые волосы потемнели от воды, зелёные плавки-шортики в облипочку по моде. Лёнчик и Саня рядом, только внизу. Такие же смуглые, одни мышцы и сухожилия. Все трое подсвечены июльским солнцем на фоне бледно-голубого неба.
– Ну, чего? Пошли, есть охота.
– А ты нас ждать будешь? – шутливо сказал Серый, вроде смутился, но глаз не отвёл.
Ленка опешила от неожиданности. В груди заныло сладостно и нестерпимо. Вихрь мыслей пронёсся за секунды – она же не их девушка. И вообще ничья не девушка. А теперь, выходит, троим девушка? А как это? Что делать-то? И целоваться со всеми? Может, не зря она сегодня про мужей думала? Вот, дурочка, не бывает такого, – засмеялась на такую глупость и вслух кокетливо спросила:
– Всех троих?
– Через одного, – буркнул Саня, нагнулся, подхватил следующий булыжник и с разворота швырнул в воду.
Ленка отвернулась и пошла к дереву, переполненная блаженством. За спиной, сквозь зубовный скрежет, слышалось бурчание.
– Дур-рак, ты Серый! – Саня, звонкий шлепок по голому телу.
– Да чё, я только спросил, – Серый, ответный удар.
– Какого фига? Обещали же, – Лёнчик, негромкий стук булыжника и через секунду плеск воды. – Удод!
– Да, хорош, пацаны!
Шлепки, гиканье, возня, хруст камней под ногами и через минуту кучей малой завалились на старенькое покрывало.
Такое оно, счастье – валяться под завесой ивы и поедать выполосканные в реке персики вприкуску с лепёшкой. Вяло перебрасываться словами, грызть яблоки, по очереди травинками щекотать гладкую девичью кожу то с одной, то с другой стороны. Видеть, как Ленка отмахивается, потирает места прикосновения, а потом до неё доходит, что это проделки мальчишек, а не мошкары.
– Ну-у? Что делаете? – верещит недовольно и щиплет каждого быстрыми болючими щипками.
Хохот, всеобщая дружеская потасовка и опять покой, растянувшись на спине. Сквозь повисшие ветви проглядывает удивлённое солнце – сорок в тени, чего тут развалились? Не замечали. Счастье вне всего – вне жары, вне времени, вне условностей. Одно на всех.
Совсем рядом на соседних деревьях завелась кукушка, гулко и протяжно. Ку-ку, ку-ку, да не угомонится никак, старается.
– Кукушка, кукушка, сколько мне жить? – спросил Лёнчик, птица тут же умолкла. Все засмеялись, Саня обрадовал: – Конец тебе пришёл. Отец башку оторвёт.
– За что?
– Время седьмой час, Маринку кормил?
– Ловить её должен? Сама поест.
– Вот за это и оторвёт, батю не знаешь? – добавил Серый. – Кранты тебе, Круглый. Погнали.
– Не, подождём. Кукушка, ты где?
Та словно одумалась и принялась куковать торопливо, навёрстывая время.
– Во, поняли? – удовлетворённо сказал Лёнчик.
– А мне, кукушка, – сказал Саня.
– А мне.
– А мне.
Запросили все, отсчитывали, уже за семьдесят перевалило, а птаху как заклинило. Засмеялись. Свернулись быстро, Ленка натянула платье, восемьдесят один, восемьдесят два. Вдруг над головой взвилась трель мастерская, снизу вверх понеслась затейливо «фьюти-фьюрли-ти-фью». С ювелирной точностью попадая в самые высокие ноты, заглушила кукушку. Та обиженно замолчала. Ни с кем не спутаешь иволгу, повсеместно живёт она в Узбекистане, только увидеть редко кому удаётся. А эта прям над ними концерт устроила, сидит на ветке маленькая, жёлтенькая с чёрными крылышками, и выводит старательно.
– Ох ты! – от восторга Ленка захлопала беззвучно, едва соприкасаясь ладонями. Лёнчик посмотрел на неё так странно, что она смутилась, и сказал: – Классно, да? Ива-иволга. Со мной поедешь.
Оседлали велики и назад. Ленка крепко держалась за Лёнчика и смотрела то на Серого, то на Саню. Оба выпендривались, делали «козла», она улыбалась и сама себе мысленно говорила вычитанное из книжки выражение «девушка кокетливо улыбнулась». Верила, так и делает.
Глава четвёртая
Для выросших в Узбекистане отдельной жизненной канвой проходит сбор хлопка. Даже лозунг такой был – все на сбор «белого золота». Взрослые в обязательном порядке по выходным, студенты на два-три месяца к чёрту на кулички со своими раскладушками, матрацами и одеялами. Ручной сбор следовал за машинным. Тяжёлый, рабский труд, который возлагался и на детей. Начиная с седьмого класса школьников ежедневно вывозили на хлопок. С середины сентября и до конца ноября для старшеклассников приостанавливались занятия. С утра к школе подъезжали смердящие бензиновой гарью «ЛИАЗы», битком набивались и выдвигались в какой-нибудь богом забытый колхоз.
Ленке везло больше всех, её пацаны по головам лезли в автобус занять место, и она сидела почти всегда, что очень значимо. Время в пути порой больше часа, а попробуй висеть на одной руке, стиснутая со всех сторон такими же малолетними тружениками хлопкового фронта.
Созревший хлопок – это просто вата в высохших колючих коробочках, кустики примерно по пояс. Учителя расставят по полю в шеренгу, у тебя две грядки и правый арык. Где-то далеко впереди воткнут палку со скомканным хлопком – граница, туда и ползёшь по пересохшей земле, гребёшь обеими руками. Ладони изодраны, шершавые, ногти поломаны, пыль набивается в рот, в нос, растопыренные ветки в глаза лезут. Ад! Норма шестьдесят килограмм, попробуй-ка собрать. Это вата, не капуста или картошка, как в России. Спереди на поясе фартук полотняный подвязан, большой квадрат с четырьмя лямками, вот туда и пихаешь. Мотается между ног до самой земли, вниз тянет, бредёшь как кенгуру с сумкой. Когда набирается так, что тащить на себе уже невмоготу, снимаешь и дальше кучки по арыку делаешь. Потом всё в фартук складываешь и трамбуешь ногами, «солишь», присыпаешь слои хлопка землёй, чтобы вес был. А куда деваться? Норму требовали. Потом завязываешь длинные лямки крест-накрест, с горем пополам да с помощью таких же бедолаг взваливаешь на горбушку и волочёшь на хирман12. Стоит большая телега, около неё примитивные весы из трёх дубин, рядом бабай колхозный и своя учётчица из школы, работница со слабым здоровьем. Ты идёшь по грядкам, придавленный мешком, спотыкаешься, ноги подворачивается, солнце в глаза слепит. Кое-как дополз, взвесил. Ура! Десять килограмм стране «белого золота» заготовил, осталось пятьдесят.
Но хлопок и своеобразная романтика. «Вот, новый поворот, и мотор ревёт…», – непременно выводили под гитару. Обедали тем, что из школьной столовки на машине привезли да из дома прихватили. Прямо на земле фартук один расстилался, сами вокруг рассаживались. Заботы никому не было, что девочки могут таких проблем огрести, на всю жизнь этот хлопок скажется. Зато дружно и весело. Самые расторопные «партизанили» по соседним полям где ещё хлопкоуборочные машины не прошли. Гоняли за такую самодеятельность, но правило железное: норму выработал – свободен. Можешь и дальше собирать, какие-то копейки за килограмм платили, однако таких дураков мало находилось. А сколько школьных романов завязывалось в это время! Парочки складывались с удара тяжёлым кураком13 по спине. Какой-нибудь пацан влепил девчонке между лопаток – всё, симпатия. Хоть и больно, но плюс для дамы сердца огромный: джентльмен вместо леди будет таскать её неподъёмный фартук на хирман.
Ленка трудилась со своим классом, десятый «Б» мальчишек работал дальше. Конец октября, жары уже нет, иногда дождичек поморосит, но тепло ещё. После обеда она с девочками попылила на грядки, вдруг лёгкий удар в плечо кураком. Обернулась – Лёнчик кивает, отзывает в сторону.
– Сколько? – спросил он.
– Восемнадцать. (Килограмм).
– Давай фартук.
Ленка обрадовалась: «партизанить» пойдут. Сняла с шеи фартук и сунула ему, мальчишки выручали частенько. Сборщица из неё оказалась никакая и на еженедельных линейках ей вечно в нос тыкали. А что она могла сделать? Собирала как все, но получалось мало.
Примерно через час, когда она уже накидала кучек, а фартука всё нет и нет, кто-то из одноклассников вернулся из дальних кустов и сказал:
– Там такое мочилово! Наши со второй бьются.
Вторая школа из их района, на хлопке пересекались часто. Ленка сообразила быстро и, не раздумывая, понеслась на соседнее поле, слыша за спиной голос классухи:
– Злобина, куда?
– В туалет! – выкрикнула, не оборачиваясь, и припустила быстрее.
Добежала до посадки, перемахнула через канаву, упала, поскользнувшись в высокой траве. Поднялась, не обращая внимания на боль в коленке, и полетела дальше. Сзади окрик:
– Злобина, ты чего тут делаешь?
Военрук Николай Петрович, в простонародье Коля-Петя, любимец школьных дам и девчонок. Статный усатый красавец нагнал её и тяжёлой ладонью приковал к земле, зычно прогремев над ухом:
– Куда?
– Там… там….
– Стоять здесь, ясно?
– Да, только….
– Ещё раз спрашиваю – ясно?
– Да.
Он погрозил пальцем, деланно нахмурился, под ровно выстриженными усами спряталась понимающая улыбка. Развернулся и быстрым шагом направился к месту рукопашного боя. На ходу хлестал длинной хворостиной по начищенному армейскому сапогу, колечком сложил пальцы и затолкал в рот. Разбойничий свист чуть не оглушил, ещё один, Ленка прикрыла уши и втянула голову в плечи. Видела, как месиво из мальчишеских тел на мгновение прекратило колыхаться, затем забурлило с новой силой. С другой стороны подтягивались учителя второй школы.