— А где эти несколько дней могли пережидать бандиты?
— Ума не приложу. Давайте чай пить.
Но в этот вечер им так и не удалось попить чаю: на току кто-то сильно и часто начал бить в рельс. Удары звучали, как набат. У колхозного правления тоже ударили в рельс. Капалин выскочил на крыльцо.
— Лейтенант, хлеб горит! — закричал он.
Но Борисов и сам с крыльца видел взметнувшийся в небо яркий факел, от которого в темноту пучками летели искры. Горела соломенная крыша тока.
Борисов вместе с Капалиным побежал к току. Их обогнали две пожарные брички с наполненными водой бочками. На току уже были люди. Никто не тушил пожара, все понимали: бесполезно. Кто-то откатывал подальше от огня бочки с бензином, лежавшие метрах в пятидесяти от тока, кто-то прямо из-под горящей крыши, облившись водой, выкатывал зернопогрузчик. Женщины подносили воду из ближних колодцев, обливали водой пшеницу и тех, кто спасал технику. Все работали молча, только председатель колхоза громко выкрикивал приказания.
Борисов стал помогать двум колхозникам, толкавшим веялку. Горячий воздух затруднял дыхание, на китель и голову (фуражка осталась у Капалина) сыпались искры, какая-то женщина опрокинула на него ведро воды.
— Еще — взяли! — натужно прохрипел за спиной Борисова знакомый голос. Он оглянулся и узнал старшину заставы Исаева. «Успели с заставы. Молодцы!» — подумал лейтенант. Веялка пошла быстрее, и вот, наконец, стало легче дышать — горящая крыша позади. Но они продолжали катить веялку подальше от огня.
Кто-то громко крикнул: «Берегись!» Часть крыши рухнула. Все кинулись растаскивать горящие стропила, тлевшее кое-где зерно раскидали и залили. Пожар затихал. Все ближе и ближе к току подбиралась темнота, вот она охватила весь ток, и в этой темноте чернели, как клыки огромного хищника, каменные столбы, а чуть в стороне темнел похожий на жирафа зернопогрузчик. У зернопогрузчика старший лейтенант Малыгин в кителе, прожженном в нескольких местах, в фуражке, сдвинутой на затылок, тоже прожженной, разговаривал с председателем колхоза Петром Григорьевичем Тереховым.
— На трудодни раздадим, а семян нет — покупать придется, — сокрушался председатель. — Стукнет по карману.
— Почему загорелось, не выяснили? — прервал Терехова Малыгин.
— Думаю, подожгли. Крыша загорелась. Сторож ужинать уходил. Он первым и увидел, когда возвращался. Тревогу поднял.
— Кто же мог? — недоуменно спросил Малыгин.
— А кто его знает. Вы границу покрепче перекройте.
— Начальник всех на ноги поднял. Сам следовую полосу проверяет.
— Если надо, мы поможем.
— Хорошо, Петр Григорьевич. А сейчас нам пора.
Борисов сидел на небольшом валуне у обложенной камнем могилы и смотрел на заржавевшую звезду. В ущелье было сыро и сумрачно. Над головой, каркая, кружили вороны. Лейтенанта раздражало это карканье, разочаровался он и осмотром ущелья. Но Борисов собирался внимательно осмотреть еще подножие горы там, где его огибала речка.
Вчера, после пожара, когда он вернулся с Малыгиным, Исаевым и солдатами на заставу, майор Рудков сразу же послал и его, и всех приехавших с ним на границу. До самого рассвета застава была на ногах. Инструкторы с собаками беспрерывно проверяли следовую полосу.
А утром, когда наряды вернулись с границы и доложили, что никаких признаков нарушения не замечено, когда вернулся инструктор с собакой, посланный к току после пожара, и тоже доложил, что вокруг тока все истоптано и никаких подозрительных следов там определить не удалось, майор Рудков вызвал дежурного по заставе.
— Вышлите наблюдателя на вышку, остальным — отбой!
— Есть.
Подождав, пока дежурный выйдет из канцелярии, Рудков обратился к Малыгину и Борисову.
— Зря шум подняли. И председатель ошибается, что поджог. Какой-нибудь разиня окурок бросил — вот и пожар.
— Я Другое предполагаю, — возразил Борисов майору. — Следов банды тоже не могли обнаружить. Но где-то ведь она прошла, где-то пережидала? Может быть…
— Все может быть, лейтенант, но я верю фактам. А факты таковы: следов нарушения границы нет. Не было их вчера, не было позавчера, нет и сегодня.
— Я все же пойду в ущелье. Позавтракаю и пойду.
— Стоит ли?
Сейчас Борисов смотрел на заржавевшую звезду, вспоминал события минувшей ночи, слова Рудкова: «Стоит ли?» — и начинал уже сомневаться в правильности своего предположения. «Но где-то ведь прятались бандиты. Нужно найти то место и проверить его», — как бы убеждая себя, проговорил лейтенант и встал.
Нахоженной тропы к водопаду не было. Весь склон горы покрыт мягкой травой, перевитой длинными, тонкими и твердыми, как проволока, колючими побегами ежевики. Ближе к речке — редко разбросанные невысокие, чем-то напоминающие перекати поле, только красно-сизые от созревшей ягоды, кусты барбариса. За этими кустами — густой тальник. Борисов излазил весь склон горы, внимательно осмотрел каждый камень, обошел каждый барбарисовый шар, но ничего не нашел. Он проголодался и жалел, что не взял с собой ничего закусить, однако идти на заставу, не закончив осмотра берега реки, не собирался. Пробившись через густой тальник, Борисов вышел к водопаду.
Большой черный камень перегородил почти всю реку. Между камнем и противоположным берегом, тоже каменистым, образовалась узкая щель, в которую врывалась струя воды. Часть же реки спокойно перекатывалась через камень и тонкой пеленой, образуя навес над камнем, падала с метровой высоты в глубокую тихую заводь. Мелкие брызги водопада вспыхивали в лучах солнца разноцветными огоньками; солнце, пробив тонкую пелену воды, кусочками радуги лежало на мокром черном камне.
Напившись воды, лейтенант принялся осматривать прилегающую к водопаду местность. Никаких следов. Только за пеленой падающей воды, метрах в двух от берега, у самого камня, на зеленой плесени, покрывающей гальку, он заметил нечто, похожее на отпечаток босой ноги. Отпечаток был нечеткий, и Борисов, чтобы рассмотреть его, вплотную подошел к водопаду и пронырнул через тонкие струи воды.
Перед ним был действительно след — след взрослого человека. Борисов пытался ответить на заданный себе же вопрос: «Кто этот человек, что он здесь делал?» Сидя на корточках, он внимательно изучал каждый сантиметр мокрого дна, а вода падала на полы его шинели, и холодные брызги, попадая на шею, скатывались за воротник. Не замечая этого, Борисов взглядом прощупывал дно воздушного мешка. Вот он увидел, ближе к берегу, еще один след и передвинулся к нему. Здесь воздушное пространство стало уже, и струя воды начала падать на спину. Борисов прижался к камню и на четвереньках пополз к берегу. В метре от берега он увидел на толстом слое ила еще один след — четкий след босой ноги человека, а рядом такой же четкий отпечаток руки. Заметил он и то, что основание камня неплотно подходит к берегу, образуя узкий треугольник.
Вода здесь почти не создавала воздушного мешка, она скатывалась между камнем и скалой, выдвинувшейся от берега, и, чтобы вплотную подобраться к берегу, нужно было проползти метр под самой струей. Вода была холодна, и Борисов знал, что промокнет насквозь, но все же пополз вперед.
Когда он добрался до того места, где черный камень образовывал треугольник, и заглянул туда, то увидел черную пустоту. «Пещера?!» — мелькнула догадка, и Борисов пополз в эту черную пустоту.
Пещера круто уходила вверх и, чем дальше от реки, тем становилась шире и выше. Борисов уже мог встать почти во весь рост. Глаза его начали привыкать к темноте, различая острые камни, торчавшие с боков и с потолка. Медленно, почти бесшумно, он поднимался по неровному каменному дну. Далеко впереди мелькнула узкая полоска света. «Еще один выход, но в каком месте? — подумал Борисов и тут же усмехнулся. — Наверняка в ущелье. Но зачем гадать, зачем отвлекаться? Сейчас нужно смотреть и слушать. Тот, кто оставил след под водопадом, может быть, здесь. Нельзя, чтобы он увидел или услышал первым».
Вынув пистолет из кобуры и держа его перед собой, лейтенант снова тихо двинулся вперед.
Шум водопада сюда уже не проникал. Теперь в пещере была непривычная, какая-то мертвая тишина. Только звуки осторожных шагов нарушали ее. Вдруг оттуда, где светилась полоска, донесся звук, похожий на стон. Лейтенант остановился и замер. Тихо. Решив, что стон ему померещился, он вновь стал подниматься вверх. Но снова услышал стон и снова замер. Минута, вторая, третья… Борисову казалось, что он очень долго вслушивается в мертвую тишину, но он терпеливо ждал, чтобы еще раз услышать стон и определить, откуда он. Теперь лейтенант был почти уверен, что в пещере человек. Может быть, даже тот, кто поджег колхозный ток. Стон, наконец, повторился.
Борисов, прижимаясь к стене и еще внимательнее всматриваясь вперед, начал двигаться еще осторожней.
Показался грот. Посередине грота на разостланном чапане лежал человек. Борисов, все так же держа пистолет перед собой, остановился у входа. По чалме на голове спящего лейтенант определил, что это был человек из-за реки…
Лейтенанта, тащившего на спине нарушителя, увидели с вышки, и начальник заставы сам на «газике» выехал ему навстречу.
— Вот вам, товарищ майор, и факты, — сняв со спины связанного человека и облегченно вздохнув, проговорил Борисов.
На земле лежал старик и стонал; редкая седая борода его вздрагивала. Чапан из грубой шерсти, какие обычно носили в прошлом бедняки-казахи, был мокрый и топорщился на тощем теле старика.
— Где ты его взял?
— В пещере. Под водопадом начинается и выходит в ущелье. Выход не виден, скалой закрыт. Там, наверное, и Дамеш с пастухом укрывались от жениха, там и Шакирбай со своими головорезами прятался. А уходили за границу по реке. По ней же и возвращались. Видите, не высохла еще одежда. Но уж годы не те, принял холодную ванну — и богу душу отдает.
— Легенда с продолжением, — задумчиво проговорил майор Рудков. — И, нужно предполагать, еще не конец. Теперь наряды в ущелье надо высылать к выходу из пещеры. Не унесут свою тайну в могилу бандиты, заработать захотят на этом.
— Давайте Капалина вызовем, он, может, определит, кто это такой.
— Всех стариков пригласим. Они помнят бандитов. Много крови здесь пролилось в тридцатые годы.
Илья Семенович Капалин и другие старожилы, приглашенные начальником заставы, узнали в изможденном старике самого Шакирбая. Почти каждый из тех, кто стоял сейчас в комнате, в свое время был обижен Шакирбаем. У одного банда увела корову или овец, у другого изнасиловала жену, у третьего и по сей день заметны еще шрамы от сабельных и ножевых ран, и попадись Шакирбай лет тридцать назад в руки этих людей, его бы судили безжалостно. Но сейчас старики смотрели на метавшегося в жару бандита скорее с сожалением, чем с ненавистью.
— Уж спокойно бы и помирал, раз дорогу не ту выбрал. И так греха на душе сколько. Дак нет, все лютует, норовит пакость устроить, — проговорил один из стариков.
— И то подумать — хозяином был. Теперь небось нищенствует. Как не лютовать?! — как бы оправдывая Шакирбая, ответил другой.
Как только лейтенант Борисов узнал, что задержал Шакирбая, сразу же решил позвонить в штаб части, чтобы доложить своему начальнику и о том, почему не выехал своевременно на другую заставу, и о задержанном бандите. Начальника политотдела не оказалось на месте, и Борисов попросил вызвать майора Данченко.
— Лейтенант Борисов говорит.
— A-а, Сергей, ты еще в Подгорновке? Ну, что я говорил. Застрял?!
— Не зря застрял. Шакирбая я задержал. Лежит на кровати и стонет. Завтра утром выезжаю дальше. Доложите, прошу, начальнику политотдела…
Об авторе
Детство и отрочество Геннадия Ананьева не назовешь безмятежными. Любимым головным убором была испанка, любимой игрой — игра в войну. А потом тревожное слово «война» вошло в быт. Мальчишка бегал на вокзал встречать эшелоны с эвакуированными, помогал обессиленным от горя, длинной дороги и голода людям выносить из вагонов их тощие узелки и полупустые чемоданы. Почти каждый день часами простаивал в очередях за хлебом, читая Фенимора Купера, Жюля Верна или слушая грустный разговор женщин о похоронках. Не ложился спать, не послушав сообщения Совинформбюро о положении на фронте. По нескольку раз в день заглядывал в почтовый ящик: нет ли письма с фронта.
В сорок шестом, через год после окончания войны, надел гимнастерку с погонами. Нужно было заменить тех, кто стосковался по дому.
Алма-атинское пограничное кавалерийское училище, затем — граница. Забайкалье. Шутники говорят с грустным юмором, что в Забайкалье двенадцать месяцев зима, остальное — лето, лето и лето. После Забайкалья — Кольский полуостров, застава на берегу беспокойного Баренцева моря, где в январе может пойти проливной дождь, а в августе завьюжить. Но ни от кого из пограничников никогда не услышишь жалобы на то, что суров климат, что сотни километров до ближайшего городка, что в сутках только двадцать четыре часа. Пограничники не замечают своего будничного героизма.
Почти десять лет прошагал Геннадий Ананьев по дозорным тропам, затем сменил штык на перо, стал журналистом. Окончил Казахский государственный университет имени С. М. Кирова. Встречался со многими интересными людьми, писал о них, неутомимых тружениках заводов, колхозов, строек.
Но главной темой его творчества стала тема границы, ратный труд ее защитников, скромных, немного суровых людей в зеленых фуражках. О них и его первый рассказ «Заряды», опубликованный в журнале «Простор» в 1965 году, и его последующие произведения, о них и эта первая его книжка.